«Памятники, скорее всего, обречены»

Собор Рождества Богородицы на территории Снетогорского женского монастыря, являющийся памятником культурного наследия федерального значения и находящийся в ведении Псковского музея-заповедника, решено передать в распоряжение РПЦ.

Музейный подход к памятнику просто невозможно совместить с его богослужебным использованием

Сотрудники музея, в частности хранитель монументальной живописи собора Таисия Круглова, считают такое решение неприемлемым, полагая, что грядущая перемена владельца означает угрозу для сохранности здания, и в особенности для уникальных фресок, являющихся частью его интерьера. Хранитель заявляет, что соглашение о расторжении охранного договора с местным управлением Росимущества, предшествующее передаче собора в ведение церкви, было подписано директором Псковского музея-заповедника Юрием Киселевым в кулуарном порядке, то есть без оповещения сотрудников.

Работников музея поддерживает местная культурная общественность, а депутат Псковского областного собрания Лев Шлосберг* даже обратился в высшие инстанции, направив специальные письма генеральному прокурору Юрию Чайке и министру культуры Владимиру Мединскому.

О том, насколько обоснованны опасения противников передачи ценных объектов в распоряжение церкви, газета ВЗГЛЯД расспросила специалиста по древнерусскому искусству, старшего научного сотрудника Третьяковской галереи Левона Нерсесяна.

ВЗГЛЯД: По свидетельству Таисии Кругловой в ситуации с передачей этого памятника в ведение церкви много неправильного: директор Псковского музея-заповедника подписал соответствующее соглашение, не поставив хранителей в известность, к тому же собор забирают у музея, не дождавшись окончания реставрационных работ. Но, может быть, этот инцидент – частный случай? Есть ли основания считать, что возврат имущества церкви – явление в принципе негативное?

Старший научный сотрудник Третьяковской галереи Левон Нерсесян (Фото: cultradio.ru)

Левон Нерсесян: В подобных ситуациях частных случаев не бывает – нас не может не волновать судьба каждого конкретного памятника. Махнуть рукой на какой-то один древний храм и успокоить себя мыслью, что с остальными все будет хорошо, – это путь довольно абсурдный. Тем более что таких памятников, как Снетогорский монастырь, на всю Россию максимум несколько десятков. Гибель любого из них – невосполнимая потеря. Это во-первых.

А во-вторых, тот закон, против которого мы несколько лет боролись, позволяет передавать церкви практически любые объекты. И то обстоятельство, что Рождественский собор относится к объектам культурного наследия федерального значения, согласно принятому закону, ничего не меняет. Механизм передачи общий для объектов всех категорий. Закон не распространяется впрямую лишь на предметы, находящиеся в составе государственного музейного фонда, то есть на движимые артефакты. А недвижимые объекты в состав музейного фонда не входят, и будь они хоть сто раз под защитой ЮНЕСКО, лишать их музейного статуса ничто не мешает – закон позволяет отдавать их по первому требованию.

Несколько лет, пока шла подготовка закона, мы боролись с таким положением дел, пытались добиться того, чтобы особо ценные памятники культурного наследия получили определенный иммунитет (это могло бы быть оформлено в виде конкретного списка либо же в виде каких-то регламентирующих описаний и понятий, как угодно). Мы умоляли об этом. Разумеется, мы ничего подобного не получили.

ВЗГЛЯД: Насколько я знаю, в отношении зданий, находящихся под защитой ЮНЕСКО, существует уточнение: их нельзя передавать в собственность церкви, а можно лишь в безвозмездное бессрочное пользование.

#{interviewcult}Л.Н.: Между передачей в собственность и передачей в безвозмездное бессрочное пользование разницы фактически нет. Какими бы ни были формулировки, ясно, что историческое наследие попадает в руки людей, которые ничего не понимают в его охране, а главное – не хотят понимать. И не собираются принимать соответствующих необходимых мер. В том, что это так, мы убеждались уже неоднократно – прецедентов было много. А как будут определены на бумаге правовые нюансы – будет ли новый хозяин считаться собственником или только пользователем, не столь уж важно. На судьбе фресок такие формальные различия в любом случае не скажутся.

ВЗГЛЯД: Можно ли принять за аксиому, что церковь всегда будет заботиться о старинных артефактах хуже, чем музеи, учитывая, что у многих музеев есть заметные материальные и коммунальные проблемы?

Л.Н.: Вы обозначили точку зрения, с которой мне приходилось сталкиваться довольно часто: у нас, мол, бедные музеи, поэтому давайте заберем у них храмы и иконы, чтобы о них позаботился кто-нибудь другой. Это очень трогательная постановка вопроса, просто слезы на глаза наворачиваются от умиления, когда я это слышу. Видите ли, средств у музеев действительно недостаточно, но, тем не менее, в музеях работают специалисты, которые знают, как нужно сохранять древнюю архитектуру и живопись. Поддержание памятников в сохранности – это большая, сложная и разветвленная система. Речь идет о грамотной реставрации и консервации, обеспечении оптимальных условий хранения, в том числе температурно-влажностного режима, о постоянном контроле, наконец, поскольку даже в идеальных условиях древние памятники могут начать разрушаться.

