Виктор Топоров: Нашествие

Но это как раз понятно: журналы-то эмигрантские.

Перелистываю годовые комплекты «Знамени», «Октября», «Звезды», «Невы» (да и НЛО с НЗ) – соотношение практически то же самое!

Особенно если провести по эмигрантскому ведомству весь комплекс написанного и опубликованного под условной рубрикой «Стена Плача» (или, если угодно, «Катастрофа»).

А не вводят нигде такую рубрику (что, безусловно, было бы честнее) наверняка только потому, что кое-где и кое-когда (то есть почти всюду и чуть ли не всегда) она съела бы не меньше половины журнальной площади!

В книжных издательствах картина не столь разительна, но тоже вполне отчетлива. В премиальных делах – тем более, особенно на уровне шорт-листов.

Кем бы ты ни был в отечестве, прах которого некогда отряхнул, – там, на новой родине, ты рано или поздно ощущаешь себя русским писателем

На эмигрантскую по преимуществу литературу работает отдел культуры радио «Свобода*», и это опять-таки чисто по-человечески понятно. Не столь понятно другое: почему та же литература неизменно попадает в фокус внимания и на «Эхе Москвы», да и на каком-нибудь «Маяке» тоже?
И она же правит бал на телеканале «Культура»…
Кто о чем…

Меня часто упрекают (наряду со многим прочим) в какой-то особой ненависти к эмигрантской литературе и ее носителям.

Как всякий, кого заподозрили в оголтелой ксенофобии, я мог бы разразиться возмущенной отповедью: вот, мол, скольких эмигрантов я – в «Лимбусе» и в поэтической антологии «Поздние петербуржцы» – напечатал первым (а в иных случаях и последним), скольких порекомендовал в печать, со сколькими дружу (наездами и по почте), да и вообще моя племянница (и бывшая ученица по семинару художественного перевода) работает в Госдепе США! А свояк был товарищем министра абсорбции в одном из израильских кабинетов!

Но ведь подобные отповеди (это обстоятельно исследовано на примере антисемитизма, в котором меня, увы, обвиняют тоже) – не более чем увертки. Так что не стану кривить душой: эмигрантские писатели третьей-четвертой волны активно не нравятся мне как класс. Хотя есть, разумеется, у меня в этом классе любимые ученики. Да и те, к кому я, не любя их, отношусь более чем терпимо, – тоже.

Настораживают меня количество, качество и тенденция.

В разговоре о нынешнем эмигрантском нашествии на русскую литературу трудно обойтись без цитаты из Бродского (правда, доэмигрантского периода): «А что до безобразия пропорций, то человек зависит не от них, а чаще – от пропорций безобразья». Происходящее в отечественной словесности – при молчаливом попустительстве одних и активном пособничестве других – я воспринимаю именно как безобразие, причем всевозрастающее (то есть, по Бродскому, наращивающее пропорции).

Причем самих эмигрантов я вроде бы понимаю. Более того, не нахожу в их стремлении, «живя на Западе, худо-бедно публиковаться на Востоке» (Борис Хазанов) ничего предосудительного.

В каждом отдельном случае – или почти в каждом.

Беда однако в том, что идея «публиковаться на Востоке» овладела, похоже, едва ли не всеми «новыми американцами, израильтянами, немцами» и так далее, включая даже «новых австралийцев». Ну, через одного. И есть, кстати, вполне прилично пишущий прозу «новый австралиец». Фамилии, правда, не помню.

«Хорошо иностранцу: он и у себя на родине иностранец!» – съязвил сто лет назад В.В. Розанов.

А каково «новому иностранцу»?

Кем бы ты ни был в отечестве, прах которого некогда по тем или иным причинам (и, как правило, без особых сожалений) отряхнул, – там, на новой родине, ты рано или поздно ощущаешь себя русским писателем.
Как правило, большим писателем.
Но главное – писателем, и непременно русским!

В целом эти писатели (в Сети их, хотя и не только их, принято именовать пейсателями) разделяются на пять подвидов.

1. Шестидесятник или семидесятник, профессиональный литератор, эмигрировавший перед московской Олимпиадой (1980) или еще раньше, по полуполитическим, как правило, причинам, и давным-давно (и тоже наполовину) вернувшийся. С двумя паспортами и двумя квартирами, одна из которых куплена по дешевке в Москве сразу же после дефолта. Радеющий за Россию, все неотвратимей погружающуюся в глобальный мир. Пишущий то о «кухне холостяка», то – по воспоминаниям – о его же спальне. Жаждая славы, сбивающий в масло сметану столичной суеты. В Америке ни сметаны, ни славы нет – для него как минимум. Здесь – тоже нет, но он этого предпочитает не замечать… Поскольку с Василием Аксеновым стряслось несчастье, пусть это будет Эдуард Тополь. Но вообще-то имя им легион.

2. Рядовой член СП СССР примерно того же возраста, где-то ближе к шестидесяти обнаруживший, что литературой не прокормишься, а на пенсию и вовсе прожить невозможно, и удалившийся поэтому на ПМЖ в Германию, или на пенсию в Израиль, или на пособие в США – с тем, чтобы сочинять, сочинять и сочинять! И пересылать сюда, в «эту страну», и печатать за здешние копейки (впрочем, симпатично потяжелевшие уже года три назад), и воровато скрывать эти «допдоходы» от близоруких западных бюрократов. Чтобы не доносить тамошним фискальным службам, имен называть не буду. Тем более что и тут счет идет как минимум на когорты.

