«Наша публика – единорог»

В 2011 году исполняется двадцать лет со дня основания московской фолк-рок-группы «Рада и Терновник» – одного из символов отечественной альтернативной сцены, коллектива, безошибочно узнаваемого по многокомпонентной музыке, экспрессионистским стихам и потустороннему женскому вокалу.

Наши люди не ходят табуном. На наш концерт почти невозможно пойти праздновать корпоративный праздник или явиться всей студенческой группой

В преддверии юбилея основательница и солистка группы Рада Анчевская рассказала газете ВЗГЛЯД о своем самоопределении в нынешней музыкальной ситуации.

ВЗГЛЯД: Группа «Рада и Терновник» существует уже почти двадцать лет. Соответствует ли то явление, которое вы в итоге создали, первоначальному замыслу?

Рада Анчевская: Кто же его знает? Только тот, чей это был замысел. Но он не рассказывает. Это абсолютно серьезный ответ.

Бывают группы, которые создаются для того, чтобы денег заработать, бывает – чтобы сыграть рэгги, рок-н-ролл, бухать портвейн на репетициях, самовыразиться и прочее. Я просто пою свои песни и стараюсь, чтобы они звучали так, как они уже существуют где-то там, в ноосфере, в небе... По-разному можно сказать. Замысел предполагает некую цель, которой надо достичь, чтобы замысел осуществился. А мне неинтересно достижение единичной цели, мне пение интересно как процесс.

ВЗГЛЯД: Сейчас нас окружают совсем другие явления, чем 20–15 лет назад. Изменилась ли ваша музыка, и связано ли это хотя бы в какой-то степени с окружающими изменениями?

Р.А.: Музыка – нет, не думаю. Изменяться могут способы ее донесения. Вот 20 лет назад не было какой-то гитарной примочки, а сейчас она есть, но это не имеет отношения к самой музыке, только к средствам. Или 15 лет назад было технически сложнее записать много треков в одной песне, а сейчас нам это сделать проще.

Впрочем, наверное, музыка тоже меняется в зависимости от того, какое время на дворе, но я не очень могу это объяснить. Хотя... В начале 1990-х мы играли очень медленно по темпу – почти все композиции были неторопливыми, у нас не было песен короче четырех минут, а все больше минут по семь-восемь. Меня из-за этого периодически называли наркоманкой, почти после каждого концерта (а иногда и до) предлагали на выбор легкие и тяжелые наркотики. Никто не верил, что можно в неизмененном состоянии сознания играть настолько медленные песни, да еще и голосом всячески изощряться. Сейчас тяжело играть программу, сплошь состоящую из очень медленных композиций. То, что мы сейчас играем как задумчивые композиции, – с точки зрения 1993 года просто взрывные ударные боевики. Наверняка, можно сделать философские обобщения, но мне неохота.

ВЗГЛЯД: В связи с доминированием Интернета принципы распространения и бытования музыки буквально за несколько лет изменились. По-вашему, Сеть помогает или мешает деятельности некоммерческих музыкантов?

Р.А.: Скорее, помогает. Легче осуществлять обмен информацией. Хотя этой самой информации в Интернете уже столько, что найти что-то стоящее просто сложно. И веры нет никому – на форуме сотню восторженных отзывов может написать один и тот же человек под разными никнеймами, например.

ВЗГЛЯД: Вас знают очень многие, группа «Рада и Терновник» автоматически вспоминается одной из первых при разговоре о русском фолке. Как вам кажется, есть ли у вас своя целевая группа? Ощущаете ли вы присутствие той аудитории, которую можно назвать специфически вашей?

Р.А.: Ну да, ощущаю. Но наша публика – она такая, фэнтэзийная. Как единорог – он вроде как есть, потому что из книжек известно, как выглядит, и часто упоминается. Он точно хороший, думаешь о нем – и на сердце светлее, но он невещественный.

