Мода эпохи глобализации, как других времен, соединяет две тенденции – рациональную и иррациональную. Они борются, сходясь подчас в каждом творении модельеров и обычных людей. Но важнейшее, что выделяет наше время, – это беспрецедентное экономическое усиление иррационального в одежде, аксессуарах и даже быту.
Назвать продукт большинства современных дизайнеров и модельеров искусством способен далеко не всякий
Рациональное в костюме есть отражение объективной потребности. В брюках это, к примеру, достаточная длина и высота «талии» для защиты от холода. Но тесноту, укороченный вид или чрезмерную удлиненность уже нельзя назвать рациональными признаками. Узор, нашивные элементы и кружева чаще всего тоже стоит относить к иррациональному. Причем «рациональное» и «иррациональное» в моде – это категории не эстетического толка, а именно психологии. Они выражают не только связь объективных потребностей с формой, но и связь формы с внутренним состоянием человека, его подсознанием, скрывающим многое от ясного бытового рационализма. Мода зачастую воплощает то, что люди прячут сами от себя или о существовании чего в себе не подозревают.
Отнюдь не всякое украшение одежды правильно маркировать как иррациональное. Однако изменение костюма, нарушающее комфорт, не имеющее практического функционала и выражающее бессознательные стремления индивида, принадлежит сфере внерационального. Иррациональное несет в себе символизм, далеко не всегда напрямую связанный с сексуальностью, но всегда неотделимый от общества и его хозяйственной организации. Стоит выделить политическое и социальное происхождение иррационального. Когда Людовик XIV в ранние годы своего «солнцеподобного» царствования ввел в моду короткие колеты с укороченными рукавами и массой декоративных элементов, это была именно политическая иррациональность. Богатый аристократический костюм эпохи Барокко и Рококо выражал, прежде всего, социальную иррациональность. Но в наше время на первый план выходит рыночная, коммерческая или экономическая иррациональность моды.
Может показаться странным, что рациональное, даже меркантильное общество оказывается в плену иррациональной моды. Характерно, что в сравнении с 1960–1970 годами иррациональность костюма усилилась. В то время еще существовал явный классовый разделитель одежды – материал. Он больше выделял женский наряд, в то время как мужской костюм был строг и беден одновременно. Даже расцветка галстуков – иррационального убожества – не блистала разнообразием. Зато молодежное движение хиппи пыталось «организовать» эстетическое восстание против буржуазного стиля одежды. Возврат к народному костюму в рамках этого курса как раз выражал стремление найти не только простые отношения между людьми, но и адекватную оболочку для них в виде одежды. Более позднее рокерское навешивание на себя цепей выражало скорее признание своей вечной скованности чуждым миром.
Нет сомнения, что господствующая в государствах и на планете вообще экономическая модель определяет зигзаги моды намного больше, чем фантазия отдельных лиц. Джинсы завоевали любовь в эру конвейера и усилили ее в процессе пролетаризации интеллектуальных профессий. Когда учителя, инженеры, медики и даже конторские клерки перестали быть чем-то вроде мелких буржуа по найму, они изменили свой костюм. Офис в XX столетии сдавал свои позиции по частям. Первым павшим бастионом стала белая рубашка. Оказалось, что прилично ходить на работу не только в ней. Коммерция извлекла немало выгод из этой «революции». Но главное укрепление иррациональности на шее мужчины удалось сохранить: тугой неудобный воротничок и ужасная пародия на удобный и нужный галстук-платок прошлого были сохранены.
Современный галстук-петля вызывал критику не только Вильгельма Райха, одной из ярчайших звезд психоанализа в минувшем веке, но и сказочника Вильгельма Гауфа. И если Райх акцентировал внимание на удушение в мужчине сексуальности, то Гауф подметил иное. В сказке «Обезьяна в роли человека» немецкий писатель рассказал, как с помощью тугого галстука удалось сделать обезьяну подобной человеку. Увы, едва только обезьяне развязали галстук, животное вышло из-под контроля людей и неописуемо распоясалось. Однако до этого ему удалось стать кумиром молодежи. Вопрос прост: является ли современный человек существом, над которым нужен внешний контроль, или он в состоянии справиться со страстями? Нет основания думать, будто если снять с мужчины галстук, он вдруг утратит сознательное поведение. Власть бессознательного сегодня в ином – в «добровольном» желании следовать иррациональной моде.