3. Человек, уехавший из СССР не потому, что его здесь не печатали (он, как правило, ничего и не писал), но пребывая в глубочайшем убеждении, что – и напиши он что-нибудь – его все равно не напечатают. «Потому что я еврей; потому что у меня нет связей; потому что мне противно бегать по редакциям» или еще что-нибудь в этом роде. Очутившись (и кое-как устроившись) на Западе, он сочиняет очередной «роман без вранья» (то есть фактически мемуары с враньем) о тяжкой доле беглеца из чудовищной Совдепии. Подражает (по мере сил и сексуального опыта) раннему Лимонову, разумеется, Довлатову и малоизвестному у нас Милославскому. Упомянутый, но не названный выше «новый австралиец» как раз таков.

Эдуард Тополь

4. Коллективная «тетя Мотя» (которая может оказаться как женщиной, так и мужчиной), сочиняющая – в романной форме – бесконечное письмо на родину в основном о собственных (и своих друзей и близких) запутанных матримониальных делах, перемежая бытовые сетования и сплетни тревожными размышлениями о судьбах русской словесности и России в целом. Высокий идеал «тети Моти» – Дина Рубина, причем как раз потому, что не ставит перед собой идеологической сверхзадачи; общий же уровень, увы, ужасающ… Утешает лишь одно: этот подвид постепенно сходит на нет – или, как формулируют это сами писательницы, «дети отказываются читать по-русски»… Есть, кстати, подозрение, что дети отказываются читать по-русски в первую очередь потому, что их заставляют читать пап и мам.

5. Волк-одиночка. Как правило, это и впрямь талантливый русский писатель, занесенный судьбой за границу, живущий и там наособицу (и неважно где) и пишущий главным образом потому, что не может не писать. Во всем диапазоне от Саши Соколова до Михаила Шишкина с Мариной Палей, включая сюда же и недавнего финалиста «Нацбеста» Вадима Бабенко (роман «Черный пеликан»). По этому же разряду проходят и мои личные открытия разных лет: Михаил Гиголашвили (роман «Толмач»), Владимир Гржонка (роман «The House»), Алексей Л. Ковалев (роман «Сизиф»), Михаил Юдсон (напечатать которого мне, правда, так и не удалось)… Общая беда этих бесспорно одаренных авторов в том, что присущее им всем избыточное многословие сплошь и рядом поневоле воспринимается не как творческий метод, но как родовая мета общеэмигрантской графомании.

Внимательный читатель наверняка заметит, что у каждого из вышеописанных подвидов литературы дальнего зарубежья существует доморощенный (никуда дальше берега турецкого или конгресса ПЕН-клуба не уезжавший) двойник и число ему тоже легион, и это и впрямь так. Порой может показаться, что «здешние» писатели сознательно подстраиваются под «нездешних». Подстраиваются тематически, стилистически, и прежде всего в плане некоей – эмигрантского происхождения – расслабленности и необязательности повествования.

Но в результате общее ощущение засилья эмигрантской словесности только возрастает. Отсюда, кстати (по контрасту), и вызывающий у серьезной критики недоумение ажиотажный спрос на книги так называемых «падонков»: они воспринимаются как «свои», да и настроены чаще всего как «Наши»!

О том, чем эмигрант берет и как дожимает российского редактора и/или издателя, особо распространяться не буду. Двадцать (да и десять) лет назад это был во многих случаях прямой подкуп (ящик пива в редакцию, блок сигарет, приглашение за рубеж или записаться для тамошнего радио и многое другое), но сейчас это уже дело прошлое.

Один издатель ошибочно предположит, будто «иностранец» станет «выбивать» из него аванс и роялти с меньшей настойчивостью, чем абориген. Другой понапрасну понадеется на то, что из Нью-Йорка ему будут звонить реже (и разговаривать лаконичнее), чем, допустим, из Конотопа. Третий решит: все печатают «иностранцев», а я что, хуже?

Главное же в том, что у «новых иностранцев» сохраняется атавистический и чрезвычайно лестный для нынешнего российского издателя азарт, замешанный на вере в то, что, стоит выпустить сборник стихотворений… или напечатать повесть в журнале… но непременно на родине… и все переменится!

Не переменилось с первым сборником (первой повестью) – переменится с пятым (пятнадцатым). Четырнадцать обломов подряд – еще не повод отчаиваться, не правда ли?

У «нового иностранца» горят глаза. Это чувствуешь, даже разговаривая с ним по телефону или обмениваясь «емельками»… А сегодняшний издатель изголодался по авторам, у которых горят глаза. Такие нынче остались только в провинции и на чужбине. Но в провинции (думает он) живут одни графоманы.

И печатает эмигранта – через два раза на третий. Печатал бы и чаще (уж больно нравятся ему церемонно уважительный тон и горящие глаза), но эмигрантский товар неходовой, а издательство должно приносить доход.

Журналы же существуют на дотации, а редакторы их настроены точно так же. И, не отвечая рублем за базар, печатают эмигрантов в пропорции 7:3, о которой шла речь в начале статьи.

Вреда от этого никакого, пользы – тоже; но литература по определению – занятие не утилитарное.

Началось это не вчера и закончится, понятно, не завтра. И бороться с эмигрантским нашествием не имеет смысла – его надо просто-напросто переждать. Или, если угодно, перетерпеть.

Но, чтобы не выглядеть совсем уж идиотами, надо хотя бы осознать, что, собственно говоря, происходит.

* СМИ, включенное в реестр иностранных средств массовой информации, выполняющих функции иностранного агента