Хоррор на почве русского мифа мог бы стать одним из лучших в мировой литературе. Долгая история русских верований плотно связывает языческое начало с повседневным бытом русской деревни. Домовые, лешие, водяные, русалки так вплетались в ткань бытия человека на протяжении многих веков, что стали соседями...
12 комментариевКшиштоф Занусси: «Диалог необходим…»
Он является гордостью национальной культуры вместе с другим великом поляком – Анджеем Вайдой. Великий гуманист и католик, пан Кшиштоф Занусси – главный любимец экуменических жюри и профессиональных кинокритиков, снимающий этически и эстетически «правильное кино». Главные свои шедевры – «Спираль» и «Жизнь как тяжелая болезнь, передающаяся половым путем», а также «Защитные цвета» – он снимал прежде всего в расчете на польского зрителя – в чем Занусси может быть примером современным российским кинорежиссерам.
Известный польский кинорежиссер встретился с корреспондентами газеты ВЗГЛЯД Владиславом Поляковским и Ксенией Щербино, чтобы рассказать о том, какое место Россия и русское кино занимают в его жизни и что Бергман всегда был главным его кумиром. Не только в кино, но и в жизни.
– Вы так хорошо говорите по-русски…
Хороший парень» должен был плохо учить русский язык. Но мой отец посоветовал мне не обращать на это внимания
– Я учил русский язык в средней школе. Он тогда был обязательным для изучения.
Надо сказать, в тот момент все были настроены очень негативно по отношению к советской власти – на это имелось множество причин. Поэтому иметь плохую оценку за русский язык считалось чуть ли не единственно возможным и правильным.
«Хороший парень» просто не мог получить хорошую оценку по русскому языку. Более того, «хороший парень» должен был плохо учить русский язык. Но мой отец посоветовал мне не обращать на это внимания.
Язык существует вне политических реалий, а русский язык, считал он, очень красивый язык. И русская литература очень красивая. И сейчас я очень благодарен ему. Я всегда с удовольствием работал с Россией, с русскими, хотя многие коллеги меня и ругали за это.
– Можно ли сказать, что Россия занимает в вашей жизни какое-то особенное, только ей свойственное место?
– У нас, поляков, с Россией были исторические сложности. Лично я – за диалог, диалог с современной Россией, живущей своей современной жизнью. На самом деле мне же всегда было интересно, чем мы, родственники, друг от друга отличаемся. Православие, духовность восточного христианства – все это очень интересно.
– Какими вы видите отношения России и Польши в будущем?
– Прежде всего диалог необходим. Я считаю, что если появляется эмоциональная напряженность, то это дело преходящее, это можно исправить.
Я работал с русскими актерами, русскими режиссерами, приезжал в Россию, и ко мне приезжали в Польшу, но отчужденности, недопонимания у моих гостей не возникало никогда.
Между нашими странами всякое было, и если за двадцать последних лет отношения улучшились, то ведь это и есть самое важное, на это нужно делать акцент, а не на проблемы. Мне кажется важным позитивный подход.
– Если говорить о кинематографе, к сожалению, нельзя избегнуть вопроса «Под чьим влиянием вы сформировались?», хотя, видимо, вам его задавали уже не одну сотню раз. И все же, возможно, ваше мнение изменилось или вы припомните что-то, что редко упоминаете? Может быть, что-то из классики, что заинтересовало вас в последнее время?
- Земляничные поляны навсегда
- «Александра». Бессмысленность войны (ВИДЕО)
- Вольво или Бергман?
- Шарлотта Брендстром: «Рассказывать истории…»
– Ну, естественно, французский кинематограф, о котором я всегда упоминаю. Во-первых, Рене Клер в 40-е и 50-е годы. Во-вторых, как я бы сказал здесь и сейчас, Брессон. Понимаете, очень сложно говорить о каких-то влияниях, потому что ведь бывает и так, что ценишь, понимаешь и чувствуешь Мастера, но он тебе абсолютно неблизок, хотя как профессионал ты признаешь его авторитет.
Вот Бергман, к примеру, мне близок. А, скажем, Феллини – я сам его обожаю, но он очень далек от меня, от того, что я делаю, того, что мне интересно. Из русских режиссеров я бы назвал, конечно, Тарковского, ну и, пожалуй, Чухрая-отца.
– Могли бы выделить кого-то, кто всегда был и остается для вас кумиром?
– Да, и это как раз для меня совсем несложно. Это Ингмар Бергман. Причем кумиром он был еще до того, как я лично с ним познакомился.
Я смотрел его авторские картины и поражался тому, что это возможно – так снимать. Сам бы я никогда не решился! Бергман относился к кино как к роману, как к книге, и тогда я впервые подумал: если это получается у него, может быть, в кино и для меня найдется место.
Можно сказать, что он и натолкнул меня на идею стать режиссером.
– Есть ли кто-то из современных режиссеров, кто представляет для вас интерес?
– Ну, вопрос в том, кого назвать современным режиссером! Мануэль Оливейра тоже снимает фильмы, а ему сколько лет. А среди молодых я не хочу называть никаких имен. Я не судья. А то получится, что один режиссер выделит одного, другой – другого, и пойдет разбор сфер влияния и т.д.
– Какую из ваших собственных работ вы могли бы назвать любимой, не лучшей, а именно любимой вами как зрителем?
– Трудно сказать. По крайней мере, нет ни одной, за которую мне было бы стыдно или о которой я бы пожалел. Я рад, что многие достаточно трудные и сложные картины нашли своего зрителя. И «Спираль», и «Жизнь как тяжелая болезнь, передающаяся половым путем» – наверное, именно они…
В Польше же самой большой популярностью пользовались «Защитные цвета», они шли на уровне американских блокбастеров, и, думаю, такого уровня я уже не повторю, вернее, такого внимания я уже не добьюсь.
– Я помню этот фильм, он показывался в рамках Московского кинофестиваля и произвел на меня одно из самых сильных впечатлений…
– Неужели конкурсная программа была настолько плоха?