Филипп Киркоров: «Я сам себя искал!»

Буквально к концертам выходит новый альбом Филиппа Киркорова «For you…». Это первый полноценный сольный альбом артиста за четыре года. Обозреватель деловой газеты ВЗГЛЯД Гуру Кен решил расспросить Киркорова не о личной жизни, как это обычно делают журналисты, а о профессии.

Наступит время, когда я буду лысым, не желающим прыгать, скакать, веселить, и мне захочется трагедий...

– В нашем шоу-бизнесе обычно судьба профессионального вокалиста и его же страшный сон – петь в кабаке вместо большой сцены. Как стать интересным широкой публике?
– Меня никто не искал, я сам себя искал. Методом проб и ошибок, интуитивно полагаясь только на себя, искал звездный путь, дорогу искал. Искал свой идеал, искал свою песню. Мне везло, я попадал на хороших творческих людей, которые меня раскрывали, которые были со мной в разные моменты моей жизни. И они мне помогали, указывали мне путь. Но этот путь искал я. Я ему следовал, я знал, чего хотел. Не сидел, не ждал: помогите мне, пожалуйста, продюсер такой-то, продюсер сякой-то. За меня никто ничего не делал. Типичный self made man. Не думаю, что тут нужны рецепты, как и чего делать. Надо быть очень уверенным в себе.

– Сейчас алгоритм self made man уже не актуален? Наступили времена продюсеров?
– Не знаю. А в Америке как это всю жизнь было? Почему Мадонна сама себя сделала, какие продюсеры ей помогали? Она делала себя в то время, когда шоу-бизнес представлял собой бледную копию того, что сейчас представляет. Она начинала в то самое время, когда там вовсю были продюсеры, они решали все, огромная машина шоу-бизнеса. Для них было то время, как у нас сейчас. И, тем не менее, с пятью долларами в кармане эта женщина сама себя сделала. Без всяких продюсеров, опираясь только на саму себя. Искала пути, искала деньги, искала связи, находила, пробивала их, создавала свою корпорацию, страну по имени Мадонна.

Я думаю, что сегодня времена непростые, коммерческие, конечно. Но настоящий талант, если он действительно настоящий талант, всегда найдет в себе силы заработать себе сам. Надо очень-очень верить в себя и немножко удачи. Даже не немножко, а 50% – это фортуна. Lucky! Вот Билан – он везунчик. Плюс к тому, что он талантливый человек, он везунчик, фартовый. Ему везло на встречу с хорошими людьми, которые давали ему не просто заработок. Скажем, раньше – Айзеншпис, сейчас – Батурин с Рудковской, которые в первую очередь увидели в нем не источник доходов, потому что сами состоятельные люди, а видят талантливого человека. И стали вкладывать в него средства, силы, и он оправдывает их вложения, он яркий артист.

А у меня не было Рудковской, меня вела путеводная звезда, но вот так физически, так материально помогать, как помогают сегодня Билану – у меня не было никогда такого. Всё, что делалось мной за все эти годы, делалось на мои личные, собственные деньги. Заработанные потом и кровью в собственной стране, стране, которая лишила меня начисто авторских прав. Где процветает черный пиратский рынок, который лишил меня абсолютно какого-либо заработка с альбомов, при миллионных тиражах. Это правильно? Это неправильно. И никто у нас эту проблему не решает.

– Насколько я помню, последний ваш рекорд по продажам – это два миллиона экземпляров альбома, вы получили за него Word Misic Awards. И затем ситуация сильно изменилась. Пираты забрали деньги с альбомов, но разве эти же пираты не умножили вам многократно концертные гонорары?
– Ну а почему нельзя было совместить? Совместить официальный заработок с тиража и тот пафос, о котором вы говорите? Так же распространять миллионными тиражами диски и получать с каждого тиража еще деньги за счет того, что эти диски придают тебе популярности, и проходят концерты, дающие тебе возможность заработать. Разве нельзя совместить приятное с полезным? Почему надо одно бросить в жертву другому? Типа меня пираты раскрутили, засветили мои песни, мои диски, за счет чего сборы на концерты увеличились. Да, тут они увеличились, но сколько денег я потерял… Если сравнить, сколько я потерял и сколько я заработал, получится ноль.

А я вынужден исколесить всю страну, для того чтобы заработать себе деньги на шоу. Или на то, чтобы снимать клипы. Я же не снимаю клипы за три копейки. У меня каждый клип – это кино практически, бюджет сериала. Хорошо хоть с меня денег за эфиры не берут. А многие артисты платят еще, чтобы показали. А на Западе – наоборот, артистам платят с телевизионных каналов.

