Андрей Громов: Экономика разбухания

За ними гоняется полиция, против них проводят армейские операции. Но чтобы друзья, соседи, даже просто чужие люди смогли хоть изредка наесться, чтобы дети не забыли вкус настоящей (а не сублимированной) пищи, – ради этого стоит рисковать жизнью.

БольшАя часть денег будет разворована, но оставшаяся часть, даже при минимальной системности этих вложений – сделает свое дело

Впрочем, на фермы и специальные зоны распределения продуктов нападают не только благородные повстанцы. Лихие банды торговцев едой то помогают повстанцам, то, наоборот, вступают с ними в ожесточенные конфликты, не желая делиться дорогой и крайне дефицитной добычей.

Среди причин нынешнего кризиса называют неурожай в Австралии и Канаде. Также говорят о росте потребления продуктов в Китае и Индии, чьи миллиарды (и людей, и долларов) оказывают мощное давление на рынок. Но все чаще говорят о новом феномене – росте закупок сельхозпродукции (пока в основном растительных масел) для превращения ее в биотопливо.

Собственно, нужно совсем немного фантазии, чтобы увидеть очертания принципиально новой ситуации, перед которой оказалось человечество: прямой конкуренции между людьми и промышленностью за продукты питания. Для следующего шага фантазии нужно куда больше – и вот, уже можно увидеть очертания энергетических компаний, которые скупают на рынке все зерно и все масло, а потом мясо, рыбу и так далее.

Цены на продовольствие растут – люди в перенаселенных районах гибнут от голода, начинаются восстания, войны за пашни и пастбища (а также калийные месторождения – партизаны будут прятаться в калийных шахтах Белоруссии и Пермского края).

Потом побеждают, конечно же, силы прогресса в лице энергокомпаний и прочих промышленных гигантов, устанавливается новый порядок. Золотой миллион ест, пьет и наслаждается жизнью, остальные работают и питаются продукцией химпроизводства, от которой развиваются страшные болезни… Ну а потом появляются герои-повстанцы.

Впрочем, это если быть писателем-фантастом. Если же вернуться в наше время и посмотреть на ситуацию с холодным вниманием, то в общем придется констатировать, что рост мировых цен на сельхозпродукцию лишь отчасти объясняет происходящее с этими ценами у нас в стране.

Разумеется, если сухое молоко за последний год подорожало на мировых биржах в три раза, то это должно как-то повлиять на розничную цену конечного продукта. Однако этот рост никак не объясняет следующего феномена.

В Англии рост цен на молоко действительно произошел, и, наверное, был ощутим для обывателя, но уже после всех подорожаний сухого молока я в магазинах центральной части Лондона (по всем последним рейтингам – самого дорогого города мира) покупал молоко по цене 60 пенсов (30 рублей) за литр. Кстати, если брать не литровый, а двухлитровый пакет молока, то выходило и вовсе 50 пенсов.

В центре Москвы я давно уже привык покупать молоко куда худшего качества (почти вся продукция московских молокозаводов имеет отчетливый водянистый привкус) за 30–35 рублей литр. Но теперь, после подорожания, до лондонской цены подтянулись и цены по всей России. При этом разница в средней зарплате в Лондоне и, например, в Белгороде почти десятикратная (а по пенсиям и вовсе почти в 30 раз).

Еще меньше рост биржевых цен на молоко объясняет то, почему почти вдвое подорожали, например, бутыли с простой водой. Я практически уверен, что в них не кладут ни сухого молока, ни подсолнечного масла (того самого, из которого делают биотопливо), ни муки. Более того, если внимательно присмотреться к надписям на этикетке, то обнаружится, что в них вообще нет ничего, кроме водопроводной воды, которую прогнали через фильтр.

К тому же подорожание, произошедшее нынешней осенью, хоть и вышло буквально ощутимым, не явилось совсем уж уникальным событием. Потребительские цены в среднем по стране росли почти в полтора раза быстрее, чем средний индекс инфляции. Локомотивом этого роста являлась Москва и города-миллионщики – тут реальный рост потребительских цен все последние годы был около 20%.

