Призывы к культурной мобилизации, созданию единого культурного фронта в стране звучат уже два года. Но они наталкиваются на явное или скрытое сопротивление. Есть в творческой среде принципиальные враги нынешней России, в том числе довольно известные и некогда даже любимые публикой. Но они шаг за шагом проявляют себя, переходят в разряд релокантов и иноагентов, и в целом теряют свое влияние. Поэтому я хочу поговорить не о них, а о куда более многочисленных людях, которые отстаивают свой нейтралитет по отношению к происходящим событиям.
Есть у этих людей весомые аргументы? Конечно, есть. Например, специальная военная операция непосредственно затрагивает лишь несколько миллионов наших граждан, если считать тех, кто воюет, и членов их семей. Подавляющее большинство продолжает жить мирной жизнью. Эти люди всё так же ищут себя, любят, страдают от одиночества, умирают не от осколков снаряда, а от старости или болезни. Разве им не нужна своя культура, сострадающая им и дающая ответы на их вопросы?
Даже во время Великой Отечественной, в которую была вовлечена вся страна, создавалась культура вполне мирная. Скажем, стихотворение Вероники Тушновой «Не отрекаются, любя» было написано в 1944 году. И если отвлечься от того, что Тушнова работала в военном госпитале, то где в этом конкретном тексте война? Были, впрочем, и противоположные примеры – такие как военные стихи утонченного классициста Георгия Шенгели.
Когда творческий человек говорит, что он вне политики и держит нейтралитет, он может иметь в виду очень разные вещи. Например: «Меня всё устраивало без этой вашей СВО, я издавался или гастролировал за рубежом, я жду, когда вернется прежняя жизнь, и не желаю ни с кем портить отношения». Или: «Я в душе патриот, но привык говорить о мирных вещах, не хочу перестраиваться на военный лад, да и всё равно у меня ничего не получится». Или: «Мое искусство по определению аполитично, поэтому культурная мобилизация меня не касается».
В самом деле, ну есть же такие уголки культуры, в которые вроде бы не должна проникать грозная современность? Вот Иоганн Себастьян Бах. Это же просто музыка, последовательность нот. Она сама по себе не может быть за Россию или за Украину, за Израиль или за Палестину. Но скрипач Петр Лундстрем играет Баха на передовой, и эта музыка становится символом нашей веры в победу. Просто по той причине, что для восприятия искусства важен контекст. Важно поведение творческого человека, его отношение к тому, что он делает. И это отношение всегда будет заметно, потому что в искусстве очень сложно сделать покерфейс.
Таким образом, творческая интенция решает всё. Когда ты не отстраняешься от судьбы страны, тебе вовсе необязательно бить в полковой барабан, чтобы работать на страну, на ее единство и ее победу. В конце концов, многие из артистов и литераторов, побывавших на фронте или в госпиталях, говорят, что солдатам интереснее всего стихи и песни не о войне, которой они и так порядком хлебнули, а о любви, о мире, о доме. Что-нибудь смешное, наконец.
Между тем у нас уже появились целые теоретики творческого эскапизма, то есть противоположной интенции, направленной на уход от реальности. По их словам, тема войны, патриотизма – это нечто сиюминутное, это конъюнктура, пропаганда, а порой еще и инструмент в борьбе за кормушку. Поэтому творить вещи долговременные можно, только если игнорируешь эту тему, выводишь ее для себя за скобки.
Не буду взывать к совести или гражданскому долгу таких людей. Меня прежде всего интересует вопрос об онтологической, бытийной состоятельности такой позиции. Дело в том, что для меня СВО и связанные с ней геополитические сдвиги – те, что привели к ее началу, и те, что становятся ее результатом, – самое главное, что сегодня происходит в мире. И когда мне предлагается авторская онтология, в которой эта реальность отсутствует, это подрывает мое доверие к автору.
Это всё равно что писать о природе и не замечать самого главного в ней – солнца. Конечно, можно построить такой художественный мир, в котором никогда не будет солнечной погоды – как, например, у Святослава Логинова в «Многоруком боге далайна» или у братьев Стругацких в «Гадких лебедях». Это, кажется, называется «минус-прием». Но ведь такой прием должен быть чем-то оправдан. Чем сегодня может быть оправдано натужное усилие, с которым «нейтральные» творцы отстраняются от главного нерва времени? Оправдания именно в художественном плане я не вижу.
Это не значит, что эскапизм в «минуты роковые» никогда не может быть оправдан. Например, книга Бориса Пастернака «Сестра моя – жизнь» была в основном написана летом 1917 года. В стране революция, война, а у поэта – любовь. И хотя в стихах этой книги мало примет политического катаклизма, на фоне которого развернулась эта любовная история, сама ее поэтика лучше отражает дух того революционного лета, чем многие мемуары современников.
Культурный эскапизм в военное время бывает оправдан и тогда, когда за ним стоит мощный творческий порыв, когда автор решает позитивную задачу создания альтернативного мира. Вряд ли кто упрекнет Туве Янссон в том, что во время войны она писала сказки про муми-троллей, а К. С. Льюиса в том, что бомбежки Лондона стали для него отправной точкой для путешествия в Нарнию. В конце концов, задача творческого человека – не только отображать действительность, но и строить мосты в будущее, которое все мы хотели бы видеть счастливым.
Но как раз мощного творческого порыва, рождающегося за счет отталкивания от реальности, я у современных эскапистов не вижу. Вижу другой мотив: мы унылые и хотим продолжать быть унылыми, именно поэтому мы и хотим вынести за скобки всё то сильное, подлинное и непривычное, что рождается нашим временем. В результате получается не нейтральная культура, а творчество культурных «ждунов», которые, я надеюсь, ничего хорошего уже не дождутся.
Разумеется, без культурной мобилизации нам не победить. Люди и на фронте, и в тылу должны видеть: те, кому от природы больше дано, на их стороне, а не сами по себе. Но культурная мобилизация не означает, что всех творческих людей нужно заставить ходить строем, что аляповатые, но идейно правильные поделки в литературе, театре или кино должны быть поставлены выше глубоких и сложно сделанных вещей. Это прежде всего мобилизация любви к Отечеству внутри самого художника. И если эта любовь есть внутри, то аудитория обязательно это почувствует, независимо от жанра и темы. Сердце художника не может быть нейтральным, я в это просто не верю.
Если же такой любви нет, то даже от самых правильных по своему смыслу произведений, тщательно выверенных по идеологической линейке, читатель, зритель, слушатель будет отшатываться как от чего-то казенного и фальшивого.
