«О, лейтенантику повезло, у него черви появились в ране!»

В канун праздника Победы газете ВЗГЛЯД посчастливилось пообщаться с участником Парада Победы 1945 года, Героем Советского Союза Алексеем Волошиным. Офицер-артиллерист Волошин тяжело ранен в Сталинграде, участвовал в Курской битве и битве за Днепр. Он оказался в числе немногих советских офицеров, награжденных и правительством нашего тогдашнего союзника – США.

Я тоже посмотрел и в самом деле увидел червячков. Как мне сказали, когда они появляются, значит, кровь не заражена, нет гангрены

В 1944 году президент Франклин Делано Рузвельт решил наградить из трех высших офицерских наград США – медалью «Серебряная звезда» – четырех советских младших офицеров, представляющих разные рода войск: танкист, пехотинец, артиллерист и сапер. Однако представленный к награде сапер погиб на фронте за несколько дней до торжественной церемонии в Кремле. В итоге «звезду» получили только трое, в том числе и Волошин.

А полгода назад президент Владимир Путин на торжественном приеме в Кремле в честь Дня Героев Отечества отдельно подошел к Алексею Прохоровичу и пожал ему руку в знак благодарности за его подвиг.

Хотя в феврале ветерану исполнилось 97 лет, Волошин продолжает трудиться в меру своих сил – ведет патриотическо-воспитательную работу с учениками московских школ, курсантами президентского кадетского училища, которое работает под эгидой Росгвардии, встречается со слушателями кадетских курсов памяти героев Сталинграда и училища олимпийского резерва. В МГИМО регулярно проходит конкурс по стрельбе, победитель которого получает приз имени Алексея Волошина.

Меткость и была одним из качеств, за которые он удостоился наград. Так, звание Героя Союза он получил за подвиг, совершенный 26–28 сентября 1943 года на Днепре, когда всего за полчаса Волошин организовал переправу батареи на западный берег реки и тут же ввел ее в бой. Через два дня состоялся известный контрудар Манштейна против войск левого крыла Центрального фронта. В этот день батарея Волошина подбила 11 немецких танков, в том числе два «Тигра». Всего же за время боев командир батареи в составе 10-й стрелковой дивизии внутренних войск НКВД (позже стала называться Сталинградской) подбил 20 немецких танков и самоходных артиллерийских установок. После войны Волошин продолжил воинскую службу, причем в ГРУ.

ВЗГЛЯД: Алексей Прохорович, вы уже признавались, что самыми непростыми для вас стали бои в Сталинграде. В августе 1942-го вас перевели в 271-й стрелковый полк внутренних войск НКВД на должность командира батареи полковых 76-мм пушек. Почему именно там было тяжелее всего за всю войну? Пишут, что и там вы подбили один немецкий танк.

#{smallinfographicleft=744100}Алексей Волошин: Были тяжелые бои возле Калача на Дону. Против нас бросили 51-й армейский корпус немецкой Шестой армии, это 50 с лишним тысяч солдат. Потом мы отступали к Сталинграду.

С 23 августа 1942 года шли ежедневные бомбардировки города. В день было три–четыре волны налетов, от 70 до 100 самолетов. Сталинград лежал в руинах. Были видны только печные трубы, за которыми прятались солдаты. Укрытие искали за каждым камнем. Город был весь забетонирован, окопов как таковых не было, все прятались от налетов как могли. Я прятался прямо возле пушек, пытаясь грудью асфальт продавить в выемках возле тротуара. Это был рефлекс самосохранения. Страшно было всем. А когда видели землю, то старались рыть траншеи глубиной в метр, чтобы спрятаться.

Немцы стали использовать в наступлении танки и самоходки, которые делались на базе «Тигра». Вообще-то эту самоходку «Фердинанд» изобрел выдающийся немецкий инженер Фердинанд Порше. Самоходка пробивала дорогу остальным танкам. Я окончил Одесское артиллерийское училище, знал все 13 способов стрельбы. Но такой «Фердинанд» я смог подбить уже не в Сталинграде, а потом – в 1944-м.

ВЗГЛЯД: За годы войны вы получили пять ранений, одно из них в Сталинграде. Что вы о нем помните?

А. В.: Там же, в Сталинграде, во время очередной бомбежки. Сразу потерял сознание, пришел в себя в каком-то подвале. Увидел женщину, которая обмахивала меня платком. Я очнулся весь в крови и поту, а другие женщины, увидев, что я открыл глаза, заголосили: «О, наш лейтенантик пришел в себя!». Затем мне разрезали штанину, чтобы осмотреть рану, которую перевязала мне маленькая девочка Тамара своей косынкой.

Только после этого о моем ранении сообщили в полк, оттуда пришли с носилками и забрали меня. В новом помещении было еще человек 200 раненых. Положили меня на прошлогоднюю солому серого цвета. И слышу только крики: «Няня! Няня!». Было много солдат без сознания. Находящегося рядом со мной солдата спросил, как моя нога. «Все нормально, вся в крови, целая», – ответил он.

ВЗГЛЯД: Вы раньше уже упоминали, что убедили врачей не отрезать вам ногу. А как вам удалось их убедить?

