Войны наследников

Греция и Италия ратуют за возвращение из музеев Америки своего «культурного наследия» – греко-римских урн и барельефов, вывезенных за их пределы столетия назад.

Все больше международных судебных разбирательств, связанных с разграблением, уничтожением, разбазариванием, распродажей частного и государственного достояния.

Может, теперь мы подходим к искусству с мерками желтой прессы и ищем в нем скандальную историю? А что, интересный провенанс (происхождение), как известно аукционерам, только повышает цену на лот.

Бежим, а то к дележу опоздаем…

Вспомните, что ту же Грецию в Евросоюз приняли как «колыбель европейской цивилизации» – и угрохали кучу денег на то, чтобы она хоть как-то дотянула до общего уровня

Со странами, выступающими за возвращение своего «добра», все понятно. С одной стороны, в рамках глобализации, унификации Евросоюза и прочих объединяющих сил хочется почувствовать свою инакость. Свою значимость и ершистость, если вам угодно.

Как там сказала Польша при вступлении в Евросоюз? «Пусть теперь все почувствуют, что с нами – неудобно». Спасибо, раньше этой чести удостаивалась только Россия, веками терпевшая неуживчивого соседа. Что уж говорить о странах, экономически недотягивающих до тройки лидеров.

Вспомните, что ту же Грецию в Евросоюз приняли как «колыбель европейской цивилизации» – и угрохали кучу денег на то, чтобы она хоть как-то дотянула до общего уровня.

А кому хочется ощущать свою ущербность? Вот страны третьего эшелона (и третьего мира, кстати, тоже) и пытаются привлечь к себе внимание хотя бы войной за утраченные ценности. Подает Италия в суд на Америку – ай Моська, знать, она сильна. А за ней и Греция, и Турция, и Иран, и Ирак. А с Америки не убудет.

Этико-этнографическая же сторона вопроса никого давно не волнует. Творить историю дело вообще неблагодарное. Как там сказал профессор из Токийского университета на презентации книги о «героической войне японского народа против захватчиков» в начале ХХ века?

«Каждая нация имеет право толковать свою историю как сочтет нужным». Кажется, мы это уже проходили – в советских учебниках истории.
Казалось бы, какое отношение современные греки имеют к эллинам и ахейцам?
Кто истинный наследник Оттоманской империи?
Кому принадлежит золото Приама, которое немец Шлиман увез из Турции, хранил в Греции и подарил Берлину, попавшее в результате в руки Советского Союза?

Кто, наконец, имеет большее право на картины Климта – австрийское государство, для которого это часть национального достояния, сыгравшая немалую роль в формировании самосознании и достоинстве страны, или непрямые наследники?

Ибо кроме государств, претендующих на те или иные произведения искусства как на собственность той или иной этнографической, географической и политической общности людей (а как иначе назовешь современные государства, уже сто раз успевшие поменять свои границы со времен создания того или иного оспариваемого шедевра?), в войну вступают прямые и не очень наследники.

Ох уж эти родственнички!

Как в старом анекдоте: «У моей жены есть неоспоримое достоинство: она сирота». В сотнях иммигрантских диаспор, разбросанных по всему миру, резко проснулась коллективная память.

К тому же западные законы о наследственном дележе отдают предпочтение семейным, а не государственным притязаниям. Как бы мы ни возмущались, что произведения искусства идут с молотка или бесследно исчезают в частных коллекциях, вместо того чтобы радовать глаз всех желающих в государственной галерее, в действительности сделать с этим ничего невозможно. Вопросы крови, о них еще Булгаков писал.

Крестовые походы наследников

Картина Пикассо «Женщина в белом»

Точные цифры никому не известны, однако считается, что нацисты захватили более 600 тыс. произведений искусства, около 100 тыс. из них до сих пор не найдены.

За последнее десятилетие в одной Америке было заслушано более 30 дел касательно невозвращенного наследства; решение в пользу наследников было принято где-то в половине случаев.

Помните девиз Айвенго – «Лишенный наследства»?

Похоже, Айвенго стал любимым героем современности. Знакомая история: наследники еврейского коллекционера обнаруживают, что его грандиозная коллекция, захваченная нацистами, так и не была возвращена. Они ищут ее днем с огнем и наконец находят – в музее, государственной галерее или на аукционе.

Дальше – переговоры, судебные разбирательства и, наконец, возвращение шедевра или денежная компенсация. Верней, денежная компенсация в любом случае, так как чаще всего возвращенный наследникам шедевр через некоторое время вновь оказывается на аукционе.

Так произошло, например, с «Золотой Аделью» Климта, которую наследники Блох-Бауэров отвоевали у правительства.

Недавно прошла информация, что власти Берлина передадут картину Эрнста Людвига Кирхнера «На берлинской улице» потомкам владельцев.

В августе 2005 года коллекционер из Чикаго заплатил 6,5 млн. долларов наследнику преследуемого нацистами еврейского коллекционера, которому когда-то принадлежала картина Пикассо «Женщина в белом», которую коллекционер приобрел в 1975 году за 357 тыс. долларов.

В ноябре 2000 года Национальная галерея искусств в Вашингтоне вернула наследникам банкира, чья коллекция была конфискована фашистами во время оккупации Парижа, картину Франса Снайдерса. Наследники увидели ее на интернет-странице музея.

