Евгений Попов: «Время рассказа…»

Свой разговор с обозревателем газеты ВЗГЛЯД Дмитрием Бавильским он начинает с объяснения того, что нужно для написания хорошего текста.

У меня куча начатых, но так и не дописанных рассказов, которые мне уже никогда не закончить, потому что я забыл, о чем там, собственно, шла речь

– В хорошем рассказе для меня важна тайная пружина, которая держит меня в напряжении, опасении, и я до конца рассказа наслаждаюсь незнанием – выстрелит мне эта пружина в лоб или наоборот. А написан рассказ сказом, диалогом, линейный он, с открытым или ассоциативным финалом – лично для меня не суть важно. Это ведь азы ремесла рассказчика, а не его мастерства и уникальности.

Я бы не смог объяснить, как сделана гоголевская «Шинель», и читал этот известный труд как остроумную фантазию, своеобразный интеллектуальный пи…ж высочайшего уровня.

– Правильно ли я понимаю, что самые важные слова здесь – «тайная пружина» и писать можно, лишь следуя за своей интуицией? Вы именно так пишите рассказы?
– Писать, следуя своей интуиции, – это годится лично для меня. Может, другой рассказчик холодно прогнозирует свой текст, закладывая туда «тайную пружину», как деньги в бюджет, и у него все прекрасно получается. В этом и есть тайна «тайной пружины», что блаженство здесь достигается самыми разными способами. В том числе и интуицией. Но не только ею.

– А чем еще?

– «Грубыми средствами не достичь блаженства», - писала когда-то поэт Елена Шварц. В этом, пожалуй, и суть моего ответа вам, а также гипотетическим «начинающим».

Если начинающему Бог таланта не дал, его «холодно прогнозируемый текст» будет мертвым, а «тайная пружина» будет торчать, как из старого дивана. Интуиция нужна, чтобы скрыть эту пружину. Здесь, повторяю, многое, если не все, зависит от личности рассказчика.

Интуиция решает за меня крупные и мелкие, но всегда практические вопросы создания текста: его объем, способ изложения, именуемый стилем, своевременная концовка, выбор персонажей, количество персонажей, их и мой, рассказчика, язык. Вплоть до мелочей – фамилия, погода, декорация и бутафория представления-рассказа. Это у меня, который, написав первую строчку текста, зачастую не знает в этот момент, что будет дальше вообще.

Вот отчего у меня куча начатых, но так и не дописанных рассказов, которые мне уже никогда не закончить, потому что я забыл, о чем там, собственно, шла речь и что я тогда хотел, хотя бы смутно, интуитивно. Я, кстати, так и публицистические тексты пишу, что в какой-то степени мешает мне производить их в большем количестве и, соответственно, зарабатывать больше денег. Для меня последнее время особой разницы нет, и мне иногда самому трудно определить, рассказ это, эссе или вообще «заметка». Я все пишу с одинаковой примерно степенью старательности, даже вот этот текст.

У других – внятный план, похожий на железнодорожное расписание, партитура, где четко указано, когда и зачем вступает тот или иной инструмент. И, представьте себе, тоже иногда получается очень хорошо.

Вообще-то мне все это объяснять трудно, как сороконожке. Начинающим я советовал бы перепробовать все возможное из писательских приемов и ухищрений. Это поможет создать некий «банк имманентностей», необходимый для практического писания. Рационального или ирра – неважно. Все равно ведь у любого писателя в конечном итоге получается не то, что он задумал. Все равно каждый начинающий должен пройти путь, прежде чем обрести нечто. Например, осознание того, что в структуре любой качественной прозы – тоталитарный режим, где диктатором – автор.

