«Человека лишают больших смыслов»

«Ключевым механизмом реализуемой мировой трансформации служат интернет и сетевые технологии. Интернет – и как инструмент, и как среда – формирует особый тип современного человека и влияет на его мировосприятие. Инфантильная идея переноса «сетевых правил игры» в реальную жизнь и политику – важнейшая часть новой протестной культуры», – говорится в докладе Изборскому клубу «Анонимная война. «Новый 1968 год»: мировоззренческое содержание и механизмы революций 2.0», подготовленном Константином Черемных и Маринэ Восканян под редакцией Андрея Кобякова.

Речь идет о том, чтобы навсегда уничтожить все вертикальные структуры, которые характерны для национального государства

«Двигатель перемен» – информационная сфера, где работают СМИ, НКО и разнообразные формы «горизонтальных» социальных связей. Часть из них напрямую связана с американскими или транснациональными курирующими институтами, часть – возникает «снизу», но далее встраивается или используется профессиональными «игроками». Однако масса рядовых участников вовлечена в процесс бескорыстно и инициативно.

По мнению авторов, правящие классы и население государств, вовлекаемых в водоворот глобализационного передела, еще не осознали, что «единственно верная» мировая парадигма не несет миру ничего, кроме бедствий. Потому что кибероперации и информационно-психологическая агрессия являются лишь элементом непрерывно продолжающегося идеологического противоборства, в котором мишенями служат не только государства, но и цивилизации. Доминирование «единственно верных» формул создает эффект «критической массы лжи в пространстве», ослабляющий способность отличать «своё» от «чужого». К тому же «общечеловеческие догмы» лишь частично распознаются как вторжение в собственный мир (например, идея однополых браков в православных и мусульманских странах), в то время как другие элементы той же догматики встречают позитивный отклик, поскольку созвучны ценностным установкам (свобода самовыражения, равенство, здоровье, комфорт). И самое важное – интернетизация и «сетевизация» меняют не только потребительские стереотипы, но и сам ход формирования и развития человека.

Газета ВЗГЛЯД уже публиковала интервью с одним из соавторов доклада Константином Черемных. Теперь мы беседуем с Маринэ Восканян.

ВЗГЛЯД: В интервью нашей газете ваш соавтор Константин Черемных уже рассказал о том, какие ценности продвигают те силы, что стоят за нынешней политической трансформацией. А кто является ее объектом?

Маринэ Восканян (фото: из личного архива)

Маринэ Восканян: Да, Константин разбирал механизм цветных революций с точки зрения того, какие за ними стоят структуры, организации и политические процессы, а я рассматривала людей, которые задействованы в этом процессе как непосредственные участники. В последние годы мы видим радикальный рост гражданской и политической активности, выражающийся в форме протестных манифестаций, причем не всегда они носят политический характер. Меня интересовало, что движет людьми, которые туда идут, почему это движение стало столь массовым. У меня было предположение, что это сильно связано с интернет-технологиями, но не как с механизмом, а потому что интернет и виртуальные технологии очень сильно поменяли восприятие реальности и поведение людей.

ВЗГЛЯД: У вас в докладе говорится, что новые технологии, по сути, лишь формы идеологической борьбы. В чем ее принципиальная новизна?

М.В.: За последнее время, когда в нашей прессе уже идет широкое обсуждение «оранжевых» технологий и информационных войн, произошла определенная примитивизация этой дискуссии. Грубо говоря, все преподносится так, как будто бы есть Америка, которая хочет навредить, например, России, и поэтому запускает у нас «оранжевую» революцию для того, чтобы привести к власти нужные ей политические фигуры. Но мы в своем докладе рассматриваем процесс гораздо шире – когда мы показываем, как в процессе этих трансформаций идет навязывание определенной идеологии, мы не имеем в виду, что это одно конкретное государство продвигает свои политические интересы.

