Владимир Мамонтов: Про пылесос

Мастеру сказали адрес, он тут же выехал. Час нету мастера, два, три. Четыре. Звонит: стою у вашего дома. Называет адрес. Ничего общего с моим. Я говорю: как же так? А он: слушайте, хозяин, сам не понимаю, мне так записали, ай, нехорошо получилось. И слышу я, что мастер с акцентом говорит. Улица Мещеро-Воронская, говорит. Дом 12, говорит. Да нет, говорю, Вороно-Печерская, дом 120. Ай, говорит он, мещер-пещер! Тяжелые названия! То ли дело наши: улица Хошимжона Худойкулова, к примеру. Или Ипак Йули. Ни с чем не спутаешь. И смеется весело. К тому же, говорит, меня не на ту маршрутку посадили. Сейчас приеду, пылесос как новый будет.

Конечно, вам что-то делать надо, чтобы нас тут поменьше было, продолжил он

Ну, вы готовитесь услышать, любезные читатели, как неквалифицированный специалист с постсоветского пространства проводку сжег, всю пыль из пылесоса в обратку пустил, назвал меня шайтаном, когда я отказался платить, и растворился в ночи? Так вот: мы с ним еще чай потом пили и разговоры разговаривали, потому что он оказался толковым молодым парнем, который, конечно, может чего и спутать в большой Москве, но направленное движение электронов по пылесосу в институте изучал, отремонтировал все в лучшем виде и сделал важное заявление: как же хорошо у вас в России, особенно в Москве!

Чего, говорю, хорошего? Вон, мечетей мало. (А тут мне как раз звонили из интернет-издания, просили прокомментировать заявление Собянина насчет того, чтобы пока не мечети строить, а проверить как следует всех нелегалов. А то, может, они в вере-то не больно крепки.)

Мастер так аккуратненько ложечку положил и говорит: чего, уважаемый, не хватает? Мечетей, говорю. Нет, говорит мне улыбчивый мастер, если честно, нам денег сильней не хватает. Нежели мечетей. Вот вы мне сейчас тысячу триста рублей дали. И еще сверху немножко. Так в моем родном городе это три моих зарплаты. И даже если учесть, что наши помидоры у нас гораздо дешевле, чем у вас, а лепешка лаваш совсем-совсем недорогая, жить у меня на родине тяжело. Там у нас очень много мечетей. Вполне достаточно. А денег очень мало.

А еще говорят, продолжаю я, милиция вас обижает. Какая, говорит, милиция? Московская? Да что вы – мастер аж печенку на блюдце положил. Ваша милиция-полиция очень хорошая! Вот я вас искал, улицу спрашивал. Что мне полицейский сказал? Давай документы, сказал, нету ни хрена тут такой улицы, сказал. Иди, свободен, сказал. Давай, до свиданья. А у нас? У нас они боги! К ним разве можно по таким пустякам подходить?

Ладно, говорю, они же стрелять не дают, если свадьба. А это правильно, говорит мне мастер. Это они еще мало не дают. Они как-то робко еще не дают. Словно стесняются. У нас на родине, продолжил он, нету традиции стрелять. Мы мирные люди. Тихие в целом. И мы вас, русских, очень даже понимаем. Потому что некоторые русские – совсем глупые русские, а такие есть немножко среди русских – раньше приезжали к нам и, бывало, вели себя тоже неправильно. Они не стреляли, нет, почти что никогда не стреляли, но песни громко пели, выпивали сильно, за девушками нетактично ухаживали. И говорили нам, что всему нас научили, что мы дикие совсем были... Даже вспоминать не хочется, как нам неприятно это было. Один все так говорил моей сестре: Гюльчатай, покажи животик. И очень смеялся. А у меня она аспирант, филолог, славист. Хорошо, что таких русских совсем мало было. А больше было врачей, учителей, инженеров. Их сейчас совсем нету. Никаких.

Так что я русских очень понимаю. Прямо возле Красной площади!  На дорогих машинах! Такое впечатление, слушайте, что они не учились нигде. У нас как таких называют, на моей родине? Кишлачные – вот как их называют. Все, что они делают, – дома, свадьбы, работа – все у них кишлачное.

Какое-то, говорю, некрасивое слово. Обидное. Конечно, обидное, говорит мне мастер и отхлебывает чайку. Зато оно правдивое. Конечно, Хидаят говорил: «Нет в слове правды, если нет красоты». Но это давно говорил, по совсем другому поводу говорил. И он индус был.

Я тоже родом из кишлака, продолжал мастер. Но я не хотел жить там, так, как они живут. И я образование получал, пробивался, мама-папа у меня небогатые, учился, на двух работах работал... Не потому что я не люблю свой кишлак, почему? Я люблю! Но хочу расти, знать много, послезавтра в «Лужники» пойду, за Россию болеть против Португалии, деньги хочу зарабатывать, почему я пылесосы чиню? Зарабатываю! Я и тут на двух работах. Я, уважаемый, другой жизни хочу. У нас тоже есть такие – на «Феррари», папы богатые, они боги даже для милиции нашей, а наша милиция очень неприступная!

Ну, русские тоже такие есть, сказал я. Сынки. На «Феррари». Гоняют. Золотая молодежь. Есть, согласился мастер. Немножко есть. Всякие русские бывают, случается и на «Феррари», но как-то все равно больше врачи, учителя, инженеры. Полицейские. Пенсионеры. Я разве против «Феррари»? Очень хорошая машина! Просто раньше как было? Кто бы ты ни был, кем бы ты ни был, из кишлака, из столицы, русский, не русский – стрелять нельзя. А дорогу спрашивать можно.

Да вы-то откуда помните, говорю. Вы молодой совсем. Я, говорит, еще немного застал. И папа рассказывал.

Конечно, вам что-то делать надо, чтобы нас тут поменьше было, продолжил он. И рассмеялся тем звонким смехом, который я еще в телефоне засек. Ну ладно я – я совсем как русский, книжки читаю, вырасти хочу. А если наедут все наши кишлачные... У нас на родине, в столице, кстати, архитектура очень вашу, московскую, напоминает. Много таких... орнаментов, башенок. Так они любят. Заполонили, менталитет такой. В Москве тоже, да? Жалко Москву. Раньше ведь как было? Чтобы мы к вам все не ехали, а в особенности кишлачные, вы туда отправляли, скажем, строителей. И они строили, скажем, швейную фабрику. Или ткацкую – хлопок-то рядом. Вы раньше туда работу отправляли, да еще воинов присылали для охраны, чтобы они женились на ткачихах. Теперь мы сюда вынуждены приезжать – ничего Россия нам не присылает, работы нету, ткачих нету, воинов нету. Я вот родину бросил. Мне папа пишет: за деньги спасибо, а что же будет с нашим городом? Папа на авиационном заводе работал, с Ильюшиным за руку раз здоровался.

Ладно, я пойду, хозяин, а то темнеет. Проверяй пылесос, расписывайся на бумажке.

Поломалась, оказывается, вилка. Я дал мастеру шнур – у меня много по ящикам лежит, рассчитывая, что он вилку-то срежет, присобачит вместо старой – и дело с концом. А он пожалел такой хороший, ай, совсем новый шнур портить. И, срезав сломанную вилку, просто срастил шнуры. Замотал стык черной изолентой. Все здорово, но в чудо-пылесосе шнур прежде убирался куда-то внутрь. А теперь торчит частично наружу.

На память о смешливом мастере и тех временах, когда не то что люди – электроны двигались совсем по другим орбитам.