На эту тему
• Музыка февраля в темпе дабстеп
• Музыка декабря: саундтреки к фильмам и Новому году
• «Шелк» Ирины Богушевской: тактильное ощущение музыки
• Новый альбом «Несчастного случая»: слезы клоунов
• Октябрь: музыка спален и экспериментов

Наши люди не ходят табуном. Это, кстати, ужасно для того же самого промоушна. Нет эффекта стада – на наш концерт почти невозможно пойти праздновать корпоративный праздник или явиться всей студенческой группой, потому что у кого-то будет отчаянная любовь к этой музыке, а у кого-то отчаянная же ненависть и возмущение. Мне рассказывал молодой человек, отвозивший на «стрелку» в метро наши диски (он их там продавал): если стоит человек где-то сбоку, отдельно от всех, какой-то странный, то точно за нашим диском приехал. Нас слушают странные. При этом чисто внешне это могут быть взрослые и очень успешные люди, но внутри они все непростые и неземные немного – романтики, верят в чудо, думают о невещественном. А внешняя жизнь, повторюсь, может быть совсем иной. Человек может занимать высокий пост в повседневной жизни, но отпускать на волю свою вот эту неземную часть, слушая нашу музыку (тогда как обычно люди на концертах высвобождают что-то другое). Они всегда есть, они всегда одиночки и я их люблю – за наивные вопросы, за странные же подарки (браслет из компьютерных плат, например). За то, что я на дисках могу напечатать свой домашний телефон и точно знаю, что мне позвонят только по делу. Вообще, мне приятно, что у меня такая публика.

ВЗГЛЯД: Сохраняет ли для вас актуальность та идея, что музыка – это магическое явление?

Р.А.: Сохраняет. Другое дело, что музыка, существующая вокруг меня, – это фон, развлечение и не более того. Рок-музыку перестали слушать. То есть рок плавно превратился из собственно музыки для слушания в музыку фоновую. Произошла перемена функции. То, что раньше слушали, стало сугубо прикладным явлением – музыкой, сопровождающей что-то еще. Распитие пива, еду, пляски и прочее. Нет, очень круто, когда под музыку можно танцевать. Не круто, когда под рок-музыку только и можно, что танцевать, а слушать нечего. Исчезло доверие к рок-музыке, именно как к Музыке.

Меня бесит, когда мне говорят, что наша музыка «грузит». А Врубель грузит? А Лермонтов тоже грузит? Led Zeppelin? Ага, они все грузят. Может, это хорошо? Когда что-то не грузит и через минуту забывается – может, это плохо? А не наоборот.

ВЗГЛЯД: Если говорить о музыкальной ситуации в России, то в чем для вас наиболее существенное отличие 2000-х от 1990-х?

Р.А.: В 1990-е годы все верили в то, что будет круче и ярче. Сейчас ни во что уже не верят. Все только ждут, что будет. Опять же, в 1990-е годы было меньше искушений – не было «формата», огромного количества клубов и прочего. Молодая группа понимала, что надо играть свою музыку и именно непохожестью можно чего-то добиться. Сейчас молодая команда понимает, что можно чего-то добиться только похожестью – возьмут на радио, на фестиваль, а если играть кавера, то еще и в бар можно устроиться на постоянные выступления.

Ну и публика была более любопытная. Сейчас на неизвестные имена не заманишь, а в начале 1990-х, помню, собирались полные залы на список из никому не известных команд – было искренне интересно, что же за музыку играют все эти люди. И, кстати, музыка была интересной и разнообразной. Сейчас, если говорить о рок-музыке, я вижу вокруг меньше разнообразия. Возможно, вектор нового и любопытного переместился в сторону электронной музыки, нойза и т.п.

ВЗГЛЯД: Вы учились на филфаке Ивановского университета, занимались литературой, вращались не только в музыкальной, но и в литераторской среде. Как вы думаете, академический литературный бэкграунд помогает оригинально выражать себя с помощью текстов или, наоборот, в какой-то мере отнимает возможность быть непосредственным, нагружает ненужной рефлексией?

Р.А.: Я считаю, что каждый человек должен закончить филологический, искусствоведческий, философский или любой другой гуманитарный факультет. Это систематизирует знания и дает как раз нужный объем того самого бэкграунда. Непосредственным же быть можно, и обладая знаниями, уверяю вас. При этом полной незамутненности сознания от человека, умеющего читать и писать, смотрящего телевизор и шарахающегося по Интернету, ожидать бессмысленно – закончил он что-то или нет. Как раз филологический факультет избавил меня от очарованности литературоведением. Для того чтобы спокойно относиться к мороженому, надо им наесться. А рефлексия – это глупо. Считаешь, что страдаешь фигней, не страдай, займись другим. Не можешь заниматься ничем иным – не рефлексируй. Делай.