– Каким-то текстам не повезло, и вы их бросили, а какие-то продолжили. Интересно, а что произошло с теми, которые вы все-таки осуществили, – почему они воплотились?
– Мотивации были самые различные. Например: что же это такое? Я целую неделю шатаюсь неизвестно где и пьянствую, не написав за это время ни строчки. Нужно срочно что-нибудь написать. Садился и писал. Иногда почти набело, как будто в голове у меня чернилка. Иногда – в муках, с десятком черновиков. Интересно, что даже я сейчас уже точно не могу сказать, какой рассказ был написан за час, а какой за месяц. Рукописей у меня почти не сохранилось, но на некоторых видны следы ужасной работы над стилем. Чтобы не перепечатывать на пишущей машинке целую страницу, я поверх того места, которое следует исправить, делал вклейку, затем другую. Иногда чуть не десять вклеек на одном месте.

– И еще вопрос: вы говорите, что садитесь написать первое слово, но продолжение может не последовать. А что побуждает вас к «первому слову»? Какие чувства, ощущения, мотивации?
– Другие тексты, повторяю, шли легко. Чувства? Ну, какое-то определенное воспоминание о будущем рассказе. Как будто я не заново пишу, а что-то восстанавливаю. Когда рассказ закончен, и мне, автору, становится понятно, что он состоялся, возникает ощущение радости. И в этом смысле известное «Ай да Пушкин!» мне всегда казалась естественной, а не эксцентрической реакцией. Писатель, в принципе, всегда знает, хорошо он в этот раз написал или плохо. Опять же никогда не было побуждением к первому слову желание кого-то просветить, что-то кому-то доказать, поднять тему. Как птички – захотелось попеть, попел.

И то, что написано, я сам всегда осмысливал только после того, как это уже было написано. Отлежалось. После того, как это прочитали двое-трое моих друзей и высказали о прочитанном свое мнение, с которым я или соглашался, или наоборот. Создание рассказа – это воссоздание тверди из окружающего хаоса. Писать без повторов трудно, но необходимо, иначе все опять становится хаосом. После того как тексты осуществлены, они живут своей отдельной жизнью, как съехавшие с квартиры родителей деточки.

– А какая, в смысле творческого предчувствия, разница между рассказом и романом? Как, отчего вы понимаете, что на этот раз рассказом не обойдешься?
– Роман невозможно писать без плана и предварительных разработок. Роман на интуиции не вытянешь, потому что в романе много картинок и, если угодно, рассказов. Сел писать рассказ, так пиши рассказ. Но если тебя озарило и тебе вдруг помнился роман – откладывай в сторону рассказ и начинай придумывать роман. И будь готов к тому, что дело это долгое, нудное, с сомнительным конечным результатом.

– То есть роман придумывается, а рассказ изливается как есть?
– Да, если судить совсем схематично. Я уже излагал, что и рассказ кто-то пишет по клеточкам, но чаще всего это действительно излияния случайного вагонного спутника, пытающегося (в лучшем случае) рассказать человеку, которого он, скорее всего, никогда больше не встретит, все самое главное, порою тайное и интимное.

Роман всегда придумывается, даже если выглядит бурным потоком сознания.

– А что вы считаете для себя более естественным и органичным – писание рассказов или нахождение внутри больших прозаических периодов?
– Писание рассказов. Рассказов у меня на несколько порядков больше, чем романов. Да и романы эти при желании и некотором усилии зачастую членятся на отдельные рассказы, как сборная мебель.

– А чем цикл рассказов с повторяющимися лейтмотивами и общими героями принципиально отличается от романа (если, на ваш взгляд, отличается)?
– Принципиально отличается тем, что у романа должен быть общий механизм. А сборник рассказов – это коллекция автономных механизмов, каждый из которых работает сам по себе. Производя в лучшем случае (даже если мотивы и общие герои повторяются) коллективное, а не единое действие. «Сандро из Чегема» – это великий эпос, а не роман. А вот «Между собакой и волком» – роман.

И если автор все-таки намерен создать роман из рассказов (может быть и такой вариант романа), он должен обеспечить эти рассказы мощными, конгениальными рассказам связками.

Сейчас многие называют сборники рассказов романами, чтобы втереть очки издателям, которых мало интересуют сборники рассказов, и выдвинуться на какую-нибудь премию, которые тоже в большинстве своем интересуются романами. Да еще магический слух, идущий от издателей: сборники рассказов не продаются!