Том Хэнкс объявил о своем решении покинуть США после победы Дональда Трампа. Этот политический жест подчеркивал несогласие актера с новым руководством сверхдержавы. Однако уже через два дня после отъезда Хэнкс вернулся в Штаты, объяснив это фразой: «Хлопать дверью – не в моих правилах». Ну, ок.
13 комментариевПегас из Техаса
Собственно, не столько «М., 2006», сколько «Texas (Austin), 1980». Поскольку речь идет о дополненном и исправленном переиздании известной антологии Константина Кузьминского и Григория Ковалева.
Антология эта особенная, и ее плюсы и минусы из ее особости и вытекают. Константин Кузьминский, скандальный питерский поэт, выехал из СССР в конце 70-х. Особо дотошные читатели вспомнят излет советского универсума и кусочки из фильма «Русские идут», продемонстрированные в какой-то пропагандистской передаче.
Даже в ленинградском андеграунде начала 80-х можно было с трудом достать в лучшем случае один-два случайных тома
Среди прочих диссидентов-изменников и других приличных людей там был продемонстрирован и Кузьминский. Он лежал на полу и показывал какой-то коллаж. Рядом валялся художник Шемякин, и по их телам сновали борзые собаки.
Каким образом Кузьминский издал в Техасе девятитомную антологию – загадка (собственно, речь шла о пяти томах, но уже со второго тома очередные выпуски стали «двоиться», оснащаясь литерами «А», «Б» и так далее).
Владимир Орлов, представляющий издательство «Культурный слой», взял на себя труд познакомить с этой махиной отечественную публику. Почему познакомить? Потому что «Лагуна» очень быстро стала раритетом и мало кто видел полное собрание этой антологии. Даже в ленинградском андеграунде начала 80-х можно было с трудом достать в лучшем случае один-два случайных тома. Не попадалась «Лагуна» и на букинистических развалах, а то, что предлагалось (опять же один-два тома), по цене зашкаливало за разумные пределы.
Это издание адекватно для культурной политики издательства. В его активе уже изданные книги малоизвестного поэта Юрия Смирнова, солидное издание мэтра лианозовцев Евгения Кропивницкого, полный, насколько это возможно, том Евгения Хорвата, кишиневско-германского по роду обитания поэта, рано ушедшего из жизни, книги мэтра «филологической школы» Леонида Виноградова. Вот теперь и «Лагуна».
Собственно, антологию вполне можно было издавать в серии «Литературные памятники». О ней слышали все, ее с удовольствием цитировали, многие бранили, но отдавали должное трудолюбию и въедливости составителей. Переместить на Запад такой объем текстов было непросто, не говоря уже о фактических данных, более-менее прочно осевших в памяти комментаторов.
Константин Кузьминский (фото архив ККК) |
Ведь любой человек, пишущий стихи, рано или поздно, вольно или невольно, осознанно или бессознательно строит свою систему координат, свою иерархию. Кузьминский хорош тем, что, несмотря на последовательное отрицание литературности в ее худших проявлениях, он считает возможным включать в свое собрание и не близких ему по духу поэтов. Главное для него – неангажированность (все равно какая – советская, антисоветская, религиозная) и новаторство, незамыленный язык. Пусть дар поэтов, которыми он восхищается, невелик, но для него они лучше гладкопишущих эпигонов.
Точка отсчета Кузьминского отнюдь не в привычном и унылом делении литературы на официальную и неофициальную. Ведь эмигрантская литература тоже выстраивала свои «союзы писателей», в зависимости от этических и эстетических предпочтений их руководства и законы в них были не менее жесткими, чем в советском аналоге.
Многих может смутить и тон комментатора. Вот, например, пассаж о Горбовском: «Нехорошо мне говорят о Глебе. Что он продался большевикам, в центральной прессе х***ю какую-то печатает…» А вот в статье «Поэты-лауреаты» реплика к цитате бездарного поэта-фронтовика: «Отчего ж он, сволочь, в танке не сгорел?»
- Учебник для демократа
- Лилия Гущина: У кого автографов не берут
- «Эмиграция» – история болезни страны и человека
- Норвежский квинтет
- Купленная революция, или Проданный нелоготип
- Памяти Джона Фаулза
Однако возмущаться этим бессмысленно. Поэзия и ее недавняя история для Кузьминского – дело домашнее, где можно не церемониться с оценками и где есть свои разборки, невнятные подчас для окружающих.
Собственно, и не антология это, по большому счету, а предельно субъективная (а оттого и вдвойне интересная), живая история поэтов, бытования текстов, обильно уснащенная личными оценками и сопроводительным материалом самого разного рода: письмами, статьями, документами, обрывками когда-то кем-то сделанных записей или брошенных фраз. В объеме антологии можно гулять, как в лесу, настолько непривычно она выстроена как книга.
Гулять и аукаться с ушедшими и живыми поэтами.