Ольга Андреева Ольга Андреева Почему на месте большой литературы обнаружилась дыра

Отменив попечение культуры, мы передали ее в руки собственных идеологических и геополитических противников. Неудивительно, что к началу СВО на месте «большой» русской литературы обнаружилась зияющая дыра.

3 комментария
Геворг Мирзаян Геворг Мирзаян Вопрос о смертной казни должен решаться на холодную голову

На первый взгляд, аргументы противников возвращения смертной казни выглядят бледно по отношению к справедливой ярости в отношении террористов, расстрелявших мирных людей в «Крокусе».

12 комментариев
Глеб Простаков Глеб Простаков Запад судорожно ищет деньги на продолжение войны

Если Россия войну на Украине не проиграет, то она ее выиграет. Значит, впоследствии расплачиваться по счетам перед Москвой может уже не Евросоюз с его солидарной ответственностью, а каждая страна в отдельности и по совокупности неверных решений.

10 комментариев
7 сентября 2007, 14:00 • Авторские колонки

Марина Юденич: Без права на отречение

Марина Юденич: Без права на отречение

Марина Юденич: Без права на отречение

Неожиданно – потому что не ко времени и не к месту, потому что демократия, и все процедуры расписаны до каждого чиха, и сроки определены, и позиции озвучены, и не по одному разу притом, – возник вопрос об отречении Николая II.

То есть формально заговорили, разумеется, о том, что обнаружены наконец останки цесаревича Алексея. И, стало быть, даст Бог, долгий и не очень понятный мне спор на тему признавать – не признавать, хоронить – не хоронить будет благополучно завершен.

И все придут к согласию – и Романовы, и церковь, и наши души. И мертвые обретут покой.

Однако ж формальный повод потому и назван формальным, что вызывает к жизни то сокровенное, что волнует по-настоящему. И дальше – уже совершенно понятно почему – зашел разговор о праве власти на это самое отречение.

Проблема как таковая занимает меня давно. Несколько лет назад затеяла было писать роман о последних днях Российской империи, взяв за основу записки и письма, которые много лет назад передала мне питерская бабушкина подруга, Мария Михайловна Мещерякова.

Дело было в конце 70-х, я заканчивала школу и – с самонадеянностью провинциальной отличницы – мучилась выбором между журфаком МГУ и режиссерским факультетом ВГИКа. Узнав об этом, Муся (все без исключения звали ее, 80-летнюю, только так и никак не иначе) принесла перевязанные шелковым шнурком тонкие пожелтевшие страницы – записки и письма, которые писала в Крыму в 1917–1918, со словами: «Пусть будут у тебя. Может, когда-нибудь пригодятся…»

Надо сказать, ее всегда считали дамой со странностями. И безумное по тем временам предположение вполне укладывалось в канву этого общего суждения.

Затеяв роман, я назвала его «Дневником Муси», но это был не дневник в классическом понимании, а разрозненные, обрывочные записки. Я попыталась повторить их стилистику, воспроизвести некоторые детали и подробности той петербургской жизни, которые Муся приводила, но писала уже от себя.

Иными словами, в этом фрагменте, собственно, сформулировано мое собственное отношение к отречению императора. И к политическим отречениям вообще.

Голос командира: «Полк, смирно, палаши вон!» – тонет в зычном реве конногвардейцев, которые приветствуют государя в подманежнике.

Потом – внезапно – все стихает.

Звенящая тишина...

Двери распахиваются.

И вот он, в конногвардейской форме, в сопровождении брата великого князя Михаила Александровича.

В тот же миг в ложу вошла императрица, улыбнулась слабо, натянуто, будто сама того не желая.

Мне было все равно – горло перехватили спазмы восторженных рыданий. Я обожала его, и ей – осененной радостью этого обожания – готова была простить все: холодную неживую улыбку, испуганные – навек застывшие – светлые глаза.

Если бы знать…

С той поры прошло не так уж много – всего-то двадцать лет. Не срок для истории, для России и уж тем более для любви.

Самодержец всея Руси отрекся от данной Богом власти из-за того, что в столице недостаток хлеба и на улицах беспорядки
Самодержец всея Руси отрекся от данной Богом власти из-за того, что в столице недостаток хлеба и на улицах беспорядки

Но как все изменилось.

Эти трое… При виде которых тогда, в манеже, у меня, десятилетней, восторженно перехватило дыхание. Я, маленькая девочка, – подумать только! – ради каждого готова была немедленно умереть. Что это – патриотизм? Вера? Любовь?

В ответ – два предательства. Одно за одним – отречения.

Отреклись.

Слово-то какое: оскорбительное, подлое, безысходное…

Отреклись, отвернулись, оставили один на один с обезумевшей чернью.

О первом не могу ни думать, ни писать – так больно. И до сих пор не укладывается в голове.

Самодержец всея Руси отрекся от данной Богом власти из-за того, что в столице недостаток хлеба и на улицах беспорядки. Изменил петроградский гарнизон? Ах ты Боженька, какая напасть!

А армия числом пятнадцать миллионов? Еще готовые развернуться штыки?

А люди, простые русские – не горстка злобствующей интеллигенции, не семья, погрязшая в распрях и разврате – народ, для которого он – всё, помазанник Божий на земле?..

Не Романовы отрекались, отдавая Россию на попрание, – уходило последнее, что могло удержать, сплотить те самые штыки, – идея, тысячу лет скреплявшая Русь.

Не идеология – вера.

Как в Бога, которого никто – прости Господи! – никогда не видел.

В царя, который – спору нет – живой, обычный человек, не чуждый слабостей и ошибок. Но царь!..

Как странно, именно в эти часы, когда решалась судьба России, едва не сбылось древнее пророчество. Впрочем, почему едва? Именно что сбылось. Сказано было: как только воцарится на Руси царь Михаил, русские возьмут Константинополь. Позже, уже в Крыму, мы узнали: те несколько часов, что Милашка размышлял, войска генерала Юденича стояли у ворот Стамбула. Победа была близка.

Однако ж время побед, похоже, закончилось для России…

Роман так и остался ненаписанным.

А проблема?

Мне кажется, она периодически терзает всех нас – независимо от того, что там и как регламентировано самыми что ни на есть серьезными правовыми нормами.

Потому как есть они, нормы.

И есть она, жизнь.

..............