Иерей Димитрий Фетисов: Психология двоечника

Автор посетовал, что современный православный культ не способен доходчиво нести людям евангельские истины и обряд часто совсем затмевает сакральный смысл – богообщение, превратившись в самоцель. Пожалуй, главный вывод, который делается в этой статье, звучит так: ничтожно маленький процент воцерковлённых российских людей – это проблема, во многом порождённая косностью современного богослужения.

Проблема здесь, на мой взгляд, другая: у священнослужителей и чтецов иногда вместо нормальной дикции и фразировки – невнятное бормотанье

Как это замечательно, что людей современных, в самом лучшем смысле этого слова, беспокоят столь важные внутрицерковные темы. Конечно, много было и гневных комментариев, мол, банкир, вот и занимайся своими кредитами и дебетами. Друзья мои, не будьте невеждами! Банкир, автомеханик или учитель математики – такие же члены Церкви, имеющие право высказать свою точку зрения, – иначе какая же у нас тогда соборность?

Более того, эта тема сейчас активно обсуждается на высшем церковном уровне. Так, комиссия Межсоборного присутствия по вопросам богослужения и церковного искусства РПЦ в уходящем году разослала вопросник, где монастырям, духовным учебным учреждения и благочиниям (церковным округам, состоящим из 10–15 храмов) предлагалось выразить свою точку зрения на вопрос русификации современного богослужения и других миссионерских методов воздействия на современного человека, приходящего в храм.

Так вот о статье. На мой взгляд, уважаемый автор все-таки упрощает проблему. Конечно, видно, что он не голословен и имеет кое-какие представления о раннехристианском и средневековом культе, хотя признаюсь, что история литургики – это одно из сложнейших направлений современного богословия, где вопросов больше, чем ответов. Пожалуй, я сам, будучи по образованию специалистом теологии и священником, не дерзнул бы так запросто рассуждать о закономерностях развития древнехристианского богослужения. Поэтому хочу представить некоторые более простые тезисы, в то же время несколько усложняющие данную проблему и намечающие пути её разрешения.

Главное и второстепенное. Есть такой анекдот: поймали разбойники купца, зарезали его и при дележе награбленного нашли кусок сала. Один другому говорит: «Смотри, сало, давай закусим!» Тот в ответ: «Ты что, с ума сошёл?! День-то постный!»

Если мы откроем учебники литургики, по которым обучаются наши семинаристы, то увидим, что на самом деле обряд – это очень гибкая вещь, которая при некоторых обстоятельствах может быть существенным образом сокращена и изменена. Например, крещение человека обычно занимает по времени около часа, но при необходимости можно крестить и за одну минуту, причём сделать это может даже благочестивый мирянин или мирянка.

Причастить больного или умирающего можно тоже за пять минут заготовленными заранее Святыми Дарами. Если человек сильно болеет диабетом или другими серьёзными заболеваниями пищеварительной системы, то он может причащаться и не натощак.

Маленькие дети, беременные и кормящие женщины, больные и военнослужащие могут или совсем не поститься, или сильно ослаблять пост. Путешествующие – не постятся. Если постом пришёл в гости – изволь есть всё, что тебе предложат, ведь главное – не обидеть радушного хозяина.

Детей до семи лет следует приводить на службу непосредственно перед причастием. Какой смысл им всё выстаивать, если они пока не способны понять суть богослужения?

Всенощное бдение, которое в монастырях совершается по четыре–пять часов, можно по уважительным причинам сократить. Я, например, однажды служил в палаточном храме на военном полигоне всенощную 40 минут. Сорокоградусная жара и чёткий распорядок дня у военнослужащих вынудили меня это сделать.

Литургию тоже при необходимости можно отслужить и за полтора часа. Всё это разрешается делать при определённых обстоятельствах, в общем-то, оставаясь в рамках канонического права и не согрешая против сути церковной традиции.

Чрезмерная русификация и тем более вульгарный перевод повредят ещё и единству православных народов

Более важная проблема мне здесь видится в том, что пока не все наши священнослужители достаточно образованны и поэтому по невежеству могут настаивать на каких-то второстепенных моментах. Так что здесь вопрос больше в развитии духовного образования.

Непонятный язык. Как человек, начавший воцерковляться классе в седьмом, я настаиваю на том, что не такой уж он и непонятный, церковнославянский язык. 80% слов такие же, как и в русском, а остальные 20% не так сложно запомнить.

При переводе теряется красота текста и сильно обедняется его смысл. Хочешь переводить Шекспира – изволь стать Пастернаком, но много ли среди нас Пастернаков? Вот прошение из мирной ектеньи: «Еще молимся о благорастворении воздухов, изобилии плодов земных и временех мирных». Переводим и получаем текст, который может служить тостом и произноситься не на богослужении, а в хорошей компании с рюмкой в руке: «Ещё попросим хорошей погоды, большого урожая картошки и чтоб войны не было».

Кроме того, при определённых обстоятельствах вполне возможно русифицировать текст богослужения, оставаясь в рамках церковной традиции. Я, например, при совершении венчания людей малоцерковных кое-что почти всегда русифицирую. Например, ключевой момент венчания выглядит так. Жених и невеста уже стоят в венцах, и священник воздевает к алтарю руки и возглашает: «Господи Боже наш, славою и честию венчай я!» – потом оборачивается и торжественно благословляет их, и так три раза. Надо сказать, трепетный момент. Всегда чувствуешь, как замирают их сердца... Только в этой фразе непонятно местоимение «я», которое переводится на русский как «их». Так вот, я так и произношу, если венчаю малограмотных людей: «Господи Боже наш, славою и честию венчай их», – при этом точно зная, что ни от своего настоятеля, ни от архиерея по шапке не получу.

