Дмитрий Бавильский: Маринина и Дашкова убили постмодерн

Еще несколько лет назад разговоры о постмодернизме сводили с ума литературную тусовку. Любой диспут, любая критическая статья обязательно сводились к описанию этого иммунодефицита от культуры. Засилье и влияние ПМ казалось тотальным. Между тем понимание ПМ в русской среде оказалось ошибочным. Многолетнее камлание так и не прояснило ситуации с этим последним важным умонастроением ХХ века.

Как известно, ПМ существует, когда Большая История окончилась и все было сказано. Именно поэтому искусству остается лишь оперировать штампами и готовыми блоками. Дискуссии о ПМ обязательно содержали упоминание рассказа Хорхе Борхеса «Четыре цикла», где объявлялось, что в мире существует всего четыре сюжета, и как бы не старались, мы обречены пересказывать этот самый до боли избитый фабульный квартет.

Другими важными особенностями ПМ объявлялись тотальная ирония (стеб) и отсутствие иерархий. Если Бог умер и все разрешено, а Вера окончательно подорвана, то невозможно всерьез относиться к традиционным ценностям. Главными текстами-предшественниками нашего постмодерна провозглашались «Пушкинский дом» А. Битова, «Москва - Петушки» Вен. Ерофеева и «Школа для дураков», основным теоретиком - Вячеслав Курицын, а главными игроками - Дмитрий Александрович Пригов (в поэзии) и Владимир Георгиевич Сорокин (в прозе). Двое последних особенно постарались в разрушении канона. До сих пор кажется, что после виршей Пригова «про Милицанера» поэзия не может более существовать в привычном для нее состоянии. В схожей ситуации Теодор Адорно говорил про Аушвиц. Российским стихам оказалось достаточно усилий одного энергичного концептуалиста, кричащего на своих выступлениях кикиморой.

Российским стихам оказалось достаточно усилий одного энергичного концептуалиста, кричащего на своих выступлениях кикиморой

А потом все стихло. ПМ сгинул, словно корова языком слизнула. Критики и теоретики по инерции начали выкликать новые определения (именно так возник, к примеру, «новый сентиментализм»), но так складно, а главное всеобъемлюще, как раньше, с ПМ, не получалось. Теоретики почесали языками и оставили душу отечественной словесности в безнадзорном покое. Так она теперь в безымянности и пребывает.

Фишка в том, что история русского ПМ (особенно в том, что касается литературы и кино) начинается только сейчас. ПМ тоталитарен и активно противится творческому началу (творение всегда антитоталитарно). Именно поэтому он НИКОГДА не может быть применим к литературному творчеству. Более того скажу: связка «писатель-постмодернист» является оксюмороном наподобие «живого трупа» - ведь ты можешь быть либо «писателем», либо «постмодернистом».

Литературный текст вызван серьезными интеллектуальными и бытийственными проблемами, написание его призвано решить эти проблемы или хотя бы поставить (перед автором, перед читателем) мучающие его вопросы. Даже и в ироничной, стебовой форме. Даже и в форме глумления над русской классикой, отечественным каноном. К литературе применима аристотелевская формула о взаимности влияния - писатель изменяет (пишет) текст, а текст пишет (изменяет) автора. Какой же тут, к черту, тоталитаризм?

Такой типичный симулякр - Майкл Джексон

В ПМ-теории есть очень важное понятие СИМУЛЯКРА, то есть вторичного образа без первичного подобия. Дым без сигареты. Вкус без насыщения. Ну да, жевательная резинка или сухарики «Кириешки», заправленные «вкусом бекона», не имеющим никакого отношения к бекону. Симулякр – фальшивка, обманка, симуляция деятельности в формах этой самой деятельности. Полая форма. Пустотный канон. Плацебо. Деятельность, направленная не на конечный результат, но на деятельность, - когда главное производить как можно больше шума. В том числе и медиального.

Такой типичный симулякр - Майкл Джексон. Не мужчина и не женщина, не взрослый и не подросток, не черный и не белый, он оказывается информационным сгустком, не несущим информации. Хотя и порождающим информационные поводы.