На эту тему
• «Его искали и в 70-е годы»
• Андрей Лазурин: Генералы, заместители министров и депутаты стояли навытяжку
• Павел Волков: Они воюют с «Советским Союзом в головах»
• Нина Павлова: Никто не любит помнить трагедии
• США и Украина поддержали героизацию нацизма
• Михаил Удальцов: Нас сбрасывали как авиабомбы

А. В.: Да, сначала мне хотели ампутировать ногу и сделать деревянную культяшку. Говорили, что в противном случае может начаться гангрена. Но я напрочь отказался. Пришел в себя окончательно. Пригрозил врачу, что если мне отрежут ногу, то застрелюсь, хотя тогда у меня пистолета при себе не было. И еще я пригрозил, что потом и врача застрелю. Видимо, он испугался, что я вернусь за ним с того света, и не стал ампутировать ногу. Затем без наркоза сделали операцию.

Осколок попал выше колена, мне тогда сказали, что это счастливое ранение. Позже в армейском госпитале я спросил у доктора, почему это ранение называли счастливым, на что тот сказал: после этого ранения я мог бы не вернуться на фронт. Но обычно «счастливым» ранением называли такое, при котором отрывало руку и перебивало ногу, то есть боец на войну точно не возвращался.

ВЗГЛЯД: Долго вас потом лечили?

А. В.: После ранения меня сначала отправили в госпиталь под Саратов, откуда раненых поездом переправляли в Новосибирск или в Среднюю Азию, в Ташкент. Почти в каждом крупном сибирском городе было по два госпиталя. Я попал в Томск, куда эвакуировали киевский военный окружной госпиталь. Там я пролежал около четырех месяцев.

В Саратове, где мне промывали рану, медсестра обрадовалась, увидев в ноге червей: «О, лейтенантику повезло, у него черви появились в ране!». Я тоже посмотрел и в самом деле увидел червячков. Как мне сказали, когда они появляются, значит, кровь не заражена, нет гангрены. Но когда я впервые увидел их в ране, то потерял сознание. Окончательно я выздоровел в Томске. Сначала ходил хромая, разрабатывал ногу.

ВЗГЛЯД: Как вы вернулись на фронт?

А. В.: Когда меня выписали, то в тот же день – 17 января 1943 года – начальник госпиталя получил телеграмму от начальника артиллерии 10-й дивизии НКВД, или, как она уже стала называться, 181-я стрелковая Сталинградская дивизия, подполковника Цыганкова с просьбой направить меня после излечения обратно в нашу дивизию. Она стояла на переформировке в Челябинске, до которого с трудом, с помощью попутных машин, я добрался за четыре дня. В дивизии после сталинградских боев осталось 140 человек. Я попал уже в новую дивизию, где было три полка – пехотный, стрелковый и артиллерийский.

ВЗГЛЯД: Среди ветеранов и историков не утихает спор о том, какими были на самом деле наши и немецкие потери, какой ценой далась нам победа...

А. В.: Как сказал Отто фон Бисмарк, нигде так много не врут, как на войне, во время выборов и на охоте. Врали на фронте много. Недаром, по тогдашним данным, мы уничтожили три Германии. Вот командир докладывает начальству, сколько убил немцев. Говорит, наверное, десять. У него уточняют: «Десять? А чего их жалеть? Ноль добавим и палочку впереди, чтобы сотня была».

За годы войны немцы потеряли четыре миллиона человек. А мы? Общие потери 27,5 млн человек, из которых 13 – на фронте. Большие пополнения нашей армии были «сырыми». Могли только из винтовки стрелять и отбиваться. Как солдата учили? Только коли и отбивайся прикладом. Их приходилось учить на фронте. Почему у нас такие большие потери были? Необстрелянные, неготовые по сравнению с немцами. Приходилось уже на фронте учить правильно обороняться, оборудовать позиции, прятаться. Например, командование требовало маскировать пушки ветками, травой. Но даже ведро и кружку возле колодца с воздуха видно за 500 метров.

Как только мы останавливались на очередном рубеже обороны, то первым делом я приказывал солдатам рыть траншеи. Говорил, что нужно выкопать щель для укрытия, чтобы выжить и потом вернуться домой после такой тяжелой войны.

Уже после войны – в 50-м году – мы встретились с одним из солдат, воевавших под моим началом. Этот солдат вдруг встал на колени и поцеловал мне руки. Сказал, что по просьбе и от имени своей матери. Он ей после возвращения с фронта рассказывал, как комбат заставлял их каждый раз снова и снова рыть траншеи.  

ВЗГЛЯД: А какой-нибудь эпизод войны вы вспоминаете с теплотой?

А. В.: Весной 1943 года моя батарея стояла под Севском, где немцы загнали в «котел» 15-й кавалерийский корпус. Так там оказалось много мяса: побили коров и телят, но не было соли, а говядина без нее невкусная. Комиссару батареи, который уехал на курсы, я написал письмо, чтобы он помог. Он прислал соль крупного помола – такие дробиночки. Возьмешь ее в рот и ходишь. Деликатес! Соль в письмах присылали на фронт. Их, кстати, и не проверяли. А вот письма, которые отправлялись с фронта, просматривали особисты, вычеркивали «лишнюю» информацию.