Игорь Манцов: Деревня Кучугуры реабилитирована

Нас нокаутировали израильтяне – все в шоке. Однако хорваты раздавили англичан – травма изжита снова. И вот уже хорватским послам благодарно несут водку, икру, плюшевых медведей; не исключаю, что тайными тропами ведут прекрасных наложниц.

Игры, в отличие от икры, как не было, так и нет, счастья в личной жизни не прибавилось, любимый аргумент пропагандистов – колбасный обрубок – изрядно подорожал, но теперь все это не имеет значения. Народ, а в первую очередь правительство, – ликуют.

В который уже раз напоминаю, что человек – существо психическое, как правило, игнорирующее принцип реальности. Только очень немногие, самые чуткие и талантливые, – помнят.

Я мечтаю, когда-нибудь один из наших высоких чинов обратится к народу так, как обращаются англичане со своими футболистами

Однажды меня по-настоящему удивила Майя Плисецкая. Я, между прочим, не поклонник Плисецкой, не фанат. На мой вкус, есть танцовщицы покруче. Но одно интервью балетной примы по-настоящему к ней расположило. Журналист интересовался ее взаимоотношениями с Улановой. Плисецкая рассказывала, рассказывала, а в конце абзаца горестно выдохнула: «Уланова прошла потрясающую школу – она училась у самой Вагановой. Я же училась в Москве, московская школа – плохая».

Это очень сильное признание, важное. Дело не в том, какая школа круче на самом деле, разбираться в этом – не моя компетенция. Важно то, что обожествленная Майя Плисецкая исповедует принцип реальности. Она знает, что могла бы танцевать много лучше. Она понимает, что определенные проблемы у нее есть. Несмотря на титулы и статус, сохраняет вменяемость. Плисецкая знает, что существует концепт «традиция» и что доставшаяся ей традиция – не самая славная.

Есть приемы, есть навыки, в том числе и духовного порядка, которые передаются только из рук в руки, от учителя к ученику, в процессе повседневного взаимодействия, незаметненько. Навыки этого рода намертво впечатываются в физическое тело балерины, в социальное тело гражданина. Плисецкая положила жизнь на то, чтобы школу преодолеть, во многом ей это удалось. Во многом, но не во всем. По прошествии лет она немножечко скорбит.

Итак, всякий человек, и даже самый гениальный, – раб традиции. Некоторые, самоуверенные, напротив, полагают, что они «отдельно». Эти люди все всегда портят. Актуализировав понятие «школа» и понятие «память тела», поспешим дальше.

Хочется поговорить о предвыборной кампании. Выкроил несколько часов жизни, изучил, в каких выражениях окопавшаяся в ЖЖ грамотная часть общества обсуждает текущую политическую ситуацию. Смеялся и злобствовал попеременно. Оказывается, дело обстоит еще хуже, чем предполагал. В головах – шум.

Передовая российская общественность глубоко травмирована, ее искренние страдания неизбывны. Они говорят: «37-й советский… 33-й германский… Недодуче… Такого мы не ждали в самых кошмарных снах…», а еще шепотом говорят: «Баюс, баюс…» Страхи перемежаются традиционными для этой публики сарказмами.

Кто-то даже написал: «Вождь гопоты!»

Самое удивительное в безграмотной писанине либерально мыслящей общественности – ее элементарная неначитанность. Я-то политикой не интересуюсь, но даже незаинтересованный я с ходу опознаю в новом дискурсе российских властей старые, как постсоветский мир, идеи Виталия Найшуля – вполне себе либерального мыслителя, ко всему прочему изобретателя ваучера и спичрайтера наших высших чинов. Найшуль говорил о «русском Пиночете» еще в начале 90-х годов, когда младореформаторы внедряли им же придуманный социальный диалект «ваучеризация-приватизация».

Главной проблемой страны Найшуль справедливо считает «отсутствие развитого общественно-политического языка»: «Язык – это вообще очень важно… Слово «правда» – из исконного народного словаря. Валерий Абрамкин, правозащитник, знаток нашей правовой системы, сидя в тюрьме, не мог объяснить сокамерникам, что осужден за защиту Конституции. Выслушав его историю, они сделали свой вывод: сидит «за правду». Это было им понятно».

Или: «Проблема в том, что на языке власти в России обратиться к народу невозможно – ни и в XIX веке, ни позже. А сегодня положение стало критическим. Мы живем, может быть, в не очень эффективном, но демократическом государстве, а демократия предполагает обсуждение с этим самым демосом вопроса о том, какое государственное принуждение будет к нему применяться: какие законы будут ограничивать его деятельность, какие средства будут у него отбираться в виде налогов и для чего. И если обратной связи нет или она некачественна, то возникает то, что лингвисты называют коммуникативной неудачей, когда люди не могут договориться даже не потому, что они враждуют или их интересы несовместимы, а потому, что они не понимают друг друга. Простой люд говорит одно, реформаторы – другое, чиновники – третье и так далее. Высказывания на одном языке с трудом переводятся на другой. А ведь президент, обращаясь к нации, должен говорить так, чтобы его слова были понятны всем» – когда еще сказано!

