Павел Руднев: Театр 2006 года

В этом году наметился явный размыв устоявшихся критериев. Мэтры либо молчали, либо сделали не самые яркие спектакли. Лидеры режиссуры «новой волны» дали повод в себе усомниться. Основные ньюсмейкеры театральной ситуации ушли в тень, крепко задумались. В современной пьесе случился серьезный и вполне ожидаемый идеологический кризис.

Лидеры современного театра Кирилл Серебренников и Иван Вырыпаев реализовались в киноиндустрии: их фильмы «Изображая жертву» и «Эйфория» оказались в пятерке главных фильмов 2006 года – крайне редкое явление для «перебежчиков».

Современная пьеса ушла далеко вперед, а фестиваль оказался на прежних позициях, или, как написал один критик, фестиваль в 2006 году «отдавал старые долги

Столичный театр пережидает, замер. Это влияет на горячечные решения власти по отношению к театру – чиновников словно бы подгоняют, торопят, жгут каленым железом. С другой стороны, совершенно ясно, что сегодня, возможно, незаметно для нас формируются творческие силы, которые будут властвовать над театральной ситуацией в ближайшие годы. Все замерли в ощущении, свойственном для самого начала века: в ожидании гения. Будет, правда, жалко, если мы прождем напрасно.

А в остальном вот такие, как всегда, субъективные итоги.

Успех года – «Июль» Ивана Вырыпаева, театр «Практика»

Театр Эдуарда Боякова «Практика», чей первый сезон был поисковым, трудным, наконец обрел свою «Чайку» – новую пьесу для нового понимания театра.

Автор знаменитых «Кислорода» и «Эйфории» Иван Вырыпаев вновь сделал кувырок через голову и впечатал золотыми буквами свой «Июль» в основание нового витка современной пьесы.

Строя «Июль» как монолог-жизнеописание маньяка-убийцы, драматург постигает особую грань модернистской красоты: красоты смерти и исчезновения.

Июль – метафора исчезновения, солнечного ожога. Вырыпаев рисует портрет «чистого санитара» – маньяка без философии, без самооправданий и мучений.

Зло бессмысленное, безыдейное, беснующееся по прихоти своей иррациональной природы. Но как это зло красиво! Начиная с первой фразы, в которой таится недюжинной силы поэзия: «Сгорел дом, а в доме две собаки», текст «Июля», как едкий дым костра, проникает в сознание зрителя, тревожит его, буквально отравляет мозг. Мы не в силах оторваться от этой изысканной зловещести.

Вырыпаев – мистик, мастер заговóра. В сюжете «Июля» царят порок и изящество, безбожная преступность и манящая красота. Пародируя религиозную литературу, запутываясь и заблуждаясь, Вырыпаев ломает и перестраивает эстетику «новой драмы», уже успевшую закостенеть и заветриться.

Обновление чувствуется прежде всего в актерском ресурсе. Монолог кровавого палача-хищника читает Полина Агуреева, актриса «Мастерской Петра Фоменко» – наверное, самого добродушного театра на свете. Читает бодро и весело, порою классично – чтецки, в филармонической манере.

Есть ощущение, что текст выдает публике чревовещательница-пифия, «добывая» изнутри себя чужую, не свойственную себе эмоцию. Здесь «новая драма» перерастает в настоящую литературу, а из экспериментальной эстетики рождается большой актерский стиль.

Режиссер года и лучший спектакль года – Владимир Панков и его «Переход», Центр драматургии и режиссуры и студия «Саундрама»

На место не слишком ярко выступивших в этом году мэтров режиссуры пришел лихой и фартовый Владимир Панков, который, не в пример другим авангардистам, бросается на большую сцену, как на амбразуру.

Панков принципиально не желает ютиться в мелкотемье и на подвальных просторах. «Переход» – редкий спектакль, анализирующий современное общество, провоцирующий и будоражащий гражданское самосознание.