В июне 1999 года Музей искусств Сиэтла вернул «Одалиску» Матисса наследникам Поля Розенберга. Это дело стало первым из тех, которые наследники жертв нацистов выиграли против американских музеев.

Дело Гудстиккера

Жак Гудстиккер

Не так давно в Амстердаме разразился скандал по поводу целой утерянной коллекции. Наследники Жака Гудстиккера, ведущего коллекционера голландских и итальянских мастеров в довоенном Амстердаме, добились от правительства возвращения 202 произведений искусства, уже полстолетия находящихся в голландских музеях.

Как всегда, наследники нынче живут в Америке. Марей фон Захер, невестка давно покойного Гудстиккера, наняла Клеманса Туссента, детектива, занимающегося произведениями искусства. Известен он тем, что занимается своим делом уже лет тридцать и в свое время проследил пять картин Малевича до Музея современного искусства в Нью-Йорке (музею пришлось вернуть наследникам одну картину, а за остальные заплатить компенсацию).

История Гудстиккера трагична сама по себе – в свое время New York Times посвятил ему целую статью. В 1919 году, в 21 год от роду, он занялся коллекционированием, унаследовав маленькую галерею в Амстердаме.

Сколотив огромное состояние и коллекцию более чем в 1400 работ, он женился на известной венской оперной певице Дэзи Хальбан. 14 мая 1940-го они бегут из города – за несколько дней до того, как в него войдут немецкие войска.

Казалось бы, все складывается удачно. Но уже на борту английского корабля, готового доставить его к свободе и безопасности, он, как в еще одном анекдоте, поскользнулся, упал и умер.

Его жена и ребенок оказались в Америке, и все их наследство составляла маленькая записная книжка в кожаном переплете, в которой был зафиксирован длинный список картин. С него и начались поиски.

Не так сложно отыскать картину по краткой записи в книжке коллекционера. К счастью для наследников, большая часть каталогов Гудстиккера пережила войну, потому идентифицировать большую часть картин оказалось не так сложно.

Однако идентифицировать еще не значит найти. Мало ли где они оказались после войны. Маленькая зацепка – клеймо Гудстиккера на обратной стороне картины – это все, что есть у частных детективов.

В деле Гудстиккера таких зацепок было много. Вскоре обнаружилось, что более половины его картин были куплены Германом Герингом в июле 1940 года, а оставшуюся часть коллекции приобрел немецкий бизнесмен Алоиз Мидль.

Большую часть коллекции они, конечно, продали в 1943–1944 годах, когда произошел перелом в ходе военных действий и поражение Германии уже стало очевидным. Тогда картины казались неплохим капиталовложением и арт-рынок переживал своеобразный бум на руинах Европы. После войны часть картин вернулась правительству Нидерландов, часть забрали с собой победители.

Вдове Гудстиккера удалось выкупить 165 картин. Поиски еще 1000 картин продолжаются.

Добрая самаритянка?

Сам акт продажи произошел вскоре после той самой Kristallnacht, Ночи битых стекол, ознаменовавшей собой новую эру

Другой случай произошел с работами Гогена и Ван Гога, которые в 1938 году парижский коллекционер Марта Натан продала ниже рыночной стоимости (за 6,865 доллара Гогена и за 9,364 доллара Ван Гога) и за которые теперь ругаются с музеями наследники.

Коллекция Марты Натан включала работы современных мастеров – Матисса, Ренуара, Боннара – и была достаточно известна в довоенной Германии. По крайней мере настолько, что о ней писали все ведущие арт-журналы.

Может, именно это и заинтересовало Георга Вильденштайна, известного немецкого арт-дилера с арийской кровью, который в ноябре 1938 года получил у нее разрешение посмотреть 17 картин из ее коллекции в Базеле и купил четыре из них, включая и пресловутых Гогена и Ван Гога.

Наследники утверждают, что картины были проданы под давлением. Она еврейка, он немец, она бывшая подданная Германии (к тому моменту у Марты Натан уже французское подданство), да и сам акт продажи произошел вскоре после той самой Kristallnacht, Ночи битых стекол, ознаменовавшей собой новую эру.

Этим и пригрозил ей немецкий делец, иначе зачем ей было продавать картины за такую низкую цену?

Однако обстоятельства дела таковы, что продажа произошла в Париже, а не в охваченном волнениями Берлине; основную часть коллекции Марта Натан успела укрыть в Париже и Базеле еще в 1930 году, задолго до начала погромов.

К тому же в 1938 году, на момент продажи картин, ее состояние оценивалось в 300–400 тыс. рейхсмарок (в переводе на наши деньги что-то около 1,7–2,3 млн. долларов), еще ранее она без труда заплатила выездной налог, которым облагались все евреи.

Налог этот составлял 87 тыс. марок, и из-за него многим евреям приходилось пускать с молотка все свое состояние, включая и произведения искусства. Однако у Марты было достаточно средств, чтобы не продавать ни одной из своих картин (Гоген и Ван Гог были проданы позже).

После войны она прилагала все усилия, чтобы вернуть себе коллекцию, однако о Гогене и Ван Гоге не говорила.

Так почему же ее наследники так за них уцепились? Не потому ли, что предположительная стоимость каждой из картин колеблется в районе 10–15 млн.?
Похоже, нынешние наследники вовсе не филантропы.