Для того, чтобы все это осуществлять, нужно долгие годы учиться, причем не только перед началом такой работы, но и в процессе нее. Музейный подход к памятнику просто невозможно совместить с его богослужебным использованием. Можно, разумеется, создать некий позитивный прецедент, чтобы доказать общественности, что церковь способна справляться с функцией хранителя. Так произошло, например, с Торопецкой иконой Божией Матери, которую передали в храм села Княжье Озеро. Закон был грубо попран, икона была изъята из музейного фонда и отправлена непонятно куда, но заботу о ее сохранности нам действительно продемонстрировали. Изготовили капсулу, установили систему наблюдения, в поселок периодически приезжают реставраторы, проводятся консультации. Думаю, этот «позитивный пример» нам будут приводить еще долго.

ВЗГЛЯД: Единственный в своем роде?

Никому не приходит в голову возобновить богослужения, скажем, в римской базилике Санта Мария Антиква

Л.Н.: Да. Остальные примеры свидетельствуют о том, что до икон и фресок никому нет дела. Если же вернуться к вопросу о судьбе Рождественского собора в Снетогорском монастыре, то в сети приводятся высказывания митрополита Псковского и Великолукского Евсевия на эту тему: мол, как только собор окажется в нашем распоряжении, мы все эти ветхие фрески забелим, зачем нам облезлые стены? Что-то в таком духе он говорил. Наверное, можно научить священнослужителей поддерживать климат в храме. Наверное, можно договориться с ними о том, что они будут регламентировать порядок служб в соответствии с нуждами хранения. Но главный вопрос не в том, сможет церковь сохранять артефакты или не сможет – для начала нужно, чтобы она поняла, что их нужно сохранять, и захотела бы это делать.

ВЗГЛЯД: Можете ли вы рассказать, какова соответствующая ситуация в других странах? Есть ли там у церкви консенсус с музейщиками, и умеет ли она заботиться о старинном наследии, находящемся на ее территории?

Л.Н.: В цивилизованных странах эти вопросы каким-то образом решаются. Вот сейчас я, например, нахожусь в Италии, где действия церкви вполне сообразуются с музейными задачами. Если памятник находится в руках церкви, то она соблюдает все условия, от выполнения которых зависит его сохранность. Кстати, сама культура сохранения памятников во многом сложилась благодаря археологическим и реставрационным работам, проводившимся под патронажем Ватикана. Ватикан выступил инициатором всей этой деятельности еще в конце эпохи Возрождения и в начале Нового времени.

Более того, в цивилизованных странах церковь нередко сама отказывается от древних и ценных построек и артефактов в пользу государства, если ясно, что для поддержания объекта в сохранности необходимы специальные условия. Никому не приходит в голову возобновить богослужения, скажем, в римской базилике Санта Мария Антиква, потому что на стенах там – фрески VI-го, VII-го и IX-го веков. Церковь закрыта, тем более что рядом – десять действующих церквей и места для служб предостаточно (точно так же, как в соборе Снетогорского монастыря есть пристройка, появившаяся в XIX веке, где и можно было бы служить, оставив самому собору музейный статус). У нас же никаких существенных шагов в аналогичном направлении не считают нужным делать.

Вопрос, повторяю, не в том, что кто-то чего-то не может. Если бы вопрос был в этом, то имело бы смысл надеяться, что ситуацию удастся исправить, выделив какие-то деньги, дав необходимое оборудование, предоставив специалистов. Но вопрос в другом – они ничего этого не хотят. А хотят они совсем другого – сбить все со стен, забелить, заменить старое на новое, то есть сделать то, что они делали веками.

ВЗГЛЯД: Веками? То есть практика стирания фресок – это старая церковная традиция?

Л.Н.: Это практика, которая постоянно применялась и считалась нормальной в прежние времена. В XV веке решение сбить ветхие фрески со стен собора воспринималось бы как само собой разумеющееся. Но в XXI дело обстоит совершенно иначе. Сейчас каждый из дошедших древних фресковых ансамблей представляет для общества величайшую ценность – особенно в России, где памятников осталось уже совсем немного. Так что вышеупомянутый средневековый метод, как и вообще средневековый тип сознания, возобладавший в нашей церкви, цивилизованное общество поощрять не должно.

ВЗГЛЯД: Что, по-вашему, можно было бы предпринять, чтобы спасти положение? Остается ли надежда на то, что музеям и церкви рано или поздно удастся перейти к более конструктивному взаимодействию?

Л.Н.: Если вы хотите знать мое личное мнение, то я считаю, что надежды нет. С одной стороны, мы имеем режим, который не заботится не только о культуре, но и о значительно более важных вещах – например, о здоровье детей и стариков. С другой – церковь «нового образца», сделавшуюся практически двойником этого режима – только еще более жестким, непримиримым и авторитарным. И способную думать, я боюсь, исключительно о собственной выгоде. Противостоять этому на фоне общего безразличия к культуре, утвердившегося в основной массе населения, маленькая горстка реставраторов и искусствоведов вряд ли сможет. Так что памятники, скорее всего, обречены.

* Признан(а) в РФ иностранным агентом