В четырех стенах

До появления «Комнаты» сорокалетняя ирландка Эмма Донохью, проживающая в Канаде, была известна как драматург и исторический беллетрист – из-под ее пера выходили романы о мрачных событиях в Британии XVIII века и семейных перипетиях викторианской эпохи. Направление, кстати, достойное и в англоязычном мире востребованное, недаром «Букером» 2009 года была отмечена «Волчья зала» – эпопея о политических потрясениях британских 1520-х (написанная тоже дамой – англичанкой Хилари Мэнтел).

Потенциальные читатели, еще до выхода романа узнав о его привязке к делу Фритцля, поспешили обвинить автора в цинизме и попытке нажиться на трагедии

Но в 2008 году на Эмму Донохью произвела неизгладимое впечатление история детей и внуков австрийского маньяка Йозефа Фритцля (которые, как все помнят, в большинстве случаев приходились ему детьми и внуками одновременно, поскольку родились в результате инцестуальной связи злодея с собственной дочерью). Особенно канадскую романистку поразила ситуация, в которой оказался пятилетний малыш по имени Феликс. Этот мальчик был одной из тех жертв безумного дедушки, что провели первые годы жизни в заточении вместе с матерью – дочерью Фритцля, упрятанной им в подвал на невообразимый срок в два с половиной десятка лет.

Собственно, Донохью заинтересовал экзистенциальный водоворот, ожидавший Феликса после вызволения из подвала. «Идея родилась у меня благодаря газетным сообщениям о пятилетнем Феликсе Фритцле, попавшем в мир, о котором он не знал ничего. Меня захватила мысль о ребенке с широко раскрытыми глазами, который был словно марсианин, прилетевший на Землю», – объясняла писательница в интервью.

Сюжет романа «Комната» построен на длительном заточении и его последствиях (обложка книги) (Фото: ozon.ru)

«Букера» за «Комнату» Донохью не получила, но в шорт-лист 2010 года вошла. Между тем потенциальные читатели, еще до выхода романа узнав из аннотаций о его привязке к делу Фритцля, поспешили обвинить автора в цинизме и попытке нажиться на трагедии. Это, увы, издержки книжной рекламы; как ни оценивать роман, никакого цинизма в нем нет, а есть обычная для литературы опосредованная и избирательная связь с реальностью.

Мотив прерванной изоляции – вещь в современной прозе известная; вспомним хотя бы Паланика с его «Уцелевшим» – катастрофической биографией бывшего члена апокалиптической секты, который начал полноценные контакты с внешним миром аномально поздно и, само собой, был этим самым миром погублен. Донохью подходит к аналогичной ситуации менее эксцентрично и более мягко: вырвавшись из заточения, ее герои хоть и испытывают большие сложности, но все же выживают и обретают некую перспективу на будущее.

Впрочем, сюжет построен на самом заточении в не меньшей степени, чем на его последствиях.

На эту тему
• Вынесен приговор маньяку Йозефу Фрицлю
• Австриец 40 лет насиловал двух дочерей
• Последователей Фрицля находят по всему миру
• Австрийский маньяк полностью признал свою вину

Пятилетний Джек, выступающий в качестве рассказчика, с самого рождения живет вместе с матерью в небольшой комнате, за пределами которой он никогда не бывал. Всему виной негодяй, которого Джек именует Старым Ником: этот единомышленник Фритцля держит мать и сына в звуконепроницаемом сарае на заднем дворе. Женщине он наносит регулярные ночные визиты, в связи с чем Джеку отведено спальное место в шкафу. Мама Джека, которую сын называет Ма, попала в лапы к маньяку, когда ей было 19. Джек опосредованно соприкасается с внешним миром благодаря просмотру телевизионных программ (в комнате есть работающий телевизор), хотя маленький зритель убежден, что к реальности телекартинка никакого отношения не имеет, ведь реальность ограничивается комнатой.

Вот, собственно, и весь первоначальный расклад; дальше будут душераздирающие флэшбеки и отчаянный побег. Все дело – в самом рассказе и в оптике рассказчика, по крайней мере таков, очевидно, авторский замысел.

Однако тот факт, что все сказанное в тексте исходит из уст ребенка, можно принять лишь как некоторую условность. «На одной кнопке держится картина «Великие шедевры западного искусства № 3: Богородица с младенцем, св. Анной и св. Иоанном Крестителем», которая висит позади качалки; на другой – «Великие шедевры западного искусства № 8: Впечатление: Восход», рядом с ванной; на третьей – картина с безумной лошадью под названием «Великие шедевры западного искусства № 11: Герника», – отчитывается Джек перед читателями, а потом вдруг, будто спохватившись, вворачивает что-то показательно инфантильное.

Трудное это дело – и с повествованием справляться, и выбранную оптику соблюдать.

Вместо чаемой органичности у Донохью получается некая, так сказать, лоскутность: что-то нарочито детское чередуется с совсем не детским, маленький рассказчик время от времени начинает описывать свой опыт с точки зрения взрослого автора, а того, что могло бы быть сказано или подумано настоящим ребенком, в тексте оказывается не так уж и много.

Все-таки речь девятилетнего мальчика-вундеркинда в далеко не безупречном романе Джонатана Сафрана Фоера «Жутко громко и запредельно близко» звучит как-то убедительнее, не говоря уже о фразах хрестоматийного Бенджи из «Шума и ярости».

Но несколько удач в «Комнате» все же есть. Когда мать просит Джека запомнить план спасения (а план этот таков, что только от Джека зависит, удастся он или нет), мы понимаем, что ребенок воспринимает происходящее как игру; это сильный эпизод. Кроме того, сама идея «комнатного воспитания» в данном специфическом смысле – видимо, сюжетный патент Донохью.

Но текстовый потенциал наивного взгляда, на который тут сделана ставка, можно было бы использовать лучше.