«Много лишнего для современной драмы»

На сегодняшний день Василия Бархатова можно назвать не только самым молодым (хотя сам режиссер и не любит упоминаний о своем возрасте), но, пожалуй, и одним из самых успешных российских режиссеров. Скоро к этим определениям можно будет прибавить еще и «универсальным»: за оперными спектаклями Бархатова последовал мюзикл «Шербурские зонтики», цирковое шоу «Аврора», оперетта «Летучая мышь», драматический спектакль по Шиллеру в Пушкинском театре и, наконец, фильм «Неделимое». Очередную драматическую премьеру Василий Бархатов готовит на сцене петербургского «Приюта комедианта», где газете ВЗГЛЯД и удалось побеседовать с многогранным режиссером.

Сравнения, которые возникают у зрителей или критиков, часто не имеют ничего общего с режиссерским замыслом

ВЗГЛЯД: Василий, поначалу вы планировали поставить совсем другой спектакль – «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда. Почему планы поменялись?

Василий Бархатов: Я не смог бы поставить то, чему не могу найти убедительной мотивировки. Довольно долго размышляя над тем, почему у Дориана Грея хранится портрет, с которым происходят загадочные метаморфозы, я не пришел к решению, каким может стать такой спектакль... И к тому же недавно, на Чеховском фестивале, была достаточно убедительная театральная версия этого сюжета – спектакль Мэтью Борна «Дориан Грей» – классный, стильный европейский спектакль. Я решил отложить уальдовский сюжет и поставить драму Шиллера «Коварство и любовь».

ВЗГЛЯД: А обращение к романтическим драмам Шиллера сегодня вам не кажется слишком архаичным и пафосным?

В.Б.: Напротив, думаю, что Шиллер очень современен. Я не собираюсь делать исторический краеведческий спектакль – в тяжелых платьях и украшениях. Это будет современная история – история двух семей, история любви, напряженная и романтическая. Конечно, я должен был внести в пьесу довольно сильные сокращения – и, скорее всего, получится одноактный спектакль.

ВЗГЛЯД: Вы считаете корректной «редактуру классики» для постановки?

В.Б.: Надо понять, что во времена Шиллера особенности литературы и театра часто требовали от автора повторений, напоминаний, объяснений своих чувств: «Смотрите: сейчас я переживаю ревность, а сейчас я пойду и отомщу за себя – следите внимательно!» Сейчас и драматургический, и зрительский опыт иной – он требует иного подхода.

Но я люблю Шиллера за отличную фабулу, всегда современный конфликт, романтическое отсутствие полутонов: в его драматургии или пан, или пропал. Если ревность, то она сжигает города, если любовь, то такая, что созидает города. В этом Шиллер всегда современен. К тому же «Коварство и любовь», в отличие от других драм Шиллера, которые порой написаны почти небрежно, – очень крепкая и качественная пьеса, наподобие дипломной работы выпускника литературного факультета: все выстроено очень четко, выверена система персонажей, выписан сюжет... Хотя все равно много лишнего для современной драмы.

ВЗГЛЯД: Шиллер станет современнее только в тексте, или герои тоже станут нашими современниками?

В.Б.: Действие и герои «Коварства и любви» будут тоже «здесь и сейчас»: отец Луизы – это не просто музыкант, но и звукорежиссер музыкальной, звукозаписывающей студии, президент при дворе герцога фон Вальтер – это руководитель крупной корпорации, ну а влюбленные дети будут бесконечно переписываться любовными SMSками...

На эту тему
• В Москве вручены премии «Золотая маска»
• Премьеры Начо Дуато: испанская прививка в русскую душу
• Белгород обвиняют в "театральной цензуре"
• Экс-глава Камчатки ругает новые власти из-за "Золушки"
• Балтдом сотворил из «Москва – Петушки» эстетскую драму

ВЗГЛЯД: Объяснения в любви у героев станут «мобильными»?

В.Б.: Так же, как это происходит у современной молодежи. У Шиллера множество реплик-афоризмов, которые совершенно органично войдут в такую переписку. «Я буду охранять тебя, как дракон охраняет свои сокровища!» Столько горячего любовного восторга, в этом такой чудесный романтический бред! Это та архаика, которая остается современной и прекрасной.

ВЗГЛЯД: Но у Шиллера в этой драме есть еще и довольно острый конфликт поколений: отец – политик-интриган и сын-романтик...

В.Б.: Там, действительно, есть остросоциальные вещи, которые сегодня звучат абсолютно современно. Когда леди Мильфорд спрашивает, сколько стоили украшения, которые прислал для нее герцог, камердинер отвечает, что герцогу эти украшения ничего не стоили – за них заплатят десятки молодых немецких солдат, которых отправили воевать в Америку. Абсолютно современная история, только теперь немецкие ребята отправляются воевать не в Америку, а вместе с Америкой – в Ирак, в Ливию...

С другой стороны, «Коварство и любовь» – это драма семейная: тогда это была мещанская трагедия, теперь – драма разных культур. Дочь звукорежиссера, который слушает «Битлз», и сын руководителя корпорации не могут войти в одну семью – им просто не о чем будет разговаривать. Знаете, когда разрушили Берлинскую стену, десятилетие спустя западные немцы стеснялись восточных. Эта стена оказалась крепче реальной. Опять же, в пьесе есть и очень узнаваемое противостояние: одной семьи, в руках которой сосредоточены все рычаги власти, и другой, абсолютно бесправной и бессильной перед властью.