Наконец-то в России появился актуальный театр, устремленный в настоящее, а не вечно оглядывающийся назад.

В актерски перенаселенном «Переходе», созданном дюжиной драматургов, Панков высказывается от имени своего поколения, поколения «перехода».

Диалоги типажей из московской подземки – от проституток до олигархов, от пенсионеров до тинейджеров – не о несчастливой судьбе отдельных групп граждан, а о состоянии страны, о менталитете общества переходного периода.

Апофеоз Панкова – финальный хоровой распев национального гимна, под который зал инстинктивно подымается с кресел. Грубая провокация усиливается, когда в музыкальную плоть гимна врывается явно фальшивая церковная аллилуйя и даже гимн дореволюционный, а также путаются слова гимна старого и нового.

«Переход» стал триумфом собственного режиссерского стиля Владимира Панкова

Панков в «Переходе» говорит нам о том, что перестройка на самом деле еще не завершила свой ход, природа и история еще не подобрали России нового видового качества.

На физиономии страны еще не завершился процесс лепки ее нового лица – мы в процессе болезненной эволюции. Кто еще, кроме Панкова, способен с патриархальной сцены делать такие обобщения?

«Переход» стал триумфом собственного режиссерского стиля Владимира Панкова – «саундрамы». На сцене всегда присутствует живой звук, который становится не только главным действующим лицом спектаклей, но и формой саморежиссуры. Музыка ведет игру, подчиняя действие на сцене своего ритму, то хаотично-джазовому, то сурово-роковому, то игриво-фольклорному. Музыка стала режиссером.

Лучшая мужская роль – Игорь Ясулович в «Нелепой поэмке», режиссер Кама Гинкас, ТЮЗ

На эту номинацию в 2006 году явно не хватало претендентов. В существенной и этапной постановке Камы Гинкаса (по «Великому инквизитору» Достоевского) Игорь Ясулович сыграл скорее неожиданно, чем полноценно, «на широкую руку». Он здесь скорее «на месте», чем преодолевает свою природу.

Работа Игоря Ясуловича – что-то из серии «ему можно играть Инквизитора без грима», идеальное наложение на роль. Между тем Инквизитор-Ясулович оставляет после себя абсолютно инфернальное воздействие.

Ясулович играет самую суть инквизиции, как ее понимал Достоевский, – гнев, гневливость почти античного свойства по поводу безгневности, «свободолюбивости» христианства.

Он движется по сцене как хозяин, он показывает нам сценические фокусы, чтобы убедить в чудесах своего правления: грызет кирпич, самораспинается на кресте или управляет толпой инвалидов, как оркестром.

Кама Гинкас хитроумно ставит спектакль о ценности свободы в тот момент бытования российского общества, когда в ценностях свободы стали сомневаться даже самые откровенные либералы.

Искушение свободой вещь надоедливая. В самом финале Инквизитор Ясуловича застывает за столом, словно бы ужаленный финальным молчаливым поцелуем Иисуса. Сидящий актер в этот момент становится прекрасной световой живописью какого-нибудь Караваджо, голограммой, духовным образом, иконой.

Свершается превращение театра в живопись: палач, пораженный поступком соперника, застывает немым парадоксом – человеком, который, постигнув порядок, не видит в упор любви.

Лучшая женская роль – Полина Агуреева в «Июле»; Анна Галинова в «Чернобыльской молитве», режиссер Йоэл Лехтонен; Дарья Мороз в «Живи и помни», МХТ им. Чехова, режиссер Владимир Петров

В этой номинации царствовали, и хорошо царствовали, молодые.

Об актерском подвиге Агуреевой, принявшей в себя яд новодрамовского монолога, который, казалось бы, должен переломить эту хрупкую, нежную, деликатную актрису пополам, уже сказаны добрые слова выше.