Поэтому сегодня вот сейчас я готовлюсь к своим десяти концертам в Москве в Театре оперетты, юбилейным концертам. Даже при наличии аншлага, притом что билеты стоят недешево на эти концерты, если посчитать вал доходов с этих десяти концертов – он не перекрывает даже половины тех расходов на шоу, которые мы несем – реклама, создание декораций, пошив костюмов, всего. Грубо говоря, вал с концертов составляет миллион триста, а расходов на шоу – два с половиной миллиона. Потому что я не могу выйти после пяти лет молчания в Москве на голую сцену.

На эту тему
• Суд ждет Киркорова
• Павел Руднев: У русского мюзикла все позади
• Миллионы за популярность

– А почему вы выбрали такой относительно камерный зал, почему не в «Олимпийском»?
– Потому что «Олимпийский» – это может быть только один концерт, один! Даже при наличии «Олимпийского», вал доходов с концерта в котором может составить миллион, но расходы-то на шоу не уменьшатся. Реклама в городе такая же, декорации даже еще больше. В театре хоть как-то можно свести концы с концами, а с одного концерта в «Олимпийском» никогда не сведешь. Тем более, при том отсутствии времени на репетиции: для того чтобы снять концерт хорошо, одного концерта недостаточно. Чтобы снять концерт в Олимпийском, надо неделю сидеть в этом «Олимпийском» и репетировать. А еще посчитайте, сколько надо заплатить за аренду «Олимпийского» на неделю и репетировать, сколько?!

– История с программой «Лучшее, любимое и только для вас» с личным самолетом, с перелетом и т.д. Ведь на тот момент наш шоу-бизнес не был к этому готов? Это было желание пожить в нормальном шоу-бизнесе?
– Он не был готов, но принял. Шоу-бизнес до сих пор не может прийти в себя от этого тура, хотя десять лет прошло с той программы, с тех 30 концертов в Петербурге, с того тура с самолетом, портретом. Десять лет прошло! И никто из артистов подобного тура не повторил. Никто! Только одна Пугачева спустя два или три года после нашего тура, когда у нее было возвращение триумфальное – помните, она уходила, потом вернулась на эстраду, и так же с самолетом проехала по всей стране.

Но у меня была другая программа, мы с собой возили декорации с эффектом взрыва. А у нее была камерная программа, построенная на ней одной. У меня было все это шоу с аппаратурой в самолете. И так никто этого не повторил. По сути, у нас шоу-бизнес до сих пор не готов к подобным акциям. И если бы не наши усилия, не наши вложения и безумная вера и желание удивить публику… Шоу начиналось с аэропорта – приземлялся самолет, нас встречали с мигалками, ехали во дворец спорта. Сейчас, десять лет спустя, к моему сорокалетию я хотел бы повторить это.

После концертов в Москве мы отправляемся с концертами в Санкт-Петербург. Весной будущего года мы начинаем большой тур, хотим его повторить – тоже с декорациями проехаться по всей стране и дать мега-тур. Может он будет называться «Десять лет спустя».

С одной стороны, я горжусь тем, что по большому счету являлся первопроходцем и никто так и не повторил подобного, хотя многие били себя в грудь: «А, да это легко, да что там такого»… Легко, но никто не повторил. А с другой стороны, грустно, что десять лет прошло, а мы не в состоянии по большому счету делать мегатуры, мегашоу на самом высоком уровне для всей страны. Мы можем сегодня сделать красивую телевизионную программу, составить премию «Золотой граммофон», «Новые песни о главном», «Песня года», премию «Муз ТВ», Юрмалу… Но чего это стоит, каких огромных денег это стоит организаторам!

«Я человек-праздник!»

Поднять такой фестиваль, как Юрмала, сколько надо вложить! Я знаю, сколько вкладывает Крутой и его компания, и какой огромный минус с этого предприятия, несмотря на то что аншлаги. На премии «Муз ТВ» яблоку негде упасть в зале, но пригласить только одну Кристину Агилеру – это уже бюджет всего сбора в «Олимпийском». А декорации, а съемка, а сцена, а реклама? Я уж не говорю, сколько стоит прибытие Стиви Уандера на «Новую волну». А это уже заграница, всех расселить и поселить, все уже перешли на евро. А зал «Дзинтари» небольшой, зал Оперетты тоже не растянешь до десяти тысяч. Там тысяча шестьсот мест, поэтому я даю десять концертов.

