Я знаю относительно молодую женщину, у которой дома на стене висят портреты Иосифа Сталина.
Тема раскаяния – очень сложная. Особенно если речь идет о гражданском терроре, когда свой на своего
Того самого Сталина, который репрессировал от 11 до 38 миллионов человек (по данным правозащитной организации «Мемориал»). Только за 1937–1938 годы арестовали 1 575 259 человек, из них 681 692 человека приговорены к расстрелу.
Того Сталина, который уничтожал науку и искусство. Который после войны расстреливал маршалов и генералов, героев Второй мировой. Который ссылал в лагеря бывших военнопленных.
В этих нескольких предложениях не описать того, что происходило. Страх. Утрата человеческого облика. Полное уничтожение гуманитарных ценностей.
А теперь манерные девицы вешают на стену его портрет. Так называемые коммунисты отмечают его день рождения.
Дело не только в Сталине. А во всем устройстве советской системы, которая в любые времена занималась в том или ином виде «красным террором». Физическим или психологическим. Арестовывали, высылали, унижали ученых, писателей, художников, врачей, крестьян. Разгромили сельское хозяйство.
И всего через 20 лет после того, как закончилась эта страшная советская власть, люди, получившие свободу, опять ее восхваляют. Уже без принуждения. Добровольно. Реставрируют памятник Феликсу Дзержинскому, палачу.
Памятник, который в 1991 году под бурный восторг толпы свергли с пьедестала. Тогда люди еще взахлеб читали «Архипелаг ГУЛАГ» и наизусть знали «Покаяние». Тогда главной темой были архивы КГБ, где можно было заглянуть в Ад. Узнать, как сосед доносил на соседа – на «изменника родины» и «врага народа». Брат на брата. Сын на отца.
Страна узнала правду. Ужаснулась. Но не раскаялась.
После Второй мировой в Германии в каждой школе новое поколение учили стыду. Это была (и есть) государственная программа. В ФРГ невозможно представить, чтобы имя Адольфа Гитлера восхвалялось – и чтобы его портрет висел в домах у «приличных» людей. Фильмы о нем, даже просто исторические, запрещены в некоторых странах.
В России ничего такого не было. Все начитались-насмотрелись ужасов и стерли из памяти. И теперь говорят, что при Сталине было лучше. А также и при Брежневе, при Хрущеве и Черненко. Вообще, в СССР отлично жилось. В магазинах все было. Кого сажали – то по делу. «Значит, было за что».
Тема раскаяния – очень сложная. Особенно если речь идет о гражданском терроре, когда свой на своего.
Только что в Нью-Йорке состоялась премьера польского фильма Aftermath («После смерти») – о польской деревне, польские жители которой еще до прихода немцев «на всякий случай» вырезали всех местных евреев. По одним сведениям, 1600 человек, по официальным – 700. Жители просто взяли топоры и ножи и перерезали всех. А кого не успели – загнали в амбар и сожгли.
В этом фильме герои – два брата. Один находит на дороге могильные плиты. Оказывается, что вся дорога, которую сейчас хотят залить асфальтом, – из этих могильных камней. Он начинает их собирать, выкупать. В деревне его считают сумасшедшим, от него уходит жена. И другой брат приезжает разбираться. «Зачем?» – спрашивает он брата. «Я знаю, что это неправильно, но я должен делать это. Я не могу иначе...» – отвечает тот.
А потом они узнают, что это их отец в их амбаре сжег тех людей. Фильм вызвал в Польше скандал. Актерам и режиссеру даже угрожали.
Потому что фильм – это сильное обвинение людям, которые хотят похоронить свои преступления и которые убедили себя в том, что надо жить дальше. А дальше – не получается. Правда все равно пробивается через любой асфальт – такой нежной, но упорной ромашкой.
Мы, в России, все живем в этой сейсмической зоне. Сидим на правде, на раскаянии, которые пока не шумят, но это стихия – и ни в чем нельзя быть уверенными. Однажды все равно рванет.
Конечно, тяжело искупать грехи отцов, дедов или прадедов. Грязная, черная работа. Но это то, что нужно делать для себя, для своих детей, чтобы они взрослели уже с другим представлением о жизни.
Им нельзя думать, что у их родителей было счастливое детство. Даже если детство прошло в гетто для политической элиты – с этими продуктовыми заказами или особым отделом ГУМа. Заказы эти прямо или косвенно стоили чьей-то крови.
Разумеется, это можно отрицать, но такова правда.
Официальным обвинителем писателей Даниеля и Синявского (пять и семь лет лагерей) в свое время был Михаил Шолохов. Первым секретарем Союза писателей – Сергей Михалков. На совести Михалкова это не единственное дело. При этом он прожил долгую и счастливую жизнь. Был уважаемым автором и гражданином. Гимн еще раз переписал. Изменил пару строк.
Все это стирает границы. Почему, например, Михалкову можно красиво жить, пожимать плечами, говорить в том духе, что «такие были времена» или «а что было делать?», а нам – нельзя?
Вот же сидят в телевизоре советские рожи, всякие сописы (со-ветские пи-сатели), художники, режиссеры и врут, как им было трудно-сложно, как их «не признавали». На голубом глазу.
Они придумывают себе прошлое, мы придумываем себе прошлое – и все хорошо. Мир лжи, иллюзий, мир без стыда, без осознания, без покаяния, без угрызений. Мир, в котором мы живем и который считаем реальностью.
Но только все эти мифы – они лишь потому, что совесть все-таки есть, она заставляет нас оправдывать ту жизнь, украшать всякой мишурой, отмывать и разглаживать заломленные складки.
Воображение работает как наркотик – снимает боли, но реальность в том, что где-то внутри подгнивает и воспаляется.
Мы больны. И не станем здоровее, пока не признаем этого.
Как сказал Юзек, герой «После смерти»: «Я плохо себя чувствую, когда думаю о том, что это неправильно и я ничего не делаю».
Источник: Трибуна Общественной палаты