Анна Галинова, молодая актриса театра им. Гоголя, не слишком там замечаемая, по-русски, «по-бабьи» вытягивает на себе тревожный, тяжелый спектакль об апокалипсисе Чернобыля.

Спектакль финна Йоэла Лехтонена важен тем, что в эпоху документального театра, на волне моды к вербатиму зрителя возвращают к истокам документальной гражданской литературы через выдающуюся повесть Светланы Алексиевич.

Анна Галинова читает монолог простой русской женщины, жены чернобыльского пожарника, не пощадившей жизни своей ради заботы об умирающем герое.

Ее история превращает рассказ о всенародной трагедии в рассказ о безграничности любви. В белых одеждах, босая, без грима и актерства, Анна Галинова играет страстотерпчество новой святой, героизм античного, мифологического свойства.

Спустя двадцать лет после катастрофы судьбы людей Припяти обретают статус и ореол легенды. Дарья Мороз примерно то же чувство рождает в спектакле «Живи и помни»: женского святого страдания, мученичества во имя любви.

Совсем юное артистическое поколение осваивает почвенническую советскую литературу – мир, казалось бы, подзабытых ценностей. Этот мхатовский спектакль вообще был сделан наперекор времени – именно этим своим нравственным, несовременным звучанием.

Лучшая женская роль – Полина Агуреева в «Июле»

Молодая актриса самоотверженно играет любовь как болезнь, как безумие, как агонию, затягивающую крестьянку в опасную битву с самой собой и костным обществом патриархальной деревни.

Женский отчаянный героизм, любовь как мученичество стали ведущими темами современного театра. В молодых актрисах рождается что-то первобытно-материнское, правильное, гуманитарное, «крестьянская порода» наперекор времени. Актрисы играют подвиг.

Театр года – Студия театрального искусства Сергея Женовача

Самый молодой театр Москвы – на устах у всех.

Сергею Женовачу, одному из самых заметных режиссеров Москвы, причем представляющему классическое, академическое направление, театральная судьба часто ломала стройное течение карьеры.

Теперь его первый самостоятельный, воспитанный им курс стал репертуарным театром, а также первым по-настоящему частным репертуарным театром.

Некий состоятельный магнат строит для «женовачей» здание в таганских переулках, там, где некогда располагались корпуса канительной фабрики Алексеевых-Станиславских.

Уже в 2007 году в бизнес-центре «Станиславский» откроется новое здание для Студии театрального искусства, куда переедут уже известные спектакли мастерской – «Мальчики», «Мариенбад», «Обломовщина», «Захудалый род» и будущая премьера театра – спектакль по гоголевским «Игрокам».

Свежесть и задор, удивительные лица и негламурный пафос, обаяние классического актерского театра и миролюбивая христианская философия, сочащаяся из всех спектаклей студии.

Все это делает Студию театрального искусства предметом обожания, отвлекая зрителя от мертвых и полумертвых «театров с колоннами» к театру поисковому, молодому, горячему.

Провал года

К пятому году существования фестиваля современной пьесы движение «Новая драма» пришло к очевидному кризису.

В чреве фестиваля созрела почва для расколов и размежеваний, конфликтов и расхождений. На пятый год встал вечный вопрос: что дальше?

Современная пьеса ушла далеко вперед, а фестиваль оказался на прежних позициях, или, как написал один критик, фестиваль в 2006 году «отдавал старые долги».

С одной стороны, было очевидным игнорирование новых новодрамовцев и бесконечная эксплуатация старых новодрамовцев. Слишком справедливыми оказались постоянные упреки фестиваля в том, что он перестал открывать новые имена.

С другой стороны, в отобранных для пятого фестиваля спектаклях доминировал «бедный» стиль документального театра. Это были спектакли малой формы, сделанные по простейшим сценическим технологиям, при минимуме технических средств, на двух стульчиках и при минимальном количестве актеров.

