Игорь Манцов: Преданья старины глубокой

Один его рассказик был выполнен в жанре «письмо в редакцию». Монолог молодой семьи, муж с женой исповедуются: живем, дескать, прекрасно, и все, дескать, у нас есть. Квартира - полная чаша. Работа, дача, дети, родственники и досуг - безупречно хороши. Любовь, дружба, чистые помыслы, плавно переходящие в светлые мечты, - все это имеется!

Однако в конце внезапно и без подготовки перещелкивало: «Уважаемая редакция, подскажите, как жить дальше и что же, наконец, делать?! Помогите разобраться в ситуации и в себе! Уже ясно, что так жить нельзя, а вот как жить по-другому, мы себе не представляем…»

Следователь честен, но слишком глуп для персонажа такого рода, для человека, от которого ждешь проницательности и справедливости

Эффект остранения, плавно переходящий в эффект комический, достигался посредством механического склеивания двух взаимоисключающих, но легко опознаваемых советских дискурсов. Сначала шла оптимистическая показуха, нечто вроде инфантильно-пионерского «За детство счастливое наше спасибо, родная страна!» А заканчивалось все отчаянным воплем в стиле «Газета, помоги, последняя надежда на тебя!»

Любопытно, что сегодня этот же самый текст Богословского работает по-другому, прежняя «драма абсурда» оборачивается «реализмом». Почти все материальное в стране уже есть, а кое-чего попросту многовато. Некоторые товарищи-господа так просто обкушались. Однако дышать этим самым некоторым все труднее и труднее, потому что материальное благосостояние не заменяет им душевного спокойствия и духовной глубины. Для них это открытие? Еще какое! Поначалу-то думали: деньги решают все. Нет, не все. Деньги помогают ненадолго. Им уже хочется попросить помощи и совета, да пока что не знают, куда бы это написать, в какую газету.

Почему же из абсурда вылупился реализм? Потому что жанров, которые лет тридцать назад склеил остроумный композитор, более не существует. Оптимистическая показуха хотя и потихоньку возрождается, но все же не набрала пока критической массы, не оформилась в отдельный социальный диалект. Ровно то же самое со слезными письмами в редакцию: СМИ давно ни на кого не влияют, никого не пугают. Просить кого бы то ни было о помощи бесполезно. Москва слезам не верит, ага.

Итак, клише былых времен больше в качестве клише не опознаются. Стилизованные борения героев Богословского превратились в нечто первозданное, в своеобразную «правду жизни». Уверен, совсем скоро появятся романы, фильмы и сериалы о внутренней неудовлетворенности пресытившегося россиянина. Точнее, такая продукция уже есть. Я мало читаю и очень выборочно смотрю, но даже в том немногом, что попадается под руку и на глаза, все чаще узнаю сданные в утиль советские клише. Бег по кругу: позавчерашние пародии обрели статус откровений.

7 ноября волюнтаристски поменяли на 4-е. С той идеей, чтобы всенародно отмечать победу Минина, Пожарского и восставшего народа, в здравом уме не поспоришь, давайте же отмечать! Власть надеется, что праздник Красного Октября позабудется сам собою? Но что если произойдет несколько иное, что если клишированное в недалеком прошлом событие, перестав быть клишированным, оживет? Об этом варианте никто не задумывается. Заменили, и все. Росчерком пера решили все проблемы. Типичная чиновничья самоуверенность.

Фильм «Чапаев» смотрится сегодня совершенно иначе, нежели во времена моего детства

«Юность Максима», «Чапаев» или, допустим, трилогия Марка Донского «Детство. Отрочество. Юность» смотрятся сегодня совершенно иначе, нежели во времена моего детства, моей юности. Совершенно иначе! Раньше там ничего не было видно - сплошной идеологический железобетон, смертная тоска, я же помню. Но вот отмененные клише превратились в «правду жизни», старинное черно-белое кино неожиданно задышало. Признаюсь, местами впечатление страшноватое.

Недавно Первый канал в хорошее время показал весьма насыщенную передачу, посвященную 40-летнему юбилею «Неуловимых мстителей». Артисты нового времени пели там боевые красноармейские песни, а собравшиеся медиазвезды смаковали там режиссерские находки. Кино по-своему замечательное, не поспоришь. Образность сильная, бронебойная. Нынешняя образность - мелкобуржуазная, хилая, неубедительная и нэпманская по происхождению - не выдерживает сравнения, блекнет.

Наблюдал за передачей периодически, было и противно, и смешно: в нэпманском ключе воспроизводилась антибуржуазная поэтика, поэтика романтического реванша. Во время просмотра возникло множество мыслей, однако классифицировать и воспроизводить эти мысли публично не стану: мысли все больше неуютные. С огнем играете, господа, с огнем. Не то приватизируете. Не сладить вам с этими самыми буденовками и с этим романтическим порывом. Едва страна заскучает, едва, по Богословскому, пресытится, как тут же потянется к интересненькому.

