Дмитрий Бавильский: Свобода уходит нагая…

Акция Максима Илюхина «Полуфабрикат» не была согласована с устроителями «Арт-Манежа», проходившего в декабре 2000 под девизом «Искусство на продажу». Впрочем, в те годы это было естественной практикой – художественно хулиганить без какого бы то ни было разрешения. Помню, сам этому очень удивился, участвуя в одном перформансе Олега Кулика, прыгавшего голяком по обезьяньим клеткам в московском зоопарке. Попрыгав по сетке, Кулик, завидев охранников, ловко свинтил, переодевшись в стороне и, для конспирации, поменявшись со мной очками. Тогда я еще не знал, что настоящее искусство – это почти всегда пре-ступление.

Фотографиями акции Илюхина «Полуфабрикат» заканчивается монументальный труд арт-колумниста газеты ВЗГЛЯД Андрея Ковалева «Российский акционизм 1900–2000». Эту грандиозную, переполненную уникальными архивными материалами монографию Ковалев писал примерно столько, сколько существует наша газета.

Cмена коллективных (классовых) ценностей на сугубо индивидуалистские обнажила страшную правду одиночества

По крайней мере, на очередное требование прислать колонку Андрей всегда отмахивался, объясняя свою загруженность сложностями выхода книги. Понятно почему: том, изданный WAM, являет пример редкой полиграфической роскоши – один серебряный обрез чего стоит.

За такую красоту вполне можно простить Ковалеву отлынивания и прогулы: кажется, он первый собрал воедино и каталогизировал акции и перформансы 90-х годов – самый мощный и интересный вид искусства, составивший, как теперь выясняется, целую эпоху.

Перформансы для Ковалева оказываются главной метафорой и выражением того, что происходило со страной в конце ХХ века, поэтому монография его не только и не столько про искусство. Многие сейчас думают и решают: чем же было последнее десятилетие ушедшего тысячелетья –взлетом или же провалом в бездну?

Вот и в ВЗГЛЯДе недавно схлестнулись несколько прямо противоположных точек зрения – например, Александра Шмелева, Виталия Иванова и Михаила Бударагина. Спорам этим еще долго цвесть – ибо, как сказал Гамлет, вещи не плохи и не хороши сами по себе, но только то, что мы о них думаем. В зависимости от политической и экономической конъюнктуры и состояния собственного здоровья.

Проворные богатели, неповоротливые выживали, а моя дума опять про искусство, которому вышел ныне казенный дом. Потому-то мне и кажется, что 90-е годы, при всех сложностях и превратностях метода и судьбы, оказались последним мощным всплеском развития искусства и ремесел, последней эпохой торжества гуманитарного дискурса. Который пошел в начале XXI на убыль, пока не сгинул вовсе, ныне окончательно, кажется, рассыпавшись в прах.

Хотя увядание ста цветов началось уже тогда – первыми звоночками стал духовный дефолт толстых журналов, в которых разрешенная словесность вытеснила текущую, подтолкнув литературу к кризису, из которого мы не выдеремся по сию пору. Зато резко пошла вверх культурная журналистика, которая никогда более не давала таких зрелых и изысканных побегов.

Позднесоветский ренессанс возрос на реактивном топливе Гласности, когда вдруг стало видно во все стороны света, когда каждый день приносил всё новые и новые сведенья о человеке и его окрестностях, когда русский человек вынужден был в ускоренном темпе осваивать сумму знаний, накопленных человечеством за десятилетия нашего отлучения от первоисточников.

Имена и события сваливались на нас в количестве, превышавшем разрешительные возможности организмов, вот отчего многое из заслуживающего внимания оказалось пожранным торопливой жадностью. Хватали воздух кусками, рвали его по-собачьи и проглатывали не прожевав, лихорадочно заполняя книжные полки вновь разрешенными эмигрантами да антисоветчиками.

