Тимур Шафир Тимур Шафир Голливудский протест против Трампа оказался спектаклем

Том Хэнкс объявил о своем решении покинуть США после победы Дональда Трампа. Этот политический жест подчеркивал несогласие актера с новым руководством сверхдержавы. Однако уже через два дня после отъезда Хэнкс вернулся в Штаты, объяснив это фразой: «Хлопать дверью – не в моих правилах». Ну, ок.

13 комментариев
Марина Хакимова-Гатцемайер Марина Хакимова-Гатцемайер Чем больше размышлений о будущем ребенке, тем сложнее на него решиться

«Жизнь дорожает, в политике нестабильность, надо сначала обустроиться, обложиться финансовыми подушками». Люди с таким мышлением никогда не будут довольны собой, своей жизнью. Им всегда будет мало. Мало будет именно им, а не ребенку, которому необходимы лишь любящие родители.

6 комментариев
Владимир Можегов Владимир Можегов Правый поворот Европы неостановим

Если все эти умозрительные проекты (Австро-Венгрия Орбана, Ле Пен во Франции, АдГ в Германии, консервативный Юг) реализуются, то мечта Де Голля и Аденауэра о «Европе отечеств» может оказаться вновь актуальной.

13 комментариев
12 июля 2006, 11:43 • Культура

Пегас из Техаса

Пегас из Техаса

Tекст: Олег Рогов

Собственно, не столько «М., 2006», сколько «Texas (Austin), 1980». Поскольку речь идет о дополненном и исправленном переиздании известной антологии Константина Кузьминского и Григория Ковалева.

Антология эта особенная, и ее плюсы и минусы из ее особости и вытекают. Константин Кузьминский, скандальный питерский поэт, выехал из СССР в конце 70-х. Особо дотошные читатели вспомнят излет советского универсума и кусочки из фильма «Русские идут», продемонстрированные в какой-то пропагандистской передаче.

Даже в ленинградском андеграунде начала 80-х можно было с трудом достать в лучшем случае один-два случайных тома

Среди прочих диссидентов-изменников и других приличных людей там был продемонстрирован и Кузьминский. Он лежал на полу и показывал какой-то коллаж. Рядом валялся художник Шемякин, и по их телам сновали борзые собаки.

Каким образом Кузьминский издал в Техасе девятитомную антологию – загадка (собственно, речь шла о пяти томах, но уже со второго тома очередные выпуски стали «двоиться», оснащаясь литерами «А», «Б» и так далее).

Владимир Орлов, представляющий издательство «Культурный слой», взял на себя труд познакомить с этой махиной отечественную публику. Почему познакомить? Потому что «Лагуна» очень быстро стала раритетом и мало кто видел полное собрание этой антологии. Даже в ленинградском андеграунде начала 80-х можно было с трудом достать в лучшем случае один-два случайных тома. Не попадалась «Лагуна» и на букинистических развалах, а то, что предлагалось (опять же один-два тома), по цене зашкаливало за разумные пределы.

Это издание адекватно для культурной политики издательства. В его активе уже изданные книги малоизвестного поэта Юрия Смирнова, солидное издание мэтра лианозовцев Евгения Кропивницкого, полный, насколько это возможно, том Евгения Хорвата, кишиневско-германского по роду обитания поэта, рано ушедшего из жизни, книги мэтра «филологической школы» Леонида Виноградова. Вот теперь и «Лагуна».

Собственно, антологию вполне можно было издавать в серии «Литературные памятники». О ней слышали все, ее с удовольствием цитировали, многие бранили, но отдавали должное трудолюбию и въедливости составителей. Переместить на Запад такой объем текстов было непросто, не говоря уже о фактических данных, более-менее прочно осевших в памяти комментаторов.

Константин Кузьминский (фото архив ККК)
Константин Кузьминский (фото архив ККК)
Кузьминский, как любой составитель антологии, открыт для разрушительной критики. То не так и это не эдак. Но его антология и не претендовала на академизм, разве что своим колоссальным объемом. Попытка представить русскую неофициальную поэзию была предпринята им исходя из собственной системы координат. «Я сделал, что мог, пускай кто может, сделает лучше», – эта надпись красуется в конце первого тома.

Ведь любой человек, пишущий стихи, рано или поздно, вольно или невольно, осознанно или бессознательно строит свою систему координат, свою иерархию. Кузьминский хорош тем, что, несмотря на последовательное отрицание литературности в ее худших проявлениях, он считает возможным включать в свое собрание и не близких ему по духу поэтов. Главное для него – неангажированность (все равно какая – советская, антисоветская, религиозная) и новаторство, незамыленный язык. Пусть дар поэтов, которыми он восхищается, невелик, но для него они лучше гладкопишущих эпигонов.

Точка отсчета Кузьминского отнюдь не в привычном и унылом делении литературы на официальную и неофициальную. Ведь эмигрантская литература тоже выстраивала свои «союзы писателей», в зависимости от этических и эстетических предпочтений их руководства и законы в них были не менее жесткими, чем в советском аналоге.

Многих может смутить и тон комментатора. Вот, например, пассаж о Горбовском: «Нехорошо мне говорят о Глебе. Что он продался большевикам, в центральной прессе х***ю какую-то печатает…» А вот в статье «Поэты-лауреаты» реплика к цитате бездарного поэта-фронтовика: «Отчего ж он, сволочь, в танке не сгорел?»

Однако возмущаться этим бессмысленно. Поэзия и ее недавняя история для Кузьминского – дело домашнее, где можно не церемониться с оценками и где есть свои разборки, невнятные подчас для окружающих.

Собственно, и не антология это, по большому счету, а предельно субъективная (а оттого и вдвойне интересная), живая история поэтов, бытования текстов, обильно уснащенная личными оценками и сопроводительным материалом самого разного рода: письмами, статьями, документами, обрывками когда-то кем-то сделанных записей или брошенных фраз. В объеме антологии можно гулять, как в лесу, настолько непривычно она выстроена как книга.

Гулять и аукаться с ушедшими и живыми поэтами.

..............