Современная мода – как творческая индустрия – помогает индустрии фабрик выбрасывать на рынок массу «оригинальных вещичек». Новизна их сводится к тому, что у дамских туфель изменен фасон каблука или к юбке пришиты сотни бусинок и стекляшек. Все это вызвало бы насмешку у благородного модника XV–XVIII веков, немедля усмотревшего бы фальшивость блеска, но первобытный человек не сумел бы отличить драгоценные камни от дешевого пластика и стекла, а простую ткань – от дорогой. Любой дворянин прошлого пояснил бы, что каблуки нужны для верховой езды при определенном типе стремян. Но скрываются ли сегодня в женских каблуках те провозглашенные мужчинами задачи? Увы, современный поклонник моды из средних слоев не склонен замечать в костюме его социальное значение, зато ему кажется, будто масса лишних черт подчеркивает его индивидуальность. Существует ли она вообще? Иррациональность проявляется здесь в восприятии: слепым оказывается сознание потребителя.
Падкость на иррациональный блеск, часто делающий одежду неудобной, а подчас и адски некомфортной, является продуктом современной системы экономики и социальной организации, возникающей на ее основе. Человек – массовый обыватель эпохи глобализации (1980–2000-х годов) – видит в высоких каблуках, заниженной талии брюк, стрелочках на них, узких и отвислых местах одежды, непонятной функциональности аксессуарах и деталях, и даже остроугольных дверных ручках проявления оригинальности. Он не ценит комфорт и не понимает, насколько уродлива – иррациональна – воспеваемая глянцем эстетика. Сознание выступает слабым «органом» психики. Зато скрытые в подсознании комплексы, страхи и страсти берут верх и позволяют получать прибыль за счет иррациональности моды.
Рациональное не потерпело поражение. Рациональное в стиле наступает на главные элементы костюма и быта, но постоянно проигрывает во второстепенном. Так джинсы из простейших грубых штанов становятся соединением сложного окраса, марки и декора. Они усложняются, меняясь в сути. Самое важное здесь – это податливость обывателя. Особенно сильны иррациональные мотивы в России. Но в силу того, что проблема является мировой, природа ее без труда открывается в характере сложившейся к 2008 году модели неолиберального капитализма. Разрушение прежних социальных структур и связей, деградация образования и культуры, наступление рынка на все сферы жизни отбросили общественное сознание индустриально развитых стран назад. Открылись пути для усиления иррационального через поп-арт.
Увы, едва только обезьяне развязали галстук, животное вышло из-под контроля людей и неописуемо распоясалось
Иррациональность моды – это не вечное проклятие. Она усиливалась и ослабевала в различные времена. Нравственно более свободный античный – дохристианский мир создал как в греко-римском, так и варварском мире рациональный костюм. Даже античный дом своей структурой квадрата с отгороженной центральной частью создавал атмосферу уединения и покоя. Отражение живой и неживой природы в декоре помогало творить удивительные произведения искусства. Назвать продукт большинства современных дизайнеров и модельеров искусством способен далеко не всякий. Превзойти природу художники нашего времени зачастую пытаются за счет продуктов с запредельной нелепостью формы. Все это скорее может служить признаком глубоких психических противоречий, чем воплощением «великой новизны». Новизны как раз недостает. Недостает и фантазии, что хорошо видно по цикличности моды последних десятилетий, когда повторяются фасоны то 1950–1960-х, то 1930-х или 1970-х годов.
Экономические кризисы обостряют восприятие людей, делают мышление более рациональным. Сознание оказывается в условиях новой реальности, и ему приходится искать выход, в том числе и в самом человеке. Путы иррационального становятся заметны. Вместе с переменами окружающей действительности ревизии подвергается психика человека. Изменяется вкус. Следом иррациональное может отступить, понеся новое поражение, если только социально-экономическая организация общества обеспечит прогресс производительных сил. Вопрос именно в этом.
Забавно, но восприятие иррационального в качестве красивого говорит о неспособности понять подлинную красоту в «очищенном виде». Однажды в аэропорту мой знакомый не мог отвести восхищенных глаз от девушки в розовом с собачонкой в розовом костюмчике, розовой сумочкой и парой розовых чемоданов. «Как она красива!» – вырвалось у него. Видел ли он ее на самом деле? Увы, от внимания индивида ускользнуло все, кроме набора иррациональных символов. Медаль имеет еще одну сторону: тяга к иррациональному вовне и в своем декорировании выдает господство подавленного бессознательного, что неотделимо от слабости сознания.
Иррациональное нашло благодатную почву в экономике неолиберализма. Благо, что эта гнилая почва начала сотрясаться и непременно сменится, а значит, мода переживет новую революцию и очищение.
Специально для газеты ВЗГЛЯД
