Памяти перестройки

Пастернак называл нэп «самым двусмысленным и фальшивым из советских периодов». Во многом это определение касается и перестройки – нового нэпа, который длился примерно столько же, сколько и его старший собрат.

Нэп образца 80-х

Перестройка – новый нэп, который длился примерно столько же, сколько и его старший собрат (фото ИТАР-ТАСС)

«Чтоб ты жил в эпоху перемен!» – это намозолившее слух древнекитайское ругательство коснулось всех. Рожденные в середине века застали несколько эпох. Закат огромного советского периода (1917–1985), собственно перестройка (1986–1991) и новая российская история. Я бы даже выделил в последнем периоде додефолтовский отрезок (1991–1998), это уже наше ретро.

Каждая из этих эпох имеет свои характеристики, свой вкус, цвет и запах для «пользователей» – нас с вами. Вспомним перестройку и мысленно опрокинем стопочку. Не чокаясь.

Термин «перестройка» был выбран удачно. Поскольку он имел отношение к строительству, через какое-то время возникли «архитекторы перестройки» и «прорабы перестройки». Предполагалось, что есть некое сооружение, которое нуждается в доработке. Но казус оказался в том, что прежде чем приняться за эту самую доработку, требуется описать сооружение – советский социализм образца 1985 года.

Как выяснилось, уже само это описание таило разрушительную силу огромной опасности. Сооружение могло существовать только в режиме умолчаний и недоговорок и стало разрушаться параллельно его описанию.

Сегодня слово «перестройка» уместно разве что в названиях фирм, занимающихся перепланировкой помещений. В другом смысле употреблять его уже неразумно, слишком много дополнительных смыслов, в первую очередь эмоциональных, прилипло к этому существительному.

Назад к Ленину

Перестройка во многом была битвой слов и реальности (фото ИТАР-ТАСС)

Я помню пьяного работягу в трамвае, который на протяжении всего маршрута смотрел в одну точку и безостановочно повторял, пока его не попросили заткнуться: «За Ленина или за Сталина?»

«За Ленина!» – радостно кричали газеты и журналы. Как будто ощущался недостаток присутствия этого субъекта даже в визуальном смысле! Собственно, уже в середине 70-х все вопросы были обсуждены на вольнодумных кухнях и такой бурный всплеск доверия к тоталитаризму с человеческим лицом был явным анахронизмом. Но за это платили. Оставим степень искренности тогдашних властителей дум под вопросом. Просматривать же периодику тех лет, встречая знакомые имена, сейчас особенно неприятно.

Свобода отмерялась в микрограммах, как сильнейшее психоактивное вещество, под чутким руководством Кремля. Прыжки в недозволенные области резко пресекались, но дозы свободы приходилось увеличивать в геометрической прогрессии.

Перестройка во многом была битвой слов и реальности. Сражались кремлевские заклинания и неумолимое развертывание процесса демократизации – освобождения от магической риторики. «Процесс пошел» и медленно, но верно перестал быть управляемым.

Сначала речи Горбачева воспринимались с интересом только по контрасту с выступлениями прежних руководителей. Те говорили строго по бумажке и не допускали отсебятины.

Михаил Сергеевич, когда отрывался от печатного текста – а делал он это частенько, – наворачивал такие стилистические фигуры, которые не снились ни Прусту, ни Фолкнеру. Правда, понять что-либо в его многословии было затруднительно, но живость изложения приятно удивляла. Я искренне сочувствую редакторам, которым приходилось «причесывать» его чересчур живую и сбивчивую речь перед очередными публикациями.

А журналы и газеты переполнялись совсем другими публикациями, резко увеличив тиражи.

Это воспринималось двояко – то на ура, то с некоторым недоумением. Впрочем, это с какой стороны посмотреть. Например, что общего в решении печатать Солженицына и решении не печатать «Доктора Живаго»? То, что решения эти принимались в Кремле, который по определению никакого касательства к литературе не имеет.

Перестройка - загадочный период (фото ИТАР-ТАСС)

Кто-то жадно глотал разрешенное, кто-то морщился – мол, читали мы все это давным-давно в сам- и тамиздате. Так или иначе, осваивались какие-то белые пятна. Интересно, что стало бы с тиражами, когда были бы опубликованы все запрещенные произведения?

Кстати, о самиздате. С выходом закона о печати появилась возможность издания книг за свой счет. Потом стали появляться кооперативные издательства, что означало: самиздат – это нормально, государственные издательства должны ограничиваться выпуском бюллетеней заседаний верховных органов власти. А все остальное – самиздат, хоть и в толстом переплете на мелованной бумаге.

Взрывом или всхлипом?

В английском есть грамматическая категория present cоntinuous – настоящее продолженное время. Казалось, что и перестройка будет длиться неопределенно долго. Но все закончилось неожиданно. «Не взрывом, но всхлипом», как писал Элиот.

Горбачев – фигура уже отчасти мифологическая. Сейчас, кстати, он гораздо симпатичнее, чем в те времена. Какая-то усталая мудрость проглядывает в этом человеке. Несмотря на недавние эпатирующие заявления о том, что он с младых ногтей принял решение бороться с тоталитаризмом и успешно реализовал юношеский порыв.

На эту тему
• Мифология «Кока-колы»
• Леннон, Высоцкий, Дассен: три цвета времени
• 30 лет в игре
• День Моцарта

Перестройка загадочный период. Слишком много узлов было завязано в это пятилетие, слишком много тайн продолжают оставаться нераскрытыми.

Самая главная – зачем все это затевалось? Неужели была хоть какая-то надежда удержать процесс под контролем?

Теперь совсем другая история. Но обратите внимание на интересное явление: сейчас в молодежной среде, не вкусившей всех прелестей советского периода, модно любить СССР. Рожденные в начале 80-х, они взыскуют утраченный рай – ведь то, что умерло, уже никогда не разочарует.