Есть возможность отрепетировать, и все-таки есть еще и ощущение театра. «Олимпийский» при всей его масштабности такого не дает. В моей жизни уже есть галочка. У меня был «Олимпийский», было пять концертов подряд в «Олимпийском». Но я не повторяюсь, я ищу новые формы, я все-таки не двадцатилетний человек. Форма театра, форма доступности, камерности, интима и в то же время шика, гламура мне сегодня гораздо ближе, чем эта огромная форма «Олимпийского». У меня в жизни было шесть «Кремлей». Были три раза по три недели концерты в зале «Россия», у меня был «Октябрьский» 33 концерта подряд, был «Кодак-театр» в Лос-Анджелесе, «Мэдисон-Сквер Гарден», «Карнеги-Холл», «Радио-Сити Мьюзик-Холл», «Палладиум» в Лондоне…

В моей жизни не было еще «Олимпии» в Париже и не было театра Оперетты. Надеюсь, что новый зал на месте бывшего ГЦКЗ «Россия» откроется именно моим шоу, мне хотелось бы. Хотя думаю, что первый концерт в этом зале даст Кобзон. Мы уже состаримся, а он будет всё петь. Но я не претендую, я могу быть вторым точно.

– А с чем связаны задержки с выпуском альбома «For you…»? Столько раз переносился выпуск, и материал у вас там крали, и еще какие-то были причины.
– Всё не то. Это было всё так вымученно, петь не хотелось, состояние было не альбомное, не гастрольное, не творческое вообще. Это нормально, у каждого творческого человека бывает нежелание творить. Я сказал себе, что не хочется возвращаться к концертной, гастрольной деятельности. И ушел на дно. Ну так сложилось, такие жизненные были обстоятельства, что мне петь совсем не хотелось. Потом, когда захотелось, сразу я не мог, надо было взять разгон, подсобраться, эмоционально зарядиться, тупо захотеть что-то записать. Вот до этой паузы был период, когда всё это накапливалось, как снежный ком наваливалось, такая бездна, потом развод, потом скандалы, с Ароян… или сначала была Ароян?.. Совершенно было не до песен. То есть эта яма до этой бездны и после – образовался период в семь лет практически, ну пять лет.

А «Сам П...А?! или Kirkorov MaZZDie!!!» – это такой выкидыш, это реакция на всю ситуацию, связанную с розовой кофточкой. Я по-другому не могу реагировать, только так иронично, в стиле Киркорова, посмеяться над самим собой, над всей ситуацией. Но это еще не повод был для альбома, скорее наоборот, это смех сквозь слезы. Пока это всё во мне наладилось, образовалась гармония…

Западные артисты по десять лет записывают альбомы – Дэвид Боуи, Мик Джаггер. Тина Тернер вообще молчала пятнадцать лет. Я уж не говорю о Барбаре Стрейзанд. Тина молчала от хорошей жизни, а Барбара молчала от не очень хорошей жизни. Вроде сейчас, когда все только наладилось, устаканилось – нашлось время и для альбомов, для концертов, для гастролей, для себя.

– Песня «Яна» из нового альбома посвящена Яне Рудковской?
– Да, это я Яночке посвятил, хотя я хотел записывать эту песню задолго до знакомства с Яной. Эта песня на самом деле очень нравится Алле, она позвонила мне недавно и говорит, почему не несешь песню «Яна» на радио? Я говорю: да что-то как-то не подумал… Она говорит: «Незаслуженно забытая песня, немедленно неси!» И теперь она звучит на радио «Алла».

«Сегодня мы живем в совершенно другое время – время радиоформата»

– А откуда в ней еврейские мотивы?
– Это замечательный композитор Ружицкий, написавший еще «Мадам Брошкину» – в ней тоже есть еврейские мотивы. Композитор, который время от времени подкидывает неплохие песни. На самом деле, моя самая любимая композиция на этом альбоме – песня «Сердце в тысячу свечей» Дубцовой и вторая дубцовская песня – «Иллюзия». Это две мегапесни!

– Дубцова рассказывала мне недавно на своей презентации о том, что вы с ней много перезванивались, обсуждали сюжет «Сердце в тысячу свечей»…
– Да, она просто попала в тот момент, когда мне было очень плохо, она эмоционально попала, мы с ней встретились. Она такая девочка, очень так прониклась… Есть такие композиторы, авторы – биографы. Вот Николаев такой, он всегда в своих песнях мог предсказать ситуацию, даже будущее предсказать. А есть такие акыны, как Ира. Она описала сегодняшнюю ситуацию, сочинила эту песню, подарила ее мне. Если бы эта песня в меня не попала, она так бы и отошла от меня, в народ не пошла бы! На нее клипа нет, я практически нигде на большой сцене не пел ее, но, тем не менее, она стала популярной и в «Золотой граммофон» попала самостоятельно, это же о чем-то говорит!

