Алексей Иванов: «Я пишу как читатель»

Читатели, приученные Ивановым к экскурсам в историю и архаичной лексике рабочего люда XVIII века, могут отдохнуть: по стилистике новая вещь похожа на «Географ глобус пропил». О новой старой книге и девиртуализации литературы мы поговорили с самим писателем.

«Сердце Пармы»

- Сейчас вам часто приходится давать интервью журналистам. Как вам нравится эта часть писательской работы?
- Это, конечно, работа. Я ее считаю неотъемлемой, поскольку в условиях современного медиарынка любой книге нужен промоушен, поддержка СМИ. Поэтому я активно поддерживаю любые подобные инициативы издательств. Когда все это начиналось, мне было, конечно, приятно: такое внимание прессы не может оставить писателя равнодушным. Однако сейчас, что касается меня, все это тщеславие полностью ушло.

- Вы читаете собственные интервью? Наверное, как у всех интервьюируемых, у вас часто возникают претензии к журналистам в связи с перевиранием ваших слов?
- Я читаю все интервью. И претензии возникают постоянно. И не только к журналистам, но и к самому себе. Спрашиваешь сам себя: почему это сказал, зачем ляпнул глупость, сказал что-то, когда на самом деле так не думаешь? Я и рецензии читаю на свои книги, и вообще отслеживаю все, что касается меня.

- Расскажите немного о новой книге. Что она собой представляет?
- Это книга новая, но произведение старое, и даже очень старое. Это мой первый прозаический роман, написанный в 1993 году, однако в то время я никуда его пристроить не смог. Роман посвящен студенческой жизни конца 80-х – начала 90-х годов, как раз тому периоду, когда я сам был студентом. Самое главное, на мой взгляд, в нем то, что там охвачен узкий промежуток отечественной истории, когда советская эпоха со всеми гримасами, ужасами и одновременно со всем прекрасным, что в ней было, закончилась, а новое время еще не началось. То есть времена власти денег, компьютеров, наркотиков, поп-культуры, массмедиа еще не пришли на смену старым. И этот краткий промежуток – два-три года – был промежутком истинной свободы, когда никакого гнета над сознанием человека не было. Обычно когда говорят об этих временах, то почему-то припоминают бандитов или начинающих олигархов, а я взял просто студентов, таких, каким сам был в то время.

- Не кажется ли вам, что здесь вопрос скорее восприятия, не эпохи? Студент априори по-другому смотрит на жизнь в силу того, что он молод, неопытен...
- Возможно, вы правы. Как было сказано у Дмитрия Сухарева в «Сороковых, роковых…»: «Как совпало. Война, беда, мечта и юность». (Иванов цитирует на самом деле стихи Давида Самойлова. – Ред.) Произведение было написано по горячим следам, за это я его и ценю. Наверное, оно морально и критически, эстетически устарело, но зато оно абсолютно аутентично пережитым ощущениям.

- Почему оно раньше не вышло, в годы, когда было написано?
- Я пытался его опубликовать в журнале «Юность», но главный редактор его зарубил. И, кроме того, весь процесс публикации в те времена был таким долгим, что, когда я получил окончательный отказ от издательств, я уже написал половину «Географа» и принял решение пытаться пробиться с новым продуктом, а не продолжать трястись над «Общагой».

В лице Оксаны Робски мы видим редкий пример беллетристического представления определенной социальной группы

- В связи с этим хочется спросить о вашем отношении к «толстым» литературным журналам и связанным с ними премиям. Раздаются голоса, что эти журналы давно уж не те, что были в 80-е годы, и надобность в них отпала.
- Я не думаю, что литературные журналы нужно записать в мертвый груз. Но, конечно, свою актуальность они потеряли. Мобильность книгоиздания сейчас гораздо выше, чем подвижность журналов. Писателю не имеет смысла обращаться в журнал, гораздо легче и быстрее напечатать книгу в издательстве. Премии, безусловно, нужны, невзирая на все скандалы и неувязки, с ними связанные. Они помогают писателям и улучшают литературную атмосферу.

- Ваши книги очень непохожи друг на друга: «Географ» и «Золото бунта» выполнены в разных жанрах и стилистике. Вы одинаково свободно себя чувствуете в различных жанрах?
- Абсолютно свободно.