Так что дело, очевидно, не только в мировых рынках. Дело в нашей экономике. В первую очередь – в ней. При нынешней системе и структуре экономики мы обречены на потребительскую инфляцию – проблемы мировых продовольственных рынков только сделали этот процесс более выпуклым.

Деньги в экономику идут, и никакой Кудрин ничего с этим поделать не может (фото: Дмитрий Копылов/ВЗГЛЯД)

Люди, отвечающие за нашу экономику, твердо знают: чем больше денежная масса – тем больше инфляция. Собственно, вся экономическая политика последних лет сводится исключительно к выкачиванию денег из экономики, дабы не раскрутить инфляцию. Выглядит это очень профессионально, ответственно, и все такое прочее.

И даже с точки зрения здравого смысла … впрочем, как раз здравый смысл подсказывает, что инфляция имеет не одну, а две составляющих. Рост цен определяется отношением спроса и предложения или денежной массы и производимых товаров и услуг. Чем больше денег в обороте, тем больше на них можно купить, что при неизменном количестве товаров приводит к росту цен.

Однако если количество товаров на рынке увеличивается, то рост денежной массы приводит не к росту цен, а к увеличению покупательной способности и, как следствие, к росту экономики, росту благосостояния и развитию страны.

То есть бороться с инфляцией можно, не только уменьшая денежную массу, но и увеличивая предложение – то есть развивая производство. Как уже было сказано, экономическая политика нашего государства сосредоточена исключительно на ограничении денежной массы.

Но деньги обладают той же особенностью, что и вода, – дырочку они найдут, а, учитывая давление высоких цен на энергоносители и общую рыночную конъюнктуру, которая создает все увеличивающееся давление денежной массы, – монетаристский щит уже давно превратился в решето.

Деньги в экономику идут, и никакой Кудрин ничего с этим поделать не может. Причем пущенный таким образом денежный поток в итоге формирует особую структуру экономики, где интересы потребителя отходят на второй план, где ключевым механизмом оказывается система откатов, где практически нет места мелкому бизнесу, зато любой средний и крупный бизнес существует в условиях минимальной конкуренции.

В этой ситуации смещаются и основные ориентиры потребительского бизнеса: собственно потребитель и отношения с ним уже перестают быть проблемой: никуда не денется, купит, какого бы качества и какой бы цены товар ни был. Главной же проблемой становятся отношения с государством в лице местной власти, чекистов, или кто там еще выступает от ее лица («наедут – не наедут»).

Такая экономика, естественно, обречена на стагнацию. В этой экономической модели – чем выше капитализация и рос показателей отдельных ее игроков, тем хуже ситуация на потребительском рынке, так как модель эта работает не на развитие, а на разбухание. Потому и цены растут.

И остановить этот рост можно только на время (до выборов, например) и только прямым вмешательством властей и введением прямого регулирования цен. Экономика разбухания все равно рано или поздно приведет к взрыву. И хорошо, если только к инфляционному.

Для того, чтобы сломать эту модель, нужно принципиально поменять приоритеты. То есть не ограничивать денежную массу, а, наоборот – вкладывать деньги в развитие производства и инфраструктуры. Стимулировать не ограничение спроса, а рост предложения и конкуренции.

Безусловно, попадая в нынешнюю систему, большАя часть денег будет разворована (освоена, пущена по цепочкам откатов), но оставшаяся часть даже при минимальной системности этих вложений сделает свое дело. Не сразу, но сделает. Давление денег, вложенных в развитие, будет принципиально иным, и тут логика «вода дырочку найдет» (и особенно – «вода камень точит») будет работать на создание конкурентной экономики увеличения производства потребительских товаров и услуг.

То есть страна и вправду будет развиваться, а не разбухать. Другой вопрос – что эти изменения нарушат нынешнюю симфонию власти и бизнеса. Но это и вправду другой вопрос. Во всяком случае, пока никто не сказал, что этот результат противоречит Плану Путина.