Доминировало маргинальное, сумеречное искусство депрессивно-пессимистического свойства. Во имя собственного выживания новой драме сегодня нужно как можно скорее выбираться из подвалов. Нужно выходить в большие форматы и на большие площадки. Нужно разменивать узкоспециальные темы на общечеловеческие. Нужно утяжелять и усложнять драматургическую и сценическую технику.

Путь «Перехода» и «Июля» – тому подтверждение. Кризисный фестиваль не означает уничтожения бренда и затухания движения. Стиль новой драмы – на грани естественной ломки, преобразования, мимикрии.

Борьба за новый театр с новым репертуаром продолжается.

Эксперимент года – «Трусы» Павла Пряжко

Пьесой года стали «Трусы» Павла Пряжко – пьеса, задуманная на лаборатории в Ясной Поляне и впервые прочитанная на семинаре в Паланге (Литва) и на фестивале современной пьесы «Любимовка» в Москве.

Ироничный, злой, язвительно-комический язык молодого белоруса Павла Пряжко описывает современную жизнь как самопародию и открывает новую тенденцию в современной пьесе, которая очевидно выстраивается за этим текстом.

Тенденцию, которая склоняется к современному городскому фарсу. Где смех и самопародия сгущены до безжалостности, до цинизма, до хулиганского отрицания.

В язвительных «Трусах», в этом тотальном отрицании ценностей жизни, заложено нечто больше, чем хармсовское хулиганство и социальный трагический пессимизм. Здесь в жанре пародии осуществляется поиск бесспорных ценностей современного человека. В густой иронии хранится поиск смысла жизни в конечном итоге.

Трусы становятся важнейшей ценностью в обесцененном мире, но и доказательством его густой и гнусной материальности, потребительства. Мир поражен паранойей потребительства, но даже в капле человечности, проявленной в дегуманизированном мире, содержится шанс на спасение.

Текст Павла Пряжко открывает острокомедийное, пародийное направление новой драмы – то самое, которого современному театру, серьезному и сумеречному, так не хватало.

Дебют года – первый спектакль Олега Тополянского «Под небом голубым»

Дебют года – первый спектакль Олега Тополянского «Под небом голубым», Театр под руководством Олега Табакова

Очень внятная, точная, спокойная работа дебютирующего в режиссуре актера МХТ Олега Тополянского.

В пьесе Дэвида Элдриджа две пары учителей ссорятся, мирятся, раздражают друг друга, разрушают свои и чужие судьбы. Третья, постарше, напротив, приходит к гармонии.

Этот спектакль – разговор о праве на преподавание, на миссионерство, о возможной порочности педагога, берущего на себя право решать юные судьбы. Сексуальные неврозы наших учителей, одним словом.

Финальная пара постарше, постаравшаяся найти почти рождественскую гармонию в отношениях, еще и с актерской точки зрения самая убедительная.

Здесь играет премьер и жемчужина «Табакерки» Виталий Егоров – артист хрупкого, нежнейшего самоустройства. Органичен до слез, как преданнейшая собака, – засмотришься, залюбуешься. Мягкая ирония, породистые повадки артиста природного, всемогущего.

И рядом с ним – икона советского кино, явление из прошлой жизни. Вера Глаголева – тонкая, деликатная, с всепонимающими глазами. Таких женщин в нашем театре теперь мало. А таких партнерских отношений на сцене вообще теперь не сыщешь.

Новая площадка – Театриум на Серпуховке

В Москве появилось новое, хорошо отремонтированное и оснащенное театральное здание – Театриум на Серпуховке.

Расположенный между двух метростанций, удобный и способный принять тысячу зрителей, бывший Театр клоунады Терезы Дуровой решил затушевать свое безликое существование и открыть «свободную площадку».

Здесь начинал свою сценическую жизнь проект Владимира Панкова «Переход», здесь играли премьеру Владимира Мирзоева «Дракон», здесь играл спектакли МХТ им. Чехова, пока ремонтировалась большая сцена в Камергерском.

