Братья Гао: «Людям нужны объятия»

Корреспондент газеты ВЗГЛЯД Юлия Бурмистрова встретилась с братьями Гао, чтобы поговорить с ними о творчестве, Китае и просто о жизни.

Братья Гао с виду самые обыкновенные китайцы. Та же детская непосредственность во взгляде, любопытство и простота, что окружали меня почти полтора года жизни в Китае. Вот только улыбаются они совсем по-другому, когда слышат каверзный вопрос. Разговаривать с ними очень интересно – немного китайского, немного английского, а то, что не понимали, просто рисовали на листике.

Сначала мы стали снимать скульптуры на видео для себя. Расставляли работы разных лет в том или ином порядке. Захотелось остановить картинку. Так и вышло

- Расскажите, как вы решили стать художниками? Ведь в Китае это достаточно дорогое образование, и оно было не очень престижным в начале 70-х.
- Наша мама вырезала очень красивые картины из бумаги. Мы наблюдали за ней, пытались повторять, рисовать. Нигде специально не учились, все постигали сами, руками. Мама всегда была нашим главным учителем и критиком.

- Сначала вы увлеклись скульптурой.
- Да, нас привлекало создание материального, многомерного. Как и мамины вырезанные картины, фигурки, которые можно было потрогать, рассмотреть со всех четырех сторон.

- Сейчас вы более известны как фотографы. Как появилась фотография в вашей жизни?
- Сначала мы стали снимать скульптуры на видео для себя. Расставляли работы разных лет в том или ином порядке. Захотелось остановить картинку. Так и вышло. Но снимать скульптуры и снимать людей – разное. Помимо правильной мизансцены в кадре нам хотелось передать драматургию взаимоотношений между самими людьми и с окружающим миром.

- Смотря на ваши фотографии, понимаешь, что это то самое волшебное «остановись мгновенье». Как будто жизнь была до, потом застыла, а вот как она продолжилась после – каждый придумывает сам.
- Так и есть. Вот, например, фотография брата на площади Тяньаньмэнь (площадь перед мавзолеем Мао Цзэдуна). Стоит человек, раскинув руки, и все. Но, прежде чем снять, мы пешком нарисовали воображаемый крест и только после этого сфотографировали. За нами неотрывно ходили двое полицейских, так как не понимали, зачем мы так ходим.

- Одна из самых знаменитых ваших выставок – «Объятия». Вы в Москву сейчас привезли несколько работ из этого цикла. Много голых людей обнимаются с одетыми, и все это также происходит на улицах. Как это можно было сделать днем, преодолев многовековое пуританство китайцев? Ведь обнимающиеся к тому же и незнакомы.
- Те, кто обнажены, снимались за деньги. Одетые – это люди, которые просто захотели поучаствовать или присоединились во время съемки. Т.е. просто случайные прохожие. Мы написали в Интернете объявление, что хотим снять много обнимающихся людей. Получили множество писем с предложениями. Ездили даже в другие города снимать. Люди были готовы обнимать незнакомого ему человека просто так, чтобы узнать что-то новое про себя. Сначала испытывая неловкость, потом их охватывало чувство единения. Мы только просили их стать на определенные точки и не двигаться. И потом просто снимали меняющуюся гамму чувств.

В этом цикле есть и фотографии добровольцев – это почти все, что под открытым небом. Те, что мы снимали в студии, носят название «20 человек, чьи объятия были оплачены». И, несмотря на то что для одних это был порыв, а для других работа, чувства этих людей одинаковы. Сейчас, да, наверное, и всегда, людям не хватает тепла. Обнимая незнакомого человека, преодолевая смущение, люди до сих пор готовы делиться этим теплом, не глядя на то, что внушает нам современный телевизор.

Мы повторяли этот цикл во Франции, в Лондоне и не нашли никаких различий в ощущениях французов, англичан, китайцев. Абсолютно всем людям в мире нужны объятия.

- Как вы работаете вдвоем? Обговариваете и снимаете с двух камер или кто-то режиссирует, а потом меняетесь местами?
- Камер у нас много, но снимаем одной. Долго обговариваем, придумываем историю, вернее, начало и с интересом наблюдаем, как она развивается. Кто-то из нас обязательно попадает в кадр. То, что нас двое, помогает быть и снаружи и внутри истории.

Кто-то из нас обязательно попадает в кадр. То, что нас двое, помогает быть и снаружи и внутри истории

- Китай – это страна с жесткой цензурой. Живя там какое-то время, я не на все вопросы получала ответы. Китайцы не обсуждают политику, партию. А вы делаете совершенно сумасшедший по китайским меркам проект Mis Mao – разнообразные скульптуры Мао с женской грудью, разных цветов, с разным выражением лица и носом, как у Пиноккио. Даже беби-Мао у вас есть.
- У Мао Цзэдуна есть знаменитая фраза: «Партия – мать китайского народа». Отсюда грудь. Нос Пиноккио – это потому что все политики вруны. А разные цвета – белый, золотой, розовый и т.д. – это возможность принимать любую окраску.

В Китае не знают этот проект, мы его прячем. Когда к нам в студию кто-то стучится, мы накидываем материю на лица Мао, и никому в голову не приходит, что женская грудь и все остальное может принадлежать ему. А огромную двухметровую статую мы прячем в кладовке.

- В этом же проекте у вас есть и фотографии, которые являются фоном к скульптурам. Это огромная монета, падающая с неба и постепенно, от фотографии к фотографии, разрушающая дом с портретом Мао.
- Китай со всей своей многовековой культурой не избежал мировой болезни – денег. Не принципы партии, а деньги сейчас правят Китаем.

- В ноябре этот проект выставляется в Нью-Йорке. Вы не боитесь, что, когда это увидят все, про это узнают и китайские власти?

- Ну… Не очень. Все же сейчас немножко по-другому, чем когда мы начинали 20 лет назад. Несколько лет назад нам наконец-то выдали заграничный паспорт. Сейчас мы можем ездить куда хотим и всегда возвращаемся в Китай. Потому что это не только родина, но и источник вдохновения. Хотя родина, наверное, больше.

- Может быть, вы такие внутренние революционеры?
- Нет, ни в коем случае! Мы совсем не революционеры или политики! Мы просто художники, которых волнуют проблемы несовершенства окружающего мира.

P.S. Несмотря на то что братья Гао не поняли последнего вопроса, думая, что я спрашиваю, собираются ли они сделать революцию в Китае, они на него ответили. А еще, в конце переводя разговор в безопасное русло, они сказали, что в Москве самые лучшие китайские рестораны, представленные в Европе, – почти как в Китае. Вот только жаль, добавили они, что в Китае нет русского винегрета, потому что это самое вкусное европейское блюдо.