Резьба по телу

На христианском континенте клеймить человека как собственность перестали довольно рано. Клеймо, однако, не ушло, просто сделалось из признака несвободы знаком преступления. Отождествление клейма с общественным позором давно отразил наш язык. Мы говорим, например, «эта публикация заклеймит имярек», но не отдаем себе отчет, что где-то глубоко в подсознании направляем в его лоб вооруженную раскаленной печатью руку.

«Прикольная татушка, Миледи»

Никто не доверит спора о многих миллионах адвокату с татуировкой, слишком уж неважно сочетается татуировка с дорогим галстуком

О том, что клеймо синонимично позору, мы, между прочим, помним с детства. На плечике у «миледи», незабвенной героини Александра Дюма-отца, изображена красивенькая лилия. Однако в романе даже не обсуждается вопрос, идет ли ей этот цветочек. «Какая прелестная татушка, милая, откуда она?» - этих слов не произносят ни Атос, ни д’Артаньян.

Напротив, как с того, так и с другого моментально слетает одурь страсти, а ведь чувственное опьянение в один миг не испаряется, оно может только постепенно сойти на нет. Тем не менее вся любовь тут же пропадает у обоих, а дальше оба ведут себя не самым благовоспитанным образом. Оправдать их может только одно - оба прочли социальный код, убедительно повествующий, что «ангельская» внешность миледи является обманом, маской на «дьявольской» душе. Их отвращение объяснимо только тем, что воспринятый код столь силен, что благодаря клейму душа просвечивает через тело.

Надо думать, современные подростки «Трех мушкетеров» уже не читают.

В простом народе негативное осмысление телесных меток (от «несвободы» до «преступления») повсеместно сошло веке в XVIII, и связано это с мореплаванием. В XVII веке корабли сновали между нашим «древним парапетом» и «иными областями» в количестве, сопоставимом с движением частных автомобилей по Москве в 60-х гг. Плавать дальше в XVIII веке не стали, вроде как некуда, а вот народу прибавилось, как и кораблей.

Количество скитавшихся по экзотическим краям жителей Старого Света возросло настолько, что могло влиять на сухопутные моды. Вчерашний матрос, наколовший на бицепс шикарного дракона в каком-нибудь китайском порту, сошел на берег и осел где-нибудь в лондонском Минте. Восторги местной шпаны по поводу его меток навели на коммерческую идею открыть лавочку самому. И вот татуировка украсила сухопутный криминал. К рубежу XX века татуировка прочно закрепила свои позиции на дне общества.

XX век привнес в моду тенденцию плебеизации. Никогда не забуду, как за чашкой кофе один почтенный католический патер прочел суровую нотацию о том, что культурному человеку (мне, то есть) должно быть стыдно появляться в общественном месте в джинсах, этой исходно рабочей одежде вульгарных американцев. Сюрприз ждал меня в гардеробе, когда патер с большим бережением принял из него свое кожаное пальто. Джинсы, конечно, одежда рудокопов, но и кожаное пальто достойно дворника. Ах, отче, всех нас плебейский XX век одинаково заляпал!

От «штанов рудокопа» к рабскому клейму

По лестницам госслужбы клейменому не пройти и нескольких пролетов. Высший и средний менеджмент, банковская или юридическая сферы - все это тоже не для него

Итак, на волне плебеизации татуировка пошла потихоньку снизу вверх, однако остальные виды клеймения человека вспомнились только в последние пятьдесят лет. Но рубежом возвращения клейма все равно остается Вторая Мировая - точка отсчета, когда христианское общество стало неоязыческим. Гитлеровский оккультизм явил нам «злое» язычество, а идеология современного Евродома - язычество «доброе».

И вот, словно из какой-то глубочайшей древности, выпрыгнули и заплясали металлические клепки на всех мыслимых и немыслимых частях тела, а татуировка поднялась туда, где никогда не красовалась, даже будучи достоянием отребья: на лицо.

Однако еще более глубоким сумраком на меня повеяло с экрана телевизора, когда передача «Москва: инструкция по применению» сообщила о новом модном поветрии - резьбе по телу. Если татуировка, как и выжигание, пятнает кожный покров, то, по этой технологии, кожа просто удаляется до мышечного слоя. Если таких картинок много - их не вывести ничем.