Речь идет совершенно о другом – о том, что если мы обратим внимание на лозунги, под которыми в разных странах все это происходит, то мы обнаружим очень интересный набор. С одной стороны, в нем есть некий анархизм – эти люди всегда нацелены только на горизонтальные связи, на некое сообщество равноправных, где, как в интернете, каждый имеет право слова и все решается прямым голосованием. Такая прямая демократия, характерная для общин. Другие элементы, присутствующие всегда, – требования свободы меньшинств (в очень широком их понимании), свободы информации, невмешательства человека в природу, освобождения человека от «давления» церкви, армии, государства. В обязательном порядке присутствует и указание на те, что уже отжили, не подходят для современной жизни и полностью дискредитировали себя – все иерархические структуры, характерные для национального государства – вертикаль власти, традиционные институты, такие как церковь, семья, система образования.

Главным признаком креативного класса считается не сфера его работы, не то, что он создает, а его ценностная ориентация, направленная на отказ от традиционных ценностей

По сути, в ходе протестов речь идет не о том, чтобы свергнуть какой-то политический режим, а о том, чтобы  навсегда уничтожить все вертикальные структуры, которые характерны для национального государства, а если говорить шире, то для общества модерна. Предлагается абсолютно типичный набор постмодернистских мероприятий, направленный на деконструкцию всего, что имеет устойчивый смысл и держит общество как скрепляющие вертикали. Предлагается все это разломать, чтобы наступил некий хаотический бульон, в котором якобы путем самоорганизации все само собой образуется.

ВЗГЛЯД: Можно ли говорить, что базой для экспорта постмодернистских технологий является евроатлантическая цивилизация, для которой это одна из форм войны за глобальное господство? Навязывая новые «ценности», она просто пытается разрушить остальные цивилизации?

М.В.: С одной стороны, это так. Но с другой – эта деконструкция направлена, в том числе, и на сам Запад.

ВЗГЛЯД: То есть это делает некая наднациональная настройка, которая использует Европу и США в качестве базы, потому что там деконструкция уже зашла достаточно далеко...

М.В.: Да, можно сказать, что те же США являются лишь инструментом, с помощью которого проводят эту политику.

Второе название нашего доклада – Новый 1968 год. Европа в 20-м веке претерпела достаточно серьезную трансформацию, она полностью переломала внутри все свои традиционные институты и представления. Европейские страны полностью перекроили свои общества, они теперь построены по другим принципам.

Мы в России до сих пор смотрим на Запад как на нечто, имеющее свои глубокие традиции, что-то высокоразвитое, что может быть идеалом или ориентиром, даже для славянофилов это была некая точка отсчета, пусть и с отрицательным знаком. Но вот этот взгляд на Европу, характерный для нас и сегодня, – это во многом мираж, это все Европа модерна, а ведь после Второй мировой войны сама Европа полностью пересмотрела восприятие своей культуры. Вопрос ставится так: если философия Просвещения и прогресс привели к Освенциму, то нужно полностью пересмотреть то, чем занимается наука и культура.

ВЗГЛЯД: Почему так легко сломались традиционные европейские институты?

М.В.: Лозунги освобождения только тогда могут соблазнить массы людей, когда есть вещи, которые воспринимаются как угнетающие, такие, от которых надо освободиться. Посмотрим на тот же феминизм. Сейчас он порой воспринимается уже как определенное сумасшествие, но надо вспомнить, что до 70-х годов в Германии женщина не имела права без разрешения мужа устроиться на работу, во Франции не было разрешения на аборт, а в Швейцарии женщины не имели права голосовать. Так что ситуация слома возможна тогда, когда сами традиционно существующие вертикали в чем-то перестают отвечать запросам людей. Когда действия этих структур начинают восприниматься как лицемерные, им отказывают в праве диктовать правила жизни.

1968 год делали родители и дедушки с бабушками нынешней молодежи. Казалось бы, от чего им освобождаться сейчас – вроде бы к началу 2000-х годов Европа освободилась уже от всего?

На эту тему
• Константин Черемных: Антисистема разрушает цивилизации

С появлением интернет-технологий люди стали выстраивать в виртуальной реальности общества, в которых каждый получил право на самовыражение, трибуну, появилась фан-культура. Виртуальная среда позволила сформироваться внутри себя неким виртуальным социумам с еще большими степенями свободы, чем та, которая существовала в Европе. Новые схемы виртуальной самоорганизации превосходят реальность – еще больше демократии, открытости, разнообразия. И теперь люди требуют вытащить все это в реальность. После Болотной идеолог «Наших» Якеменко сказал, что те ребята, которые выходят на Болотную площадь, привыкли, что в интернете они могут делать что хотят, могут быстро в чем-то участвовать, получать быструю обратную связь – и теперь они хотят увидеть это же в реальной жизни.

