Максим Соколов: Чрезвычайный посол

Об этих трудностях и гонениях регулярно сообщают как сам Макфол, так и сочувствующие ему. Советолог Л. Арон, руководящий ныне российскими исследованиями в Американском институте предпринимательства, описывает гонения в журнале «Foreign Policy» в статье под названием «Московское издевательство. Почему Россия устроила травлю нового посла президента Обамы?». В ней Арон рассказывает, как давний друг России «получил ледяной вал пропаганды в духе начала 1980-х годов и травлю, какой, по-видимому, никогда раньше не подвергались американские послы ни в Советском Союзе, ни в постсоветской России... Когда платные пропагандисты и наемные громилы (в оригинале «thugs», восходящее к названию индийской секты душителей, поклоняющихся богине Кали – М. С.) авторитарных режимов оскорбляют человеческое достоинство, это всегда расстраивает и приводит в ярость».

Посол, не отличающий Женевскую конвенцию 1929 г. о военнопленных от Венской конвенции 1961 г. о дипломатических сношениях – это действительно выдающаяся инновация в таковых сношениях

Когда в апологии Макфола прямо указывается на беспрецедентность выпавшего на его долю, возникает желание задаться вопросом, отчего же так случилось. Если рассуждать в сравнительно-типологическом отношении, то сегодня в Москве действуют 193 дипломатические миссии, но туги преследуют исключительно Макфола. Даже если выключить из рассмотрения послов небольших заморских государств, до которых путинскому режиму мало дела, все равно остается весьма много больших и влиятельных держав (все они представлены в Москве послами), отношения с которыми вряд ли являются абсолютно беспроблемными. Германия, Франция, Великобритания, Китай, Япония, Израиль, Турция etc. – все они могут иметь с Москвой определенные разногласия, но на послах этих держав они никак не сказываются, а страдает один Макфол. Уникальность – и немалая.

Если же рассуждать исторически, то в дипломатической истории как России, так и других держав случались всякие периоды обострений, находившие выражение в недружественных действиях против иностранных миссий. От кошачьих концертов до прямых погромов. Проблема в том, что все эти предосудительные действия (исключением тут может быть разве что деятельность комиссара «Наших» Чумакова Тихона, с завываниями бродившего ночью в саду у посла Великобритании Брентона, а также действия мусульманских фанатиков, разгромивших в 1829 г. русское посольство в Тегеране и убивших членов миссии, включая посла Грибоедова) не были направлены лично против руководителей дипломатических миссий, но представляли собой протест – когда стихийный, когда не совсем стихийный – против политики соответствующего государства.

В случае с Макфолом о таком протесте говорить затруднительно, поскольку отношения России с США, пройдя сквозь череду чрезмерных надежд и последующих разочарований, уже давно и устойчиво стабилизировались на уровне «холодного мира». Нет ни крайней враждебности, ни особых иллюзий. С чего так здесь и сейчас неистовствовать по поводу политики американского правительства – непонятно, какой она была, такой и осталась, да собственно, по поводу администрации США никто и не предается неистовству. Привычное зло и не более того, не нами заведено, не нами кончится – что же тут скрежетать и бесноваться.

Но тогда уникальность страданий Макфола может быть связана с уникальным характером его московского служения. Его публичная активность в российских СМИ, в социальных сетях, во встречах с разнообразными – в том числе и с самыми экзотическими – представителями общественности страны пребывания существенно превышает таковую активность всех остальных 192 послов и поверенных в делах. Вместе взятых. Что представляет большое новшество и является немалым отступлением от дипломатических обычаев, предписывающих чрезвычайному и полномочному послу (тем более великой державы, тем более сверхдержавы) проявлять в своей публичной активности осторожность и сдержанность. Посол не имеет своего мнения – он всегда говорит от имени своего правительства – и он всегда – 26 часов в сутки – находится при исполнении. Обильную говорливость послы (если они того желают) проявляют лишь в отставке при написании мемуаров.

К тому добавляется чрезвычайная увлеченность продвижением демократии в России, специалистом по каковому делу Макфол издавна является. Когда говорится о склонности американского посла к продвижению, создается впечатление, что прочие послы вполне демократических западных держав к этому делу вполне безразличны и, возможно, даже имеют тайные авторитарные симпатии. Во всяком случае, никому из коллег Макфола по посольскому корпусу не приходило в голову лично являться в офис к Л. А. Пономареву. Такая осторожность, однако, может быть связана не с авторитарными симпатиями, но с той сутью посольского служения, которая заключается в том, что самим фактом снабжения посла верительными грамотами его правительство признает правительство аккредитующей державы и соответствующий status quo. Продвижение, ставя этот status quo под сомнение, проходит уже по другому разряду. Такие главы НКИД СССР, как Чичерин, Литвинов и Молотов, будучи в идейном отношении вполне даже сторонниками продвижения, в практическом отношении были совершенно не в восторге от Коминтерна и старались отделять деятельность советских полпредств от деятельности коминтерновской, поскольку она сильно вредила делам полпредским. Даже у них дипломатическая мудрость насчет того, что посол безусловно признает status quo, превозмогала идеи продвижения.

Тем более что на коминтерновский случай весьма давно – задолго до появления самого Коминтерна – были придуманы такие посольские должности, как пресс-атташе, атташе по культуре, 2-й секретарь etc., которые по сложившемуся обычаю вольны встречаться хоть с сорока тысячами Л. А. Пономаревых и И. В. Яшиных. Они изучают настроения страны пребывания, имея на то полное право, а сам посол тут совершенно ни при чем, потому что не посольское это дело. Этот удобный обычай описан в любом учебнике.

Иное дело, что сведущесть посла США в простейших и удобнейших обычаях вызывает сомнения. В своей апологии Арон приводит цитату из речей Макфола, обращенных к докучавшим послу репортерам НТВ (ненадежный народ, кто бы спорил), где он объясняет энтэвэшникам, что их настырность «нарушает Женевскую конвенцию». Посол, не отличающий Женевскую конвенцию 1929 г. о военнопленных от Венской конвенции 1961 г. о дипломатических сношениях – это действительно выдающаяся инновация в таковых сношениях.

Равно как и ароновская рекомендация «Он искрометный, нередко даже чрезмерно, собеседник» («He is also a sparkling, often ebullient conversationalist») – это уникальный случай того, как крайняя кипучесть и даже шипучесть в словоизвержении объявляется дипломатической добродетелью. До сих пор считалось, что поскольку слово посла имеет особый вес, с шипучестью ему следует быть поосторожнее.

История бедствий Макфола приводит на ум ту параболу, что во многих странах (мы сейчас не о России говорим) судейская должность является источником большого уважения. Однако если высокопоставленный судья, облачившись в парик и мантию, станет в таком виде ходить по разным заведениям, порой сомнительным, всюду являя искрометность и кипучесть, он рискует столкнуться с недоразумениями. «Это место злачное, деточка, тут и послать могут».