Бродвей. И не только

Однако при первом же взгляде на сцену смутила академическая сценография и обилие предметов неясного назначения: самодельные часы, загадочные буквы, натянутые нити, яблочки, игрушки, кубики...

Спектакль начался неторопливо. Актеры принимали различные позы, уносили и приносили реквизит. Вот актриса с осликом, а вот она на троне, а вот актеры замерли с завязанными глазами. Как на показе мод – словно ждут, что зрители станут фотографировать. Однако перед началом спектакля строгий женский голос объявил: «Как известно, любая запись – аудио-, видео- и фото- – строго запрещена».

После того как объявление повторили в третий раз, я мысленно продолжила: «Увиденное и услышанное во время спектакля запрещается запоминать и записывать. Если вам необходимо вспомнить наш спектакль в домашних условиях, вы можете приобрести диск с записью».

Тоже мне, независимый театр!

Независимый театр

Спектакль начался неторопливо. Актеры принимали различные позы, уносили и приносили реквизит

Тем не менее Ричард Форман – один из ветеранов альтернативной нью-йоркской сцены. Его любят и защищают: журналисты не пишут плохих рецензий на его спектакли, влиятельные люди помогают ему с местом для постановок.

Расспрашивая о Формане своих приятелей (практически все знакомы с его творчеством), я получила самые разные характеристики: от «городского сумасшедшего» до «повторяется уже двадцать лет». При этом каждый сходил на его спектакли как минимум пару раз, а некоторые посмотрели по десятку.

Для себя я объясняю это так: если человек уже много лет ведет колонку в популярной газете, он может позволить себе быть занудой и пустозвоном.

Вопреки всему, просто за счет регулярного появления, он становится неотъемлемой частью среды обитания. Вроде какого-нибудь здания или парка: попробуйте убрать – и поймете, что ценность его определяется уже не красотой и не смыслом.

Каждую осень Ричард Форман набирает труппу и начинает репетиции, каждую зиму показывает новый спектакль. Четыре месяца по несколько раз в неделю спектакль идет в замечательной старинной церкви Святого Марка в Нижнем Городе, где для театральных постановок специально оборудован небольшой зал.

Если поискать в Интернете, информации о Формане море: интервью, многочисленные газетные рецензии, статьи в специализированных журналах. Но самым любопытным чтением оказались блоги. Я нашла блог актрисы, которая играла в постановке Формана пару лет назад. Сразу после колледжа она подала заявку на участие в спектакле и, к величайшей радости, получила роль. Правда, в массовке: она играла тролля, больше занятого в переносе реквизита.

Бурная радость и надежды девушки угасли, после того как она несколько месяцев, по 12 часов, без выходных репетировала в сырой дыре, получая 17 центов в час. Последствия – перхоть, пристрастие к выпивке, поглощение невероятных количеств мороженого и разрыв с бойфрендом.

Совсем тяжко пришлось, когда строгий Форман разделил всех троллей на две группы – женственных и мужеподобных. Последним (к ним попала и наша героиня) было велено постоянно держать в зубах сигару.

И все же авторитет Формана среди актеров непререкаем. Он завораживает мучеников искусства монологами о европейской поэзии, неожиданными цитатами из древних и прочими знаками небожительства.

Автор блога признает, что, несмотря на все лишения, она ничуть не жалеет о потраченном времени: ей посчастливилось «прикоснуться к настоящему», «поучаствовать в создании вечного».

Комментарии к своему рассказу она получила довольно злые. Кроме подтвердившего ее слова другого бывшего тролля, в основном отозвались разгневанные ценители прекрасного. Ей сообщили, что она недостойна, не оценила, занимала чужое место, непочтительна и вообще глупа.

Искусство для искусства

Со времен Салона Независимых во Франции жесткое обращение со зрителем было оправдано сложными, почти героическими обязательствами, которые брал на себя художник

Зрители восхищенно участвуют в ритуальном действе по имени «Настоящее искусство должно быть запутанно, истерично и выстроено вокруг своего творца». Роли распределены так: автор всегда прав, а зритель должен изо всех сил стараться соответствовать.

Со времен Салона Независимых во Франции жесткое обращение со зрителем было оправдано сложными, почти героическими обязательствами, которые брал на себя художник. Непонятый художник тогда был в положении изгоя. Сегодня понятный, доступный художник – это либо изгой, либо коммерсант глянцевого Бродвея.

В таком случае – да здравствует изгойство! Искусство должно быть обращено к зрителю. Если автор не знает своего зрителя, не думает о нем и не хочет ему сказать ничего внятного, то зачем и кому такой автор нужен?

Зритель, готовый внимать любой бессмысленной скуке, если она помечена неким «интеллектуальным рейтингом», получает своеобразный театральный сервис. Встретились режиссер и зрители, посмотрели друг другу в пустые глаза. Зритель ушел, подтвердив свою принадлежность к элите. Для обоих встреча была и легкой, и приятной.

С этими мыслями я пришла к самому Форману.