Вполне достаточно для раскрутки новой площадки.

На самом деле опыт существования нескольких «открытых, свободных площадок» в Москве показал, что нерепертуарный, проектный театр очень сильно влияет на театральный климат столицы.

Театр без труппы, театр без цехов, с посильной арендой может принимать у себя гастроли и фестивали, бездомные театры, экспериментальные группы, антрепризы, театры, испытывающие нехватку площадей, и различные другие одноразовые акции.

Появление открытого Театриума на Серпуховке предоставило новые возможности – существование «большеформатной» площадки, не забитой собственным репертуаром, открытой к внешним проектам.

Теперь судьба нового здания в руках его менеджеров. Именно такого опыта – опыта внерепертуарного театрального здания – сегодня остро не хватает для театральной ситуации Петербурга и российской провинции, где театральная жизнь не столько раскрепощена, как в Москве.

Негативная тенденция года

Ярких, показательных провалов, пожалуй, не было. Но огорчительные, неотрадные вещи все же наблюдались.

МХТ им. Чехова, при всех стараниях Олега Табакова, в этом году не был заметен – у основного ньюсмейкера Москвы событий за весь 2006 год почти не было, и это нелегко оправдать просто реконструкцией основной сцены.

В этой связи даже несколько странны притязания Олега Табакова на расширение пространства Художественного театра: на самом деле этот год показал, что при всех желаниях и умениях довольно трудно соблюдать ритм первого театра страны и соответствовать той планке, которую Табаков изначально для своего театра устанавливал.

Несколько по наклонной дела пошли и у другого основного ньюсмейкера – «Сатирикон» в этом сезоне вдруг резко повернулся вспять, в сторону откровенно попсового, конкретно коммерческого театра.

Увы, не заметить это было невозможно. Облегчение репертуара не всегда идет на пользу зрительскому интересу и имиджу театра, который длительное время был показательным, образцовым.

Потеря года

Олег Шейнцис

В 2006 году российский театр друг за другом потерял двух великих театральных художников – тех, кто формировал элиту жанра.

Давид Боровский и Олег Шейнцис были сценографами-постановщиками, один сформировал уникальный, скупой и мужественный, стиль любимовского театра на Таганке; другой приложил немало усилий к невесомому, но технологичному, постановочно эффектному миру «Ленкома» Марка Захарова.

Боровский и Шейнцис в условиях театра XX века смогли доказать, что сценография не менее существенная часть мира спектакля, чем режиссура, пьеса и актерское мастерство.

В этом смысле они наследовали идеи русского авангарда 20-х годов, очень серьезно повлиявшего на театральную ситуацию.

Жанр сценографии сегодня действительно застыл в онемении – судьба срезала самую кромку, самую верхушку сценографического цеха. После этой потери неизбежны разговоры о кризисе жанра и кадровом кризисе в искусстве театрального оформительства.

Неожиданная фатальная гибель элиты сценографии в рассвете сил – сколько бы они могли еще сделать...

Их последователи, кажется, еще даже не родились.

Скандалы года

Обострение, даже остервенение в отношениях театра и власти.

Увольнение худрука Школы драматического искусства Анатолия Васильева.

Смена дирекции в Театре Наций.

Ситуация «отказной невесты» в театре им. Вахтангова.

Смешные перемены в театре на Малой Бронной.

Безобразнейшая история с разграблением Коляда-театра в Екатеринбурге.

Культурные чиновники делают неоднократные попытки контролировать финансовые потоки, идущие в театр.

Этот в целом необходимый процесс слишком часто оказывается немотивированным, случайным и стихийным, хотя должен, по сути, взывать к взаимной ответственности.

Скандалов и мертвых театров все больше, удач в реформировании – мало. В остальном основные тенденции все те же: размежевание, разнос, кланово-партийные схемы и системы, превращающие театральное сообщество в иллюзию.