Тогда же всё время казалось, что ворота в любой момент могут захлопнуться, вот и нужно поскорее насытиться вдоволь. И, если можно, с запасом на потом, когда снова будет нельзя. А в 90-е пришло осознание, что вечно любить невозможно, нужно знать свою травку и уметь выбирать из всего, что есть, только то, что нужно лично тебе.

И я очень хорошо помню, как пришло осознание непреложности этого. Если при советской власти всё было в дефиците и выход куцего томика стихов Цветаевой или новеллистики Кафки смаковался не один год, то теперь стало доступно всё что угодно. Хоть Юнг, хоть Юнгер.

Раньше ты покупал (мог себе это позволить) всё, что выходило, то теперь за всеми россыпями интеллектуального великолепия не поспевал даже бибколлектор. Приходилось учиться выбирать – в том числе и свои собственные интересы. Что, в свою очередь, приводило, начало приводить к идеологическим и эстетическим размежеваниям.

Персональная выставка Максима Илюхина Art Business Consulting

Недавно в рамках журнала «Новое литературное обозрение» вышла феноменально скрупулезная двухтомная хроника 1990 года, из которой видно, как много всего тогда происходило и сколь много мы успели забыть. Перформанса «Полуфабрикат» в двухтомнике НЛО нет, хронологически не ложится, зато о других художественных акциях, запечатленных в «Российском акционизме», НЛО сообщает. Ведь невозможно пройти мимо эпохальных акций групп «ЭТИ» и «Коллективные действия». Тем более что Ирина Прохорова, совсем как Андрей Ковалев, считает 1990-й истоком всех нынешних процессов, как в культуре, так и в политике и экономике.

В книге Андрея Ковалева видно, как стремительно развивалось тогда русское актуальное искусство, перенявшее на какое-то время харизму русской же литературы. Век акционизма был обречен на краткое, но буйное цветение, когда десятки смельчаков двигали прекрасное своими, в буквальном смысле, собственными телами. В голом обычно виде.

Тоже ведь понятно почему: смена коллективных (классовых) ценностей на сугубо индивидуалистские обнажила страшную правду одиночества. Душа зело уязвлена стала, когда человек вдруг осознал себя той самой единицей, что является вздором и нулем, отдельно стоящим деревом, по которому бьют молнии не только социальных катаклизмов, но и угрюмой повседневности.

Беспризорные художники начали исследование границ и возможностей собственного тела – вот почему в монографии Ковалева так много нетрезвых и обнаженных людей, нарушающих табу. Ведь разрешено всё, что не запрещено, а какие могут быть запреты, если ничего подобного в отечественном искусстве не существовало?!

Вот и исследовали на свой страх и риск, не щадя живота, и попадали в кутузки, из которых художников мгновенно отпускали. Тогда ведь и менты были добрыми, и деревья были большими, а зеркала никому не лгали. Вообще никому. Смотришь на эти черно-белые оттиски, радуешься. И Бренер такой молодой, и юный Кулик впереди!

Впрочем, чем тогда рисковали акционисты, если во главе государства стоял главный акционер Российской Федерации?! Кажется, впервые со времен большевистского переворота искусство вышло на улицы и стало явлением городской жизни. Чего нынче днем с огнем не сыщешь.

Ковалев бесстрастно фиксирует отличие: «Если в 90-х художник чувствовал себя соразмерным всем владыкам этого мира, то теперь вынужден ожидать, когда его наконец заметят – и поднимут из дорожной пыли. Но если в 2000 году компания очень хорошо образованных молодых людей продолжала действовать на остаточном запале 90-х, пытаясь активно внедриться в городское пространство, то фестиваль перформансов той же группы летом 2006 года проходил уже в Культурном центре «Арт-Стрелка», то есть в специально маркированном пространстве художественной институции. Акции, манипулирующие общественным пространством, утратили изначальный смысл. Власть перестала быть перформативной, шутам и клоунам пришлось спрятаться в художественном пространстве. То есть в мастерских и галереях».

Вот тебе и весь сказ.