Автору этих строк довелось как-то прочесть статью о девушках-клерках, работающих на верхних ярусах американской государственной машины. Такая девушка не просто перебирает бумажки, но и являет собою лицо власти. В любую погоду на ногах у нее - чулки и туфли на каблуке. Красивая «скромная» прическа, незаметный, но профессиональный макияж.

Жалованье такой молодой особы может превышать 50 000 долларов в месяц. Но «дресс-код» столь жесток, что в штате состоит специальный консультант, способный перед началом рабочего дня дать сотруднице от ворот поворот, если ее туфли плохо сочетаются с юбкой. Ну и вообразим себе на минуту, может ли оказаться в этих элегантных рядах девушка с мартышкой на щеке или с орхидеей на лбу?

По лестницам госслужбы клейменому не пройти и нескольких пролетов. Высший и средний менеджмент, банковская или юридическая сферы - все это тоже не для него. Никто не доверит спора о многих миллионах адвокату с татуировкой, слишком уж неважно сочетается татуировка с дорогим галстуком. Остается, конечно, уровень, на котором адвокату необязательно надевать даже дешевый галстук, сойдет и свитер со спущенными петлями - защищать алкоголика, треснувшего жену сковородкой. Но это опять же низ, подвалы профессиональной жизни, жалкие подвалы, куда не проникает дневной свет.

А может ли быть так, что клейма возвращаются не сами по себе, но как метка грядущего деления рода людского на «владельцев» и «вещи»? Почему бы и нет, ведь мы, строго говоря, вообще мало представляем сейчас лицо завтрашнего дня. Отчего бы не пофантазировать?

Передел мегадоходов, собственно говоря, завершен. Думается, что надолго. Их владельцы старательно сводят в дорогих косметических салонах блатные наколки с пальцев. (Жены их, правда, продолжают щеголять бриллиантами в зубах и проколотыми пупками, но ведь в этих кругах жены тоже своего рода «собственность», существа зависимые).

А какая молодежь «украшает» свое тело резьбой? Какая молодежь ходит с физиономиями, по которым словно промчался взбесившийся степлер? Нужны бы социологические исследования, но и предварительно можно предположить, что все же не та, что видит для себя местечко в МГИМО. И, сами того не ведая, они прикрепляют себя к социальному дну, добровольно вписываются в низшую касту. Не на молодость, на всю грядущую жизнь.

Как уберечь их от этого? Провести кампанию, дать слово врачам, пластическим хирургам, чтобы те рассказали, каких невероятных усилий стоит вернуть обожженному или покалеченному человеку ту самую чистую кожу, которую им по-дикарски хочется разрисовать? Дать слово терапевтам, чтобы рассказали о том, как хрупок баланс человеческого организма, как жестоко мстит иногда природа за любое противоестественное вмешательство? Дать слово духовенству, чтобы разъяснили, как, увеча свое тело, человек оскверняет Образ Божий.

На эту тему
• Дмитрий Галковский: Страна невыученных уроков-2
• Детская бедность
• Столичная экология и смертность
• Олег Кашин: Гламур вместо национальной идеи
• Леонид Радзиховский: Дорога между граблями
• Валерий Федоров: Признаки социального престижа

Все это было бы хорошо, но не стоит рассчитывать на большой успех. Юные годы - время стадное, стайное. Образцом для подражания является тот, что справа, и тот, что слева, образцов же «внешних» не существует. Пробить эту стену очень сложно.

Да нужно ли? Девяносто лет назад в нашем обществе были искусственно стерты границы всех сословий. Но общество без сословности, похоже, не может жить. Быть может, оно само старается расслоиться? Быть может, тот, кто вбивает в нос кольцо, генетически предрасположен обитать на дне, и незачем его насильственно тащить к образованию и карьере? Ведь никто никого не заставляет простегивать ухо дюжиной заклепок. Дело-то добровольное.

Если мы видим, что языческая тенденция развивается, стоит попытаться что-то сделать по ее пресечению. Чем бы она ни обернулась, ничего хорошего она не сулит.