Сто лет бессмертия

В Париже начала 50-х пьеса Беккета вызвала грандиозный скандал – несмотря на полное программное отсутствие какого бы то ни было скандального материала.

Год спустя Беккет получил письмо из немецкой тюрьмы, подписанное просто: «Заключенный». Анонимный корреспондент Беккета писал о том, что в его тюрьме все – воры, фальшивомонетчики, хулиганы, сумасшедшие и убийцы – живут до некоторой степени «в ожидании Годо». Он самостоятельно перевел пьесу на немецкий и добился у тюремной администрации разрешения на постановку.

Постановка имела большой успех.

Классик абсурда

Летом 1936 года Беккет хотел поступить во ВГИК и написал письма Сергею Эйзенштейну

Беккет закончил Тринити-колледж в Дублине – учебное заведение, выпускниками которого были в разное время Эдмунд Берк, Оливер Голдсмит, Джонатан Свифт, Оскар Уайльд и Брэм Стокер. Специальностью его были французский и итальянский языки. В колледже Беккет стал, кроме того, превосходным спортсменом и подружился с бывшим одноклассником Сартра Пероном. Однажды он вернулся в комнату своего общежития с полоской алюминия, на которой было нацарапано «боль боль боль», и прикрепил эту полоску к стене над своей кроватью.

Сразу после окончания колледжа, в 1928 году, Беккет уехал в Париж и стал учителем английского в школе, в которой все еще учился Сартр. В Париже он познакомился с Джеймсом Джойсом и стал много пить – впрочем, только после пяти часов вечера, эта привычка сохранилась у него на всю жизнь. Беккет и Джойс стали близкими друзьями; Беккет помогал Джойсу в работе над «Поминками по Финнегану» и по просьбе Джойса написал об этой книге эссе «Данте... Бруно. Вико... Джойс». Дочь Джойса Лючия влюбилась в Беккета. Платонический роман этот закончился крахом: Лючия писала, что не выйдет за Беккета замуж, потому что «он слишком высокого роста», а Беккет говорил, что Лючия – «персонаж совершенно другой истории», имея, видимо, в виду ее влюбленность в отца. После разрыва Джойс прекратил на некоторое время всякие отношения с Беккетом, а Лючия Джойс вскоре оказалась в психиатрической клинике.

В 30-е годы Беккет начал сочинять рассказы; в 1932 году он закончил свой первый роман «Мечта о ярмарке для посредственных женщин». Согласно его завещанию роман этот можно было опубликовать только после смерти автора, так же, как и первую пьесу Беккета «Элевтерия». Беккет считал свой роман слишком умным и оттого чересчур заимствованным. По мнению одного критика, Беккету нужно было еще многому разучиться.

В 1933 году умер отец Беккета. Последними его словами были «борись, борись, борись». В 30-е годы у Беккета развилась серьезная депрессия, которую он пытался лечить, посещая, в частности, лондонского психоаналитика. Одно из сильнейших впечатлений на Беккета произвела лекция Юнга, посвященная «невозможности правильного рождения», – отзвуки этой лекции, иногда дословные, встречаются во многих его главнейших произведениях. Под влиянием теории Юнга о том, что персонажи – это самостоятельно развивающиеся стороны авторской личности, Беккет начал бороться со своими повседневными недостатками – ленью, неряшливостью, алкоголизмом, привычкой спать по многу часов в кровати в позе зародыша. Одновременно Беккет выучил немецкий язык и некоторое время путешествовал по Германии. Летом 1936 года Беккет хотел поступить во ВГИК и написал письма Сергею Эйзенштейну и Всеволоду Пудовкину с просьбой взять его в ученики, но ответа не получил.

Беккет начинается в Париже

Пока Беккет лежал в больнице, вышел его второй роман, «Мерфи»

В 1937 году Беккет окончательно переселился в Париж. Однажды ночью на улице знакомый парижский сутенер ударил Беккета ножом в грудь и едва его не убил. Первую помощь лежавшему на тротуаре писателю оказала его будущая жена Сюзанна Дешво-Дюмениль, студентка-пианистка, торопившаяся домой после позднего концерта. Расходы Беккета на лечение оплатил Джойс.

Пока Беккет лежал в больнице, вышел его второй роман, «Мерфи». Во время суда сутенер признался в том, что не может ответить на вопрос, почему он пытался убить Беккета. Элегантность и обходительность сутенера произвели на Беккета известное впечатление, и он отказался от обвинения. Сам Беккет, по воспоминаниям современников, был настоящим парижским денди, любимцем женщин, знатоком ресторанов, знатоком джаза. Его будущая жена была старше Беккета на шесть лет; после знакомства с Сюзанной Беккет порвал с Пегги Гуггенхайм, знаменитой наследницей и меценаткой.

Во время войны школьный приятель Перон привел Беккета во французское Сопротивление. Ячейка «Глория», в которой работали Беккет и его жена, занималась в первую очередь сбором информации о передвижениях немецких войск и передачей этих сведений в Лондон. В 1942 году в результате предательства более 50 сотрудников ячейки были арестованы гестапо. Самому Беккету удалось спастись в последнюю минуту: вместе с женой он бежал на юг Франции, в городок Руссийон. Диалоги Беккета и Сюзанны по дороге в Руссийон впоследствии дословно вошли в пьесу «В ожидании Годо»: Сэмюэл стал Владимиром, а Сюзанна – Эстрагоном. В Руссийоне Беккет написал роман «Уотт» – по его словам, «чтобы сохранить рассудок».

После войны Беккет окончательно перешел в своих сочинениях на французский язык – для того чтобы отделаться, насколько возможно, от родной англоязычной культуры. (После смерти матери в 1950 году Беккет никогда больше не возвращался в Ирландию.) Его сочинения становились со временем все более и более лаконичными. В 1948 году во время разговора со знакомым издателем Беккет заявил, что предпочитает искусству с его смехотворными достижениями и претенциозностью «выражение того, что выразить нечего, выразить нечем, выразить неоткуда, нет сил выразить, нет желания выражать вместе с обязанностью выражать». В следующем году он закончил свою важнейшую пьесу. Через несколько лет Беккет стал интернациональной литературной суперзвездой, культурным памятником ХХ столетия. Сегодняшний Сэмюэл Беккет – это гигантская транснациональная корпорация, дающая работу многим десяткам тысяч специалистов во всем мире.

Несколько лет назад ко мне в гости в Кельн приехала студентка из Турина, симпатичная девушка, сплошь нашпигованная небольшими металлическими предметами. Она писала о моей первой книжке университетскую дипломную работу и хотела встретиться с автором. После нескольких часов разговоров мы пошли пить чай в гостиницу «Ритц» на Соборной площади. В какой-то момент я поинтересовался ее литературными предпочтениями. Она сказала, что больше всего любит стихи Беккета. Разливавший чай официант, лет шестидесяти на вид, высокий, статный, оказался бывшим румынским профессором химии, полиглотом, говорившим на восьми языках, большим книголюбом. «Что бы я делал без этого мира без лица без вопросов», – процитировал он на память.

Вуди Аллен говорил, что не хочет бессмертия, просто не хочет умирать, – но на худой конец, я думаю, и такое сгодится.