Кино на бумаге

Теперь настала эпоха киноромана, когда книга пишется вслед за успешным фильмом или подстегиваемый экранизациями недолгий интерес к классике заставляет читателей воспринимать прозу сквозь призму недавно просмотренных сериалов.

Диалоги с раскадровкой или хорошая проза?

Настала эпоха киноромана, когда книга пишется вслед за успешным фильмом

При знакомстве с книгами Арабова и Германа возникает странное чувство – читается как динамичная современная проза, но чего-то в ней не хватает. Когда понимаешь, чего именно, становится совсем интересно. В ней нет раздражающего заискивания перед читателем, от которого мало кто свободен, нет оглядки на его одобрительную реакцию. Несмотря на жесткий сценарный формат, если воспринимать эти тексты как прозу – а это хорошая проза, – приходит какое-то прекрасное чувство свободы. Ведь мы знакомимся с текстами, которые, собственно, не предназначены для чтения и потому вполне самодостаточны.

Юрий Арабов известен не только как постоянный соратник Сокурова. Он еще и замечательный поэт, и эта стихия постоянно присутствует в тексте его сценариев.

Любопытно читать сценарии фильмов, которые ты уже видел. Надо сказать, что не всегда воспоминания о фильме совпадают с текстом сценария, как ни странно, многие персонажи даже не ассоциируются с актерами, которые их сыграли. «Вот здесь было не так, вот тут смещены акценты», – постоянно ловишь себя на таких мыслях, переворачивая страницу за страницей.

Арабов – сценарист примечательных сериалов («Доктор Живаго» и «Дело мертвых душ»), фильмов Тепцова и Лунгина. Сценарии фильмов, которых ты не видел, равно как и неснятых фильмов, – еще больший литературный подарок. Не скованное режиссерским и операторским диктатом, неизбежно искажающим текст, произведение как бы расправляет плечи, становится еще более самоценным и «отдельным». Поправки к сценарию в процессе съемок неизбежны, на то и режиссер – ключевая фигура кинопроцесса. (Арабов, кстати, не хочет пробовать себя в качестве режиссера; Герман же пишет сценарии сам.)

Не так давно вышел сборник документов «Кремлевский кинотеатр», в котором приведены замечательные во всех отношениях тексты, свидетельствующие о неустанной заботе партии и правительства о развитии – как его понимала партия и правительство – советского кинематографа. Что неудивительно, поскольку «из всех искусств важнейшим…» (некоторые фразы, к сожалению, уже не дано забыть). Запомнилось особое внимание именно к сценариям, которые утверждались на высочайшем уровне, вплоть до участия самого Сталина. Режиссер не имел права отступать от утвержденного текста, и его работа заключалась в воплощении в жизнь намеченного и одобренного замысла. Ну и талант, если таковой имелся, приветствовался, если не выламывался за рамки соцреалистического канона.

Подробности, раскрывающие замысел

Сборник Юрия Арабова «Солнце и другие киносценарии»

Интересно прослеживать сквозные мотивы, которые неизбежно теряются в зрительском восприятии, поскольку просмотр фильмов обычно разнесен во времени. Так, любимые персонажи Арабова – люди особого склада: богоборец Господин Оформитель, Гитлер, Ленин, Хирохито (этот, наоборот, отказывается от своего божественного происхождения), Чайковский, ангел-истребитель Володя. При них обычно присутствует близкий человек, который берет на себя функции обеспечения социального бытования «особого» человека. Это слуга Чайковского, слуга Оформителя, комендант Горок, секретарь Хирохито.

На удивление сильна юмористическая стихия, которая как-то вымывается из фильма, но живо присутствует в сценарии, от гэгов до абсурдных сюжетных поворотов.

Есть и сугубо прозаические куски. «Я думаю, что жить не стоит потому, что солнце в наших широтах бывает все реже», – это отнюдь не речь персонажа, а кусок из описания. Или: «Невеста косила на левый глаз, и ее хотелось помыть». Как это снять? Откуда вообще вдруг возникает речь от первого лица? Она, кстати, очень интересно обыграна в «Тельце», когда некий невидимый Наблюдатель («я» в повествовании) следит за персонажами, свободно перемещается – как камера – сквозь стены («Мне стало интересно, что происходит вне дома») и читает мысли героев, вступая с ними в общение.

Германа тоже читать очень поучительно, по крайней мере можно понять, что происходит на периферии «Хрусталева». И вот еще что любопытно: то, что в фильме воспринимается как непрерывное безумие, в сценарии вполне адекватно и органично. Такова природа таланта Германа – набивать кадр до отказа очень важными и точными деталями, репликами, смысл которых ускользает при линейном – особенно первом – просмотре. Сценарий дает благодатную возможность наконец-то во всем разобраться. Этот скрипт хорошо бы иметь при себе зрителям, входящим в кинозал, чтобы они сверяли зафиксированное с происходящим на экране, как продвинутые меломаны на концертах мировых звезд.

Неснятые фильмы Германа читать сложнее. Долгожданный проект, растянувшийся уже на годы, «Что сказал табачник с Табачной улицы» – вольная экранизация романа Стругацких «Трудно быть богом» – так плотен, что вязнешь в нем, как в широкой грязи, по которой все время перемещаются его персонажи. Наверное, это будет особенный фильм Германа, но одна деталь – внезапно раскрывающийся зонтик, словно залетевший сюда из «Хрусталева» (там это значимая деталь, обозначающая иностранное происхождение корреспондента), – дает нам понять, что фильм, несмотря на его съемки в отсутствие диктата цензуры, все равно о том же, только вот происходит все совсем на другой планете…