Интересно, что некоторые православные церкви на Балканах служат тоже на церковнославянском, хотя у них различия между современным языком и богослужебным ещё более велики. Мне как-то довелось молиться с сербами, живущими в Хорватии: они даже служат по нашим книгам. Язык сербский мне был почти непонятен, а вот служба оказалась совершенно идентичной нашей! Так что чрезмерная русификация и тем более вульгарный перевод повредят ещё и единству православных народов.

Проблема здесь, на мой взгляд, другая: у священнослужителей и чтецов иногда вместо нормальной дикции и фразировки – невнятное бормотанье. По этому поводу могу рассказать одну интересную историю. Как-то раз мне довелось пообщаться с протестантами. Это произошло после службы в самом замечательном монастыре Рязанской области, находящемся в селе Пощупово, – Иоанно-Богословском. Их было трое: чех и русские парень с девушкой. Без всякой агрессии и словесного битья по мордасам мы подискутировали на разные темы, и, когда уже прощались, они, решив сказать на прощанье что-то позитивное, вдруг мне заявили: как это хорошо, что РПЦ отходит от своей косности и в некоторых местах вводит службу на русском.

– Это где же?! – поинтересовался я. На что услышал ответ:

– Как где? Здесь, вот в этом монастыре, например. Вы знаете, мы сегодня стояли у вас на службе и были счастливы – каждое слово понятно и ложится на сердце! – радостно заявили они мне.

И тут я им открыл секрет, что служба-то шла на церковнославянском, но у здешней братии прекрасная дикция и любовь к богослужению...

Поиск новых литургических форм. Вот это особенно настораживает. Каких форм и для чего? По этому поводу можно вспомнить литургические реформы Второго Ватиканского собора (1962–1965 годы), носившие весьма либеральный характер. После собора стало возможно служить мессу как угодно, лишь бы люди ходили. Надоел орган? Пожалуйста, аккомпанируй на электрогитаре и ударных, создавай молодёжный приходской рок-ансамбль. Не нравится, что священник спиной к пастве стоит? Всё, повернём его лицом к молящимся, так, и правда, интересней. Посты неудобны? Ну так многого и не требуется: не кушай мясо в Пепельную среду, Великую Пятницу, и, по большому счёту, это всё.

Так вот, эта лихорадочная попытка прекратить массовый отток паствы привела к ещё более глубокому кризису. Ни для кого сейчас не секрет, что христианство на Западе испытывает мощнейший кризис, усугубившийся ещё больше после либеральных реформ. Католики, например, это осознали, и то, что нынешний папа Бенедикт XVI – ультраконсерватор (на соборе он, кстати говоря, был приверженцем либерального крыла), возрождающий старую добрую тридентскую мессу и академию по изучению латыни, – это знаковое событие и пример нам не совершать таких ошибок.

Я как-то услышал от одного пожилого офицера интересную фразу: устав воинской службы – написан кровью. Т. е. он выстрадан веками и тысячелетиями, методом проб и ужасных ошибок. Это же отчасти можно сказать и про церковный устав. Почему мы должны разменивать наше самое красивое в мире богослужение, где каждый узор на церковной ризе наполнен глубочайшей символикой, ради каких-то абстрактных популистских идей?

Кстати, и в лоне РПЦ есть община о. Георгия Кочеткова – «кочетковцы», как их называет церковный народ, где многие либеральные идеи самостийно воплощены в жизнь, но отчего-то не видно, чтобы это движение было популярным и массово завлекало современных людей.

Должно ли что-то меняться в современной Церкви? Здесь хочется привести идею нашего современника, выдающегося миссионера о. Андрея Кураева, который считает, что площадкой для эксперимента может стать прихрамовое пространство. В Рязанской митрополии был эксперимент по проведению молодёжных агап после литургии, и эта идея пользуется огромной популярностью до сего дня. Для этого многого не нужно – самовар, килограмм печенья и пара массовиков-затейников. Подойдёт в этом качестве даже молчаливый батюшка, лишённый харизмы, – молодёжь как ртуть умеет самоорганизоваться и найти общие темы мгновенно.

Подытожить свои тезисы хочу еще одной грустной мыслью об «эффективности» радикального «приближения к народу» церковного обряда. Не раз она приходила мне на ум при общении со многими людьми, предъявляющими претензии православной традиции и оправдывающими таким образом свою теплохладность или, чаще всего, примитивную оккультную религиозность, чуть ли не единственным правилом которой является ежегодная покупка спичек и соли перед очередным «концом света». Если человек не имеет ушей, то и не услышит, т. к., если быть честным, он и не хочет услышать...

Увы, чаще всего предъявляемые Церкви претензии тех огромных процентов не-прихожан, о просвещении которых речь, – это вид несерьёзной психологии двоечника, не предпринявшего ни одной попытки даже заинтересоваться излагаемым материалом, как бы интересно он ни был преподан: «Училка плохая, класс ужасный, а сама школа просто отвратительна». Так, может, дело-то и не только в «училке»?