При этом симулякр (копия без оригинала) пытается представить себя более натуральным, чем предшествующий ему образ. То есть выдать себя за оригинал, подменить его. Первый признак того, что вы сталкиваетесь с ПМ-симулякром, - отсутствие послевкусия: посмотрел фильм и тут же забыл, о чем он. Закрыл книгу и уже не вспомнишь нюансов сюжета. Понимаете теперь, к чему я веду?

Высокоинтеллектуальные Пригов и Сорокин не могут быть ПМ, в них слишком много рефлексии и творческого начала. Классический постмодернист - это ребенок, воспринимающий только что просмотренный боевик не как совокупность усилий продюсера и съемочной группы, - как явление природы. Как данность.

Поэтому не Курицын, который описывал отечественный постмодерн, но Бари Алибасов или Иван Шаповалов с его «татушками» (лесбиянки или не лесбиянки? поют или танцуют?). Или многочисленные думские фракции, имитирующие активную деятельность, которая ни к чему не приводит и ни на что не влияет.

Постмодерн со своими симулякрами всегда имеет отношение к ценностям третьего-четвертого порядка. К тому, без чего легко можно обойтись. Именно поэтому его порождения столь активны, навязчивы, зазывны и ярки. ПМ - это шоу-бизнес и реклама, ПМ - это политика, ПМ - это ворованный воздух, который можно продать. Точнее, формула воздуха, которой дыши или не дыши, все равно не надышишься.

Литература, конечно, тоже не хлеб, но без нее не обойтись. Разговорам о скором конце изящной словесности верить не следует - пока в человеке живо желание развиваться и самореализовываться, книгам ничего не угрожает. Ведь без самовыражения и теперь никуда, несмотря на хамоватый телевизор и психоделичный Интернет.

А как же «Пушкинский дом» и «Москва - Петушки»? Все просто – эти бессмертные книги оказались рецидивом модерна, которого советская культура, изнасилованная большевиками, избежала. Монголия, перепрыгнув капитализм, сразу же шагнула от феодализма к социализму. Нечто подобное произошло и с отечественной культурой: после революционного авангарда в искусстве начиналось победоносное шествие модернизма (Платонов, Булгаков, Прокофьев, Шостакович), которое насильно прервали, заменив химерами социалистического реализма. Но логику искусства не изменишь директивными указаниями. Как только подошла «оттепель», модерн вышел из зимней спячки и начал порождать шедевры, которые легко можно вставить в ПМ-парадигму, ибо она всеядна.

женщина-женщина Рената Литвинова

Настоящий постмодернизм в искусстве начался тогда, когда о нем все забыли. Когда все решили, что он иссяк. Потому что с книжных страниц ПМ вышел в жизнь и стал погодой, стал общим умонастроением, главным модусом общественной и политической жизни. Типичные постмодернисты это Ксения Собчак или депутат Митрофанов, это женщина-женщина Рената Литвинова или человек-оркестр Филипп Киркоров.

Что касается литературы, то здесь все просто. ПМ жадно впитало коммерческое чтиво. Человек берет в руки покетбук с набором букв и картинок, думая, что взял в руки книгу... литературу... Но получает симулякр, заменитель книги, выполненный в форме литературы. Ибо невозможно писать по нескольку романов в год. Большие формы осмыслить и выстрадать нужно. Все книги Марининой или Донцовой (уж сколько их упало в эту бездну?!) сливаются в единый бурный поток. Даже самый закоренелый фан Устиновой или Дашковой не в состоянии вспомнить, в какой книге какой сюжет, какие персонажи...

Да это и неважно, так как это дамское рукоделие имеет совершенно иные цели. Время в метро убить. Свободный вечер скоротать. Рентабельность повысить (и себе, и издателю). Ведь важен не результат, но сам процесс чтения, переворачивания страниц, перемещение курсора зрачка по полям, засеянным привычными черно-белыми буквами. А то, что ни уму ни сердцу... Зато как красиво завернут, съел – и порядок.

С другой стороны, это даже хорошо: коммерческий треш оттягивает на себя самодовольных графоманов, расчищая место для нормальной литературы, которая сегодня имеет вид качественной беллетристики со смыслом.

Людей вот только жалко. Тех самых читателей, которым ни уму ни сердцу. Времени у них, что ли, много?