Меня встретил пожилой печальный человек, одиноко сидящий в пустом зале. Он принялся жаловаться, что его театр уже не так посещаем. На мое возражение: «Позвольте, но все места были заняты, люди сидели на полу, а тех, кто пришел позже, чем за пятнадцать минут до начала спектакля, вы не пустили», – откинул занавеску и показал мне еще один, спрятанный ряд. «Мы жульничаем», — понуро сказал он.

Нападать на этого человека, призывать к ответу за высокомерие и вычурность мне совершенно расхотелось. «Пусть его», – подумалось мне.

Я спросила у Формана, как он относится к своей публике, и кто она. Режиссер ответил так: «На мои спектакли приходит много студентов и университетских преподавателей. Вообще-то я их не знаю и даже боюсь. Я могу разговаривать с отдельными людьми. Но любая, даже небольшая, толпа меня пугает». Своими страхами он напоминает другого манхэттенского долгожителя – Вуди Аллена. Может, это у них такая форма кокетства?

Искусство существует на правах неподъемной исторической ноши, в рамках которой возможен проект «современное искусство», но лишь как завитушка на манжете аристократа, под клавесин и снисходительные улыбки

Дополнительная к материалу текста

Ричард рассказал, что его тесть, известный переводчик с французского и немецкого, знаток европейской культуры, проводил много времени во Франции. Благодаря ему они с женой тоже долго жили и работал в Париже, были вхожи в круг французской интеллектуальной элиты. Одно время Форман даже хотел остаться во Франции, но затем осознал, что его место в Америке. И вернулся в Нью-Йорк.

Я провела полтора года в Париже. Основное мое ощущение оттуда – ненужность. Не только моя, но и других. Ненужность и необязательность. Париж – большой музей, где под каждым мостом – скульптура, в каждом доме – старинная библиотека, в каждой семье – наследство.

Искусство существует на правах неподъемной исторической ноши, в рамках которой возможен проект «современное искусство», но лишь как завитушка на манжете аристократа, под клавесин и снисходительные улыбки. Молодые французы, с которыми я общалась, с надеждой и завистью смотрели на Новый Свет.

Надо сказать, отношения Старого и Нового Света исполнены драматизма со времен Декларации независимости. Текст американской конституции вопиет о желании раз и навсегда отгородиться от цепких объятий старушки-Европы. Закон, запрещающий стать президентом человеку, не рожденному на американской земле (который пытается опротестовать метящий в высокое кресло Арнольд Шварценеггер), был написан специально для английской королевы. Право носить оружие граждане получили, чтобы в случае чего защитить себя от власти, которую (всяко бывает) могут захватить «нехорошие люди».

Однако ничто не может истребить глубокой внутренней ностальгии по европейским корням.

Европейский театр существует внутри традиции

Мой учитель Вадим Максимов, специалист по западноевропейскому театру и преподаватель Санкт-Петербургской театральной академии, оговорившись, что мало знает о современном американском театре, мягко и вежливо сказал мне, что в Америке театра как такового нет и быть не может, ибо отсутствуют тысячелетние традиции европейского театра. По мнению Вадима, европейский театр существует внутри традиции. Он с ней спорит, воюет, восстанавливает утраченную связь времен.

Паутина ассоциаций, груз пережитого в интеллектуально-книжных битвах, тщательно подобранная коллекция аллюзий и реминисценций – небольшая часть списка сладострастных излишеств европейского театрального гурмана.

Делает ли это спектакль живым и нужным зрителю?

Арто пишет: «Театр Альфреда Жарри, осознав поражение театра под напором все более широкого развития техники мирового кинематографа, видит свою задачу в том, чтобы, пользуясь чисто театральными средствами, способствовать крушению театра, каким он стал ныне во Франции, привлекая к этой разрушительной работе все литературные и художественные идеи, все положения психологии, все приемы пластики и т. д., на которых этот театр зиждется, и пытаясь хотя бы на время увязать идею театра с самыми жгучими вопросами современности».

Ничего от высокомерного культурного накопительства европейца! Не говоря уже о радикальном Маринетти, который в одном из манифестов написал: «Театр варьете, рожденный, как и мы, Электричеством, к счастью, не имеет ни традиций, ни мэтров, ни догм, а питается стремительной современностью».

На вопрос, каким традициям следует театр Альфреда Жарри, Арто ответил так:

На эту тему
• Тайна творения
• Вдох и выдох
• Русская звезда корейского экрана
• Воскрешение Маяковского
• Мир не молится за них
• Без пистолета

«Мы не станем перечислять все те случайные влияния, которые он мог испытать на себе (Елизаветинский театр, Чехов, Стриндберг, Фейдо и т. д.). Он придерживается только тех образцов, бесспорных с точки зрения их желательного воздействия на нашу страну, которые дали китайский театр, негритянский театр Америки и советский театр».

Я продолжу поиски живого театра в Нью-Йорке. Именно Американского Театра, театра Нового Света, не заискивающего перед Европой маргинального ребенка.

Потому что у меня есть жгучие вопросы, и мне совершенно не нужна справка о принадлежности к элите. Даже интеллектуальной, даже нью-йоркской.

Один из важных участников независимой театральной сцены города – театр La Maмa. Я отправлюсь туда в ближайшее время.