- И «Общага на крови» ближе по стилистике к «Географу»?
- Да. Но если «Географ» вырос из городской прозы 60-х годов, то «Общага» скорее наследует классическую русскую традицию. Причем драматургическую, то есть когда в произведении налицо единство места и времени. «Общага» более строга с точки зрения соблюдения канонов жанра.

- К какой литературной традиции вы себя причисляете?
- Я считаю, что через всех своих предшественников я унаследовал русскую классическую традицию в ее стержневом потоке.

- «Золото бунта» озадачивает читателя изобилием вышедших из употребления слов, архаических специализированных терминов. Когда вы пишете книги, вы влезаете в шкуру читателя? Заботитесь о том, чтобы книга понравилась? Или стремитесь больше к самодостаточности в произведении, не придавая значения, понравится оно или нет?
- У меня вообще такое ощущение, что я пишу как читатель. Я всегда видел, как читается то, что я пишу. Мне кажется, не надо, читая мои книги, изучать пособия или словари по судостроению. «Золото бунта» – это закономерное явление в отечественной литературе, которая после советской эпохи прошла несколько этапов. Первый этап – деструкция, флагом которой был Сорокин. Второй этап заключался в том, что все разрушенное было еще и виртуализировано, и флагом этого периода выступил Пелевин. А сейчас пошел третий этап, когда виртуализированная среда обратно набирает плоти. И «Золото бунта» с его непривычной старинной лексикой – это как раз обретение плоти виртуальной литературы. В жанре исторического романа гораздо проще сделать то, что лежит в русле развития русской литературы.

«Географ глобус пропил»

- Владимир Сорокин не раз говорил, что в современной русской литературе нет по-настоящему больших писателей. Вы с ним согласны?
- Нет, я так не считаю. Мне кажется, большие писатели есть. И потом, Сорокин литератор, а не критик и не литературовед, его мнение не особенно объективно. С его точки зрения, больших писателей нет, а с моей – есть. Я бы назвал, безусловно, Виктора Пелевина. Того же самого Сорокина, кстати.

- Вы проводите различие между московской литературой и, в кавычках, литературой провинциальной?
- Если иметь в виду провинциальную литературу, которая хочет быть похожей на московскую, то здесь очевидно различие в качестве между ними. Если же иметь в виду провинциальную литературу, написанную на местном культурном коде, как, например, мои два романа, то без ложной скромности могу сказать, что они выше уровнем.

- Как вы относитесь к новой моде в литературе – гламурным романам Оксаны Робски и других авторов?- Я не очень внимательно отслеживаю литературную ситуацию, но воспринимаю эти книги позитивно по двум причинам. Во-первых, в литературе должно быть все, в том числе гламурные и антигламурные романы. А во-вторых, в лице Оксаны Робски мы видим редкий пример беллетристического представления определенной социальной группы, которая полностью адаптировалась в нынешних условиях, знает, что она хочет от жизни, и имеет представление, какой должна быть жизнь этого сообщества через некоторое время. То есть имеет некий футурологический проект.

На эту тему
• Почему не было великих художниц?
• «Эмиграция» – история болезни страны и человека
• Леннон, Высоцкий, Дассен: три цвета времени
• Купленная революция, или Проданный нелоготип
• Норвежский квинтет
• Вера Павлова: А про эротику я ничего не понимаю

- Как обстоят дела с экранизациями ваших произведений? Насколько я знаю, готовятся фильмы и по «Географу», и по «Золоту бунта».
- Все вроде должно быть экранизировано. «Географ» – четырехсерийным сериалом, «Золото бунта» – 12- или 8-серийным, а «Сердце Пармы» – полнометражным фильмом.

- Когда перед Набоковым встал вопрос об экранизации «Лолиты», он долго отказывался от написания сценария. И очень боялся, что фильм по книге его не удовлетворит, а смыслы будут искажены. Вам предлагали стать автором сценария к фильмам по вашим произведениям? И не испытываете ли вы набоковских страхов?
- Предложения были от всех студий. Но, поскольку я человек новый, ни опытом, ни авторитетом не обладающий, кинематографисты в итоге не захотели делать ставку на никому не известного автора. И были абсолютно правы. Конечно, я боюсь, что будет искажение. Мне бы как автору хотелось, чтобы фильм был абсолютно эквивалентен произведению. Но я понимаю, что это невозможно. Я склонен предоставить создателям фильма абсолютную свободу действий.