Обожествленная Майя Плисецкая исповедует принцип реальности

Как-то Найшуль признался, что в 2000 году группе высоколобых экспертов так и не удалось написать для президента Путина текст телевизионного обращения ко всей стране: «Содержание было понятно, но не нашлось подходящих слов. Позже я предложил учредить премию в миллион долларов тому, кто такой текст напишет. Ежегодное послание к Федеральному собранию – это другое, это обращение президента к номенклатуре. В деревню Кучугуры с таким текстом не поедешь. Можно, конечно, утешать себя, что какое-то общение власти с населением происходит, но ведь и коровы на лугу общаются друг с другом…»

Нужны еще комментарии? Совсем скоро кто-то получит свой законный миллион. Ну или уже получил.

Удивительно, что наши травмированные господа, наши грамотные, обижаются на власть всего-навсего за стилистическую правку! Вот насколько оскорбительно, насколько травматично для этой публики впрыскивание даже небольшой дозы «урюпинской простоты», вот как яростно ненавидят они все, что выходит за границы их опыта, что выламывается из их словаря. Ведь социально-психологический Найшуль для них свой, родной, хотя вроде бы и поклонник генерала Пиночета. Как говорится, своя своего не познаша, караул.

Короче, что хотел сказать. Теперешняя риторика не свалилась с неба и не родилась в воспаленном мозгу. Новый стиль был неизбежен, над ним серьезно работали. Лишь заевшиеся, окружившие себя стенами из слоновой кости баре могли надеяться, что отечественные политики вечно будут чирикать в стиле Егора Гайдара. Забавно, что корпоративное университетское знание представляется этим глубоко провинциальным по духу людям универсальной отмычкой. Теперешние стилевые упражнения власти – аналог воспитательной розги. Неразумные воют, авось чему-нибудь выучатся.

Еще о языковых играх. Англичане стр-р-рашно обиделись на своих футболистов. Но в каких выражениях обиделись? Например, важная британская газета обозвала свою национальную сборную «горсткой неудачников». Не знаю, как этот слоган выглядит в оригинале, но по-русски звучит трогательно, всепрощающе. «Горстка неудачников» – это же индульгенция, это сочувствие и это, если угодно, плач Ярославны!

Лет пять назад я опубликовал в «Искусстве кино» текст, где было нечто вроде: «Россия – маленькая страна, с булавочную головку…» Одна известная писательница впоследствии рассказывала, что эта фраза периодически помогает ей жить. Ведь если Россия – маленькая, то ее нужно беречь и жалеть. Соответственно, и людей, которые в маленькой стране живут, нужно беречь и жалеть, без вариантов. Если же страна зачем-то уродилась «дородная и мордатая», теряется чувство реальности. Тогда ее люди, ее дети, автоматически вырастают до полубогов и представляются двужильными.

Валерий Абрамкин, правозащитник, знаток нашей правовой системы, сидя в тюрьме, не мог объяснить сокамерникам, что осужден за защиту Конституции

Я мечтаю, когда-нибудь один из наших высоких чинов обратится к народу так, как обращаются англичане со своими футболистами. Он скажет: «И народ, и все мы, включая партию с правительством, – горстка неудачников. Однако это не страшно, это лишний повод позаботиться друг о друге».

Итак, Виталий Найшуль, равно как и Людвиг Витгенштейн, прав: «Язык – дом бытия». Впрочем, это не они, это какой-то немец.

Или. Найшуль давно говорит о том, что на драматические вопросы, вроде утверждения всем русским миром итогов приватизации, невозможно ответить в теперешнем конституционном поле и что здесь потребуется не меньше чем общенациональный собор: «Нечто вроде западноевропейского конвента. Сегодня такого органа у нас нет, а между тем ряд вопросов может решить только он». Я, кстати, совершенно с Найшулем согласен. Итоги приватизации – бомба замедленного действия. Собор не собор, но что-то делать придется все равно, не через пять лет, так через пятнадцать. Как говорится, никто не забыт и ничто не забыто.

Ничего в политстроительстве не понимаю и суть вопроса не оцениваю. С некоторых пор живу под девизом «Уж не жду от жизни ничего я, и не жаль мне прошлого ничуть». Я тут о другом. Будучи в стороне от политики, тем не менее замечал, что ситуация неудовлетворительна, что работа ведется и что ведется она в совершенно конкретном направлении. Движения, которые делает в последнее время власть, были очевидны, предсказуемы, ожидаемы. Когда грамотные начинают в массовом порядке удивляться, возмущаться и горланить, удивляюсь в свою очередь: «Э-э, братцы, как же хорошо вам жилось все эти годы. Глаза заплыли жиром, уши заложило ватой. Жили сытно и вдобавок элегантно, отказываясь замечать, что процесс пошел, что в ситуации постсоветской концептуальной нищеты альтернативы этому процессу нет».

Свято убеждены в том, что у них «хорошая школа» и что они «рубят фишку».

Но оказывается, нужно переучиваться. Школа – дрянь, фишку не рубят. Непотопляемая самовлюбленная позднесоветская интеллигенция. Вот интересно, а какого развития событий они ожидали? О, как грустна ты, русская земля внутри Садового кольца!