Если снова над миром грянет гром,

Небо вспыхнет огнем –

Вы нам только шепните,

Мы на помощь придем…

Надеются сделать из нашей страшноватой Гражданской войны декоративную штучку, вестернизированную игру? Не получится, нет. Не так это делается, не так. В советские времена Гражданскую поэтизировали в высшей степени незаурядные художники. Они искренне делали пафос и они внутренне влипали в героику революционно-бескомпромиссного типа. Сегодня художники подобного уровня есть? Вопрос риторический, смешной. Но значит, сражение за умы на этом идеологическом фронте заранее проиграно. Лучше не трогали бы того, с чем все равно не совладают, лучше не будили бы зверя.

Пример того, как нужно соревноваться с ДРУГИМИ, с ЧУЖИМИ, дали американцы. Посмотрел донельзя скучную картину «Иллюзионист» режиссера Нила Биргера, едва не заснул! Картина скучная, да, однако, все равно поучительная. Действие происходит в XIX столетии, в Вене. Австро-Венгерская монархия, власть аристократии. Наследный принц собирается жениться на прелестной герцогине, но та с детства влюблена в некоего плебейского паренька, который умеет то ли фокусничать, а то ли волшебничать.

Кадр из фильма «Иллюзионист» режиссера Нила Биргера

Теперь паренек – знатный иллюзионист, выступает с концертными программами, поражает аристократическую верхушку чудесами. Герцогиня готова с ним убежать, она не любит принца, но тянется к плебею-фокуснику. Принц видит это, он образован, он верит в науку и нисколько не верит в мистику. Он собирает консилиум ученых с тем, чтобы ученые разоблачили горе-волшебника, но ученые пасуют.

В конечном счете выясняется, что принц-аристократ был прав: пресловутый иллюзионист и впрямь скорее инженер, нежели волшебник. Вместе с герцогиней иллюзионист обманывает и принца, и следователя. Весьма цинично инсценируется убийство герцогини ревнивым принцем.

Уверовавший в такое убийство, попавшийся на удочку влюбленных честный следователь предъявляет обвинение принцу, наследнику императорского престола. Принц понимает: что-то не так, но делать нечего, и вот он сдается на милость обманщице судьбе, стреляется. Через некоторое время следователь понимает, что герцогиня жива, что тут был заурядный обман. Кстати, очевиден парафраз хичкоковского «Головокружения», но это не слишком важно.

Важно иное. В финале испытываешь чувство недоумения. Обычно американцы так не делают! Они никогда не попирают этику настолько агрессивно, как здесь. В конечном счете протагонист у них всегда оказывается положительным персонажем. В крайнем случае проходит путь ошибок, но взрослеет и внутренне хорошеет. Даже в «Головокружении» героя с героиней можно упрекнуть скорее в слабости, нежели в гнусности или глупости. Здесь же четверо главных героев – одинаково несостоятельны, неприятны.

Посудите сами. Иллюзионист и его любовница-герцогиня напрямую виновны в гибели принца, однако, скорее всего, это обстоятельство не помешает им наслаждаться друг другом в какой-нибудь удаленной альпийской деревушке. Разве это не подончество?

Следователь честен, но слишком глуп для персонажа такого рода, для человека, от которого ждешь проницательности и справедливости. Принц блюдет кодекс чести, принц, напротив, проницателен, однако же чрезмерно самоуверен и спесив. В критическую минуту бросает следователю, подразумевая всю новую генерацию общественных деятелей, имея в виду рвущийся к власти плебс: «Вы все – купцы!» Прямо какой-то «Вишневый сад». Императорский двор – камарилья. Короче, американцы предъявляют Австро-Венгерский мир и, думаю, Европу в целом как бессмысленно-беспощадный муравейник.

Аристократы здесь дурны. Идущие им на смену разночинцы дурны тоже. Третейский суд в лице следователя неисправимо глуп, ненадежен. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, то бишь «скучное кино»! Скучное-то оно скучное, а только идет в сотнях наших кинотеатров, потихонечку формирует картину мира с замечательной Америкой посередине. Типа, Америка построила себя сама, и не было у этой Америки скучных сюжетов с гнусными персонажами, подобными вышеописанным, не было тупо-безнравственной европейской истории. Так обыкновенно работают с ЧУЖИМ: брезгливо дискредитируя и дистанцируясь.

Я, кстати же, многократно выступал против всяческой брезгливости, против любого высокомерия. Поэтому картина «Иллюзионист» мне, безусловно, не по душе. Кстати, рассказывая о великобританском прошлом, американцы ведут себя несколько иначе, уважительнее. Как говорится, одна шайка-лейка. Что называется, атлантисты…

Впрочем, здесь мы вплотную приближаемся к «теории заговора», а это слишком ненадежная территория и это определенно не моя тема.