Очень важным параметром стали технологии Веб 2.0 – когда каждый может стать художником, выложить свой рисунок или фотографию, стать известным, выйдя на YouTube. Это степени самовыражения и свободы, на порядок выше тех, что были до этого.

ВЗГЛЯД: И эта иллюзия свободы размывает все вертикальные связи, уничтожает национальные государства...

М.В.: Мы же пришли в эпоху глобализации.

ВЗГЛЯД: Апокалиптические настроения нужны для все большей атомизации общества, для отделения человека от традиции и собственного народа?

М.В.: Часть этой философии состоит в том, что на смену большим национальным государствам, империям, объединяющим людей большими смыслами, должны прийти сетевые структуры – люди должны быть разбиты на максимальное количество малых групп по самым разным критериям. Необходимо, чтобы человек определял себя не как часть какого-то большого целого, а как автомобилист, филателист, житель своего района – ему дают ощущение малой общности. И одновременно он может чувствовать причастность к чему-то «планетарному», будь то экологизм или борьба за права человека. И только самоопределению в классическом национальном государстве в этой схеме нет места.

ВЗГЛЯД: Потому что создающейся глобальной наднациональной империи будет проще получить контроль над всеми этими группами поодиночке, чем пытаться подчинить себе отдельные государства и цивилизации?

М.В.: Безусловно. Потому что так проще – самоопределиться в империи сложно, для этого нужны большие, но при этом не «общечеловеческие», а свои цивилизационные смыслы. Которые для начала должны быть четко определены – чего у нас, кстати говоря, сейчас как раз нет. А в малой группе можно объединиться хотя бы на почве сиюминутных интересов. Ведь вся эта идеология носит не рациональный, а эмоциональный характер – и в этом ее ключевое отличие от 1968 года.

Мне приходилось общаться с людьми, которые были активистами 1968 года – за тем, что они делали, стояли большие смыслы, философия, литература. Точно так же, как большевики или народники дореволюционной России подводили под свои действия очень серьезную теоретическую базу. Сейчас ничего этого нет. Нынешним бунтарям даже не надо ничего читать. Есть понятие флешмоба. А что это такое? Это активность, вышедшая из компьютерных игр. Идеология флешмоба изначально была абсолютно аполитичной, эстетской, игровой: давайте сделаем что-нибудь прикольное. И уже потом идеология флешмоба была перенесена на организацию событий, имеющих политические и общественные последствия.

ВЗГЛЯД: Протестную энергию направляют на снос традиционных институтов, а что предлагают взамен, что изображают как идеал?

М.В.: Еще в середине 2000-х Славой Жижек опубликовал статью «Никто не должен быть отвратительным». Понятно, кто для бунтующих выглядит как плохой герой – государство, потому что оно тоталитарное, смыслы, потому что они отжившие, институты, потому что они устаревшие. А хорошим героем воспринимается сфера информационных технологий и то «креативное общество», которое она олицетворяет, с его открытостью, свободной коммуникацией, свободным обменом, гибкостью вместо иерархии.

#{interviewsociety}В глазах современной образованной молодежи «Эппл» или «Гугл» – это идеал. Их система работы, то, как устроена жизнь в их офисах с детскими садами и спортзалами, тот факт, что они создают продукты, которые облегчают и делают более приятной жизнь миллионов людей, жертвуют деньги на благотворительность. Они меняют мир, они сильнее государств. Жижек пишет, что от общественного мнения ускользает тот факт, что гуманитарную помощь эти компании привозят в Африку в качестве разовых акций, но не решают настоящих проблем бедности и эксплуатации – например, детский труд для добычи сырья для их телефонов там используется постоянно. Так что имидж у этой сферы однозначно положительный, несмотря ни на какую реальность.

Вообще, и сам интернет как среда имеет заложенную в нем ценностную матрицу – люди могут этого не знать, но, попадая в эту матрицу, они автоматически начинают действовать по ее принципам.