– У вас очень много разноплановых песен, но совсем нет песен провидческих, трагических, возвышенных. У Пугачевой – есть. Ее «Монолог», «Когда я уйду»… Почему так?
– Время другое было. Сегодня мы живем в совершенно другое время – время радиоформата, которое от нас требует. Те, кто заказывает музыку, требуют от нас писать музыку в формате востребованном, как им кажется, зрителем. Любое произведение, выходящее за формат радиостанции, оказывается либо в корзине, либо у себя в машине, либо у себя в альбоме, либо у себя на концерте. Ходите на концерты, и вы увидите и трагедию, и комедию, и характер поэзии, и Шекспира.

– На концертах в Оперетте Шекспир прозвучит?
– Шекспир… В этой программе не знаю, а в последней был:
Все страсти, все любви мои возьми,
От этого приобретешь ты мало.
Всё, что любовью названо людьми,
И без того тебе принадлежало.
(Шекспир, сонет 40. Перевод С.Я.Маршака)

Естественно, я понимаю, что куда я попрусь на радио с этой поэзией? Вот такая песня, как «Чтобы ты не промокла, я буду твоим плащом, чтобы ты не сгорела, я буду твоим дождем», несмотря на то что это не Цветаева, не Ахмадуллина, не Шекспир, это Любаша, но всё равно это красивая серьезная поэзия, трагическая песня о любви. «Через мили и века вот тебе моя рука, позовешь меня, чтобы я тебя позвал» – серьезная поэзия. Поэтому с трудом ее брали на радио, только благодаря личным каким-то отношениям эту песню взяли на радио, а не хотели брать. Мол, очень пафосно.

Музыка сегодня на радио востребована фоновая, чтобы не задумываться. Если сегодня появилась «Когда я уйду», вряд ли бы эту песню сегодня взяли в ротацию, вряд ли бы она вызвала спрос у тех, кто сидит во главе радиостанций, такой, какой она вызвала в 1975 году. Раньше музыка образовывала… А сейчас спрашивают, зачем этот пафос: «Чтобы ты не промок под этим плащом»? Думаю, если бы не Филипп Киркоров исполнял эту песню, а кто-то другой, то вообще бы не взяли.

Та же «Сердце в тысячу свечей» – там тоже непростой текст. Очень серьезная песня, меня даже беспокоит, что в последнее время от меня идут в народ серьезные песни. «А я и не знал, что любовь может быть жестокой» – очень простой грустный, без каких-либо ухищрений и образов, текст.

– Всё же лирическая песня и трагическая – это разные жанры.
– Во-первых, еще существует понятие образа. Если мне даже в двадцать лет это было не гармонично… Ну не шла мне трагедия, потому что я человек-праздник. Даже в сорок лет, пройдя какой-то путь, пусть не самый гладкий, а тернистый, и в личном плане тоже были какие-то свои маленькие трагедии, и всё равно трагедия с шекспировскими страстями мне не присуща. Я должен быть органичен в своем образе, придерживаться стиля. Я могу как актер сыграть, но надо ли это моему зрителю?

Вот Леонтьеву надо, у него другой образ, у него романтично-лирично-ироничный образ. Но если я захочу, я могу себе вставить в концерт песню откровенно полную страстей. «Чтобы ты не промокла, я буду твоим плащом, чтобы ты не сгорела, я буду твоим дождем» – в этой фразе столько трагизма, что даже не надо искать другого образа, чтобы показать, что ты прекрасный драматический актер. Достаточно спеть эти строчки так, что в зрительном зале будут плакать. И не нужен трагизм, нужно всё в меру. Вот для моего образа это мера, та грань, которую надо соблюдать, чтобы не перешагнуть ни в ту, ни в другую сторону.

Мне рассказывала Алла замечательную историю из своей жизни.

Будучи молодой, она ездила в команде радиостанции «Юность» по гастролям. И где-то на каком-то концерте она пела какие-то серьезные трагические песни, а ей было 18 лет. И так ей казалось всё гениально, восхитительно. А жена одного очень серьезного человека, который был на концерте, руководителя одной из этих шахт, подошла к ней и сказала такую вещь: «Ты очень талантливая девочка, очень талантливая, у тебя такое будущее, будешь великой певицей, но можно дать совет: зачем тебе сейчас трагедии сорокалетних, пой о том, что тебе близко, а трагедии сорокалетних еще успеешь спеть». Она задумалась… И сказала мне: «Только сейчас я поняла, что имела в виду эта женщина. Прошло время, и я стала петь трагедии сорокалетних, чуть раньше того, как мне сорок исполнилось». И Алла в тот момент прекратила все трагедии – пела «Посидим-поокаем», «Всё могут короли», но в то же самое время она готовилась к трагедиям сорокалетних. То есть всему свое время.

Наступит время, когда я буду лысым, не таким желающим прыгать, скакать, веселить, и мне захочется тех самых трагедий.

Хотя я думаю, что до старости буду таким, какой я есть. У каждого свой творческий путь.