ВЗГЛЯД: Вы ставили большие оперные спектакли на больших театральных сценах – какие преимущества у камерной сцены, такой как Приют комедианта?

В.Б.: «Разбойников» я ставил тоже на Малой сцене Пушкинского театра в Москве. Конечно, камерная сцена требует особого подхода. Но здесь в решении спектакля, как и на большой сцене, многое зависит от художника. Для меня спектакль решается в тот момент, когда я придумал «место» действия. А уже потом мы обсуждаем декорации с художником. В спектакле «Коварство и любовь» я работаю, как обычно, с Зиновием Марголиным, – и местом действия будет звукозаписывающая студия Миллера и роскошный кабинет президента фон Вальтера. Они будут представлять собой такой павильон: три стены и потолок. Режиссер Дмитрий Черняков тоже часто использует такие «павильонные» декорации.

Для «Мертвых душ» были придуманы особые декорации (фото: orange-news.ru)

ВЗГЛЯД: Часто в современных постановках классики мы находим много ассоциаций с современостью, а в спектаклях современных режиссеров случаются и похожие находки...

В.Б.: Сравнения, которые возникают у зрителей или критиков, часто не имеют ничего общего с режиссерским замыслом: я предполагал, что, поставив сцену с Маниловым в «Мертвых душах» на пасеке, я обреку его на сравнение с Юрием Лужковым, а кому-то Собакевич напомнит Хрущева или Брежнева... Но я имел в виду совсем иной – не такой конкретный посыл. Когда я решил, что действие «Летучей мыши» в Большом будет на корабле, я не имел в виду «Тристана и Изольду» Чернякова. Но учитывал, что кто-то будет сопоставлять эти спектакли. Более того, я предполагаю, что кому-то «кинопавильонная» сценография «Коварства и любви» напомнит «раскадровку» в декорациях наших с Марголиным «Шербурских зонтиков». Я, конечно, просчитываю эти аллюзии и решаю, насколько критичны такие сравнения. Единственное, с чем бесполезно сравнивать наши с Марголиным решения, – это с символическими образами. Некоторые критики, например, сравнивали наши кадры в «Шербурских зонтиках» с какими-то «колесами судьбы», но мы даже не думали об этом! Это просто кадры, подобные кадрам фильма.

ВЗГЛЯД: А два огромных колеса, которые стали акцентом сценографии в «Мертвых душах», тоже не «символ судьбы России»?

В.Б.: Во-первых, это просто очень удобный механизм для смены декораций, а во-вторых, гоголевский символ – то самое колесо, которое «доедет или не доедет»... Действительно, их огромность и несообразность чем-то напоминают и нашу огромную страну, которая непонятно как едет, непонятно куда доедет...

ВЗГЛЯД: На протяжении всей оперы Щедрина на экране-декорации демонстрируют черно-белые кадры тоскливого русского пейзажа. Это кинохроника или современная работа?

В.Б.: Мы специально сделали для спектакля съемки из окна в поезде «Москва – Херсон», в том самом направлении, куда должны были отправиться и чичиковские мертвые души. Поразительно, было такое чувство, что в России почти за двести лет не изменилось ничего: те же однообразие, тоска, бедность. Гоголевская поэма совершенно необыкновенна по языку и поразительно актуальна: вот, например, Чичиков – он прошел все этапы традиционных российских «кормушек», от строительных «распилов» до таможенных афер. Разве что до нефтяной скважины не добрался...

ВЗГЛЯД: Ваш дебютный фильм посвящен «мирному атому». Не смущает, что он появится в год 25-летия Чернобыля и после недавней японской трагедии?

В.Б.: Фильм «Неделимое» будет готов в июле. Он скорее не про атомную станцию, а про любовь. Такой абсурдистский пересмотр традиционной для того времени темы физиков и лириков, эксцентричная комедия про любовь, мирный атом и искусство. Не думаю, что там есть какие-то обидные вещи для тех, кто серьезно занимается атомной энергетикой. В конце концов, мы должны понимать, что у нас нет другой перспективы в энергетике, кроме атомной. Вокруг Парижа находятся пять атомных реакторов, прямо среди виноградников. Но это же не останавливает нас от поездки к Эйфелевой башне?

ВЗГЛЯД: Недавно вы согласились стать членом Общественной палаты. Полагаете, там можно будет сделать что-то реальное для культуры?

В.Б.: Я принял решение осознанно и хочу довести дело до конца. Вопрос о финансировании современной культуры – вопрос для России очень важный. Не будем демагогически рассуждать о «независимости искусства от государства». Практически все российские театры живут на государственные дотации. Но современное российское искусство требует государственной поддержки. Почему в Австрии правительство обязало театры 30% всех музыкальных постановок делать на основе современного искусства? Почему в Германии спектакли Саши Вальц осуществляются на государственные средства, а не на деньги частной компании? И почему, наконец, многие российские современные композиторы и музыканты получают гранты и поддержку за границей, а не у нас? Может, использовать австрийскую модель поддержки современного искусства? Ведь сегодня в нашем отечестве не знают творчество не только таких современных композиторов, как Сергей Невский, Лера Ауэрбах и Дмитрий Курляндский, но и музыку, например, Родиона Щедрина или Вячеслава Тищенко.