Мануэль Кастельс – один из ключевых теоретиков таких понятий, как информационное общество и сетевое общество – четко обозначает четыре субкультуры, которые лежат в основе культуры интернета. В его создании принимали участие военные, академическое сообщество, хакеры и предприниматели в области венчурных инвестиций. Предприниматели дали дух свободной инициативы и идею, что будущее бизнеса состоит в этих технологиях. Академическое сообщество всегда было за свободу обмена информацией и право выразить свою точку зрения. Хакерское сообщество довело идею свободы информации до того, что даже если это нарушает правила, принятые в реальной жизни, например, патентное законодательство, все равно информация должна свободно циркулировать.

В 1996 году появилась Декларация независимости Киберпространства, которую написал поэт Джон Барлоу, автор текстов группы «Грейтфул дэд». «Государства мира, вы больше не сможете контролировать нас, потому что мы создали киберпространство, «новый дом сознания» – «Глобальное общественное пространство, которое мы строим, по природе своей независимо от тираний, которые вы стремитесь нам навязать. Вы не имеете ни морального права властвовать над нами, ни методов принуждения, которые действительно могли бы нас устрашить». Те, кто создавал интернет, изначально осмысливали его как либертарианское пространство.И к чему же это привело, к какой свободе? Множество людей практически постоянно находятся в онлайне, по сути человек ведет бесконечный прямой эфир своей жизнедеятельности. И если раньше считалось, что есть частная жизнь, которая никого не касается, и влезать в нее противозаконно, то сейчас хорошим тоном стало открывать о себе абсолютно все – факты, эмоции, фотографии еды, всех событий. Виртуальный эксгибиционизм охватил миллионы людей, сейчас как изгой воспринимается человек, который этого не делает.

ВЗГЛЯД: Бежали от государственного контроля, а попали под диктат машин...

М.В.: О таких вещах не мечтала ни охранка, ни госбезопасность, ни одна разведка мира – чтобы миллионы людей каждую минуту отчитывались о себе, геолокационные технологии привязывают ваше местонахождение к карте, фактически каждую секунду о человеке известно – где он, что он делает. И это даже не говоря об увидевших свет в этом году откровениях Сноудена, о том, кто и как все эти данные использует. И это все считается нормой. Почему это так захватило людей, вся эта «сверхоткрытость»?

Большинство людей не может получить творческую самореализацию в своей реальной жизни – это общемировая проблема. Обычная жизнь маленького человека, офисного планктона, скучна и бессмысленна. И тут ему предложили пространство, в котором он может получить компенсацию. Миллионы пользователей живут в компьютерных играх. Человек приходит с работы, и у него три-четыре часа до сна – и он садится и проводит их в игре. Потому что там он получает эмоции, там он взаимодействует с другими, у него есть цели и задачи. Испытывает сопричастность к чему-то большему. А потом появились социальные сети – и там эта активность еще более интересна, потому что она носит реальный характер.

Да, у нас есть айфон, и это хорошо – но мы не полетели на Марс, не освоили мировой океан, на кассах у нас сидят мигрантки, а не роботы

Одно дело играть в «Варкрафт», и совсем другое – стать членом какого-нибудь волонтерского сообщества и в реальной ситуации на что-то повлиять, пусть даже и своими интернет-действиями. Так что запрос на осмысленную деятельность, имеющую большую цель, переканализировался с развлекательного сектора интернета в сегмент социальных сетей. Десять лет назад офисные работники были фрустированы тем, что все бессмысленно (что отразил, например, хит того времени – роман «Духлесс»), но потом появилось место, где можно стало реализовать этот запрос на осмысленность. Энергия, которая раньше тратилась на высмеивание всего и вся, теперь перешла на обсуждение тем с общественно-политической окраской. И эти люди чувствуют себя тайными бунтарями. Хотя система прекрасно инкорпорирует этих борцов. Автор термина «креативный класс» Ричард Флорида еще десять лет назад писал, что этот класс возник как соединение богемной, бунтарской культуры с традиционной корпоративной культурой. Их слияние и родило человека, который, с одной стороны, полностью встроен в корпоративные рамки, но внутри считает себя полностью свободным. И это внутреннее самоощущение прекрасно бьется с теми процессами, о которых мы говорим.

ВЗГЛЯД: И это мироощущение направляют на снос государства и отказ от собственной цивилизации...

М.В.: Парадоксально, но многие представители офисного класса не любят государство, хотя «тиранию» со стороны своей фирмы не считают ущемлением своих прав. В том, что в туалет можно выйти только по пропуску, ничего страшного нет, но то, что в стране есть законы, что-то запрещающие, – это безобразие.

Главным признаком креативного класса все больше считается не сфера его работы, не то, что он создает, а его ценностная ориентация, направленная на отказ от традиционных ценностей. Вместо них предполагается «открытость и разнообразие». Это космополитичная культура, эти люди прекрасно чувствуют себя в любом городе мира, где они могут найти свою среду.

ВЗГЛЯД: Не подошел ли креативный класс к пределу своего роста в таком традиционном в своей основе обществе, как Россия?

М.В.: Этот класс позиционирует себя как передовой класс, создающий что-то новое – при том, что его возникновение было связано как раз с отказом от больших проектов. Да, у нас есть айфон, и это хорошо – но мы не полетели на Марс, не освоили Мировой океан, на кассах у нас сидят мигрантки, а не роботы. Мы отказались от прогрессистского технологического проекта, который требовал настоящего класса творцов, инженеров. Все это было сдано в утиль в 70-х годах – вместо этого была предложена культура 68-го года, дополнения культурой потребительского глобализирующегося капитализма. Они слились и подарили нам мир глобализированной культуры.

При этом благополучие креативного класса базируется исключительно на благополучии этой модели экономики, которая связана с пузырями и вот-вот сама развалится. Только один из ста креативных придумывает микросхему для айфона, а остальные придумывают, как его продать, как рекламировать, какой ресторан создать, чтобы туда ходили люди с айфонами.

Конечно, этот класс оторван от традиций, потому что он считает, что они ограничивают его самовыражение. Для них более понятен коллега из другой страны, который точно так же сидит в офисе и занимается рекламой, чем собственный соотечественник из провинции, которого они вообще не поймут. Эти люди считают себя и морально выше других, в том числе и потому, что у них развита культура волонтерства. Мы помогаем бескорыстно, поэтому формируется ощущение себя как лучших людей – в отличие от остальных, косных, вороватых, жуликов, которые к тому же и стилистически проигрывают нам, потому что все новое, красивое, эффективное, модное у нас.

При этом эта культура шире, чем этот класс – ей охвачена и молодежь. Ведь стилистически это действительно очень привлекательно и выигрывает у того стиля, что предлагает государство. Потому что власть не предлагает никакого идеологического проекта, обладающего мощным энергетическим запалом и в результате этого мощной эстетикой. А ведь речь идет о воздействии на людей через образы, через культуру, через образы неполитизированные, общеценностные – и противопоставить ему можно не запреты, а создание системы с такой же степенью привлекательности, энергетики и возможностей самореализации.

ВЗГЛЯД: Власть не владеет тем постмодернистским языком, который понимает «креативная» молодежь, но ведь на нем и в самом деле практически невозможно говорить о смыслах. А с другой стороны, сам креативный класс не готов или уже просто не способен понять то, о чем с ним говорят – например, когда речь идет о защите традиционных ценностей. Какие ценности, если для них все относительно?

М.В.: Государство должно направлять свои усилия на основную часть общества, на середину, на обывателя, а не на креативный класс или тех, кто живет в патриархальном укладе, ничем, кроме рассады, не интересуясь. Этот «средний обыватель» – безусловно, в меру и патриот, и консерватор, но он не готов принимать любой маразм власти. И принципиально не потерять именно его. Сейчас оппозиционные силы будут перенаправлять вектор своего воздействия именно на таких людей – они отложили в сторону вопросы политического устройства и начинают говорить о проблемах ЖКХ, образовании, дорогах, проблеме социального неравенства. Сейчас эта повестка будет леветь, и все это будет направлено не на москвича, сидящего в офисе, а на потенциального носителя социального протеста в регионах. И если государство само не предложит альтернативу – а это должен быть внятный, динамичный, основанный на российских ценностях, но при этом не «лубочно-охранительский», образ будущего – то люди все равно будут мигрировать к тем, кто предлагает хоть какие-то ответы.