Заколдованный круг

Случайно Рад обнаруживает координаты своего старого знакомого Дрона (Андроника) и связывается с ним через Интернет. Рад и Дрон пару раз встречались в давние времена: сначала на модном филармоническом концерте, а затем (в перестройку) – на квартирном сборе «Демократического союза».

За прошедшие десятилетия сын крупного советского босса Дрон стал чрезвычайно влиятельной персоной, и Рад рассчитывает на то, что Дрон сможет разрулить его проблему. Прилетев в Таиланд по приглашению Дрона, Рад с удивлением встречает свою давнюю возлюбленную Нелли («прекрасную Елену»), которая, кстати, была с ним на том самом концерте. Теперь Нелли – жена Дрона.

Смертоносная волна и утопленная истина

Чингиз Гусейнов

Проходят дни. Дрон услаждает Рада красотами Таиланда и держит его в неведении по части выхода из гибельной ситуации. Нелли пытается соблазнить гостя (судя по всему, с ведома мужа и по его наущению). Это ей не удается. После чего Дрон наконец-то объявляет свой вердикт: Рад должен пойти к нему в услужение и стать рейдером (специалистом по банкротству предприятий).

Такая работа неприемлема для Рада по этическим соображениям. Внезапно на Таиланд прибывает влюбленная в Рада Женя-Дженни, с которой тот познакомился на даче приятеля. Женя – дочь высокопоставленного чиновника и согласна выйти замуж за Рада, стало быть, все его проблемы благополучно разрешены – притом без ущерба для нравственности.

Но вдруг Рад ни с того ни с сего сбегает от невесты, исчезает, затем оседает на острове Пхукет, женится на таиландке и становится простым гостиничным спортинструктором.

Название острова упомянуто не случайно: нетрудно догадаться, что заголовок нового романа Анатолия Курчаткина «Цунами», занимающего значительную часть двух номеров «Знамени», не только несет в себе символико-аллегорический смысл («цунами злой судьбы», «цунами чистогана»), но и предполагает запрограммированную сюжетную развязку. Рад гибнет от смертоносной волны, налетевшей на остров (я не ожидал иного, собственно говоря).

Можно порадоваться долгожданному появлению полноценного романа, созданного по всем жанровым канонам. Но радость омрачена двумя прискорбными обстоятельствами. Во-первых, по мысли Курчаткина выходит так, что избавление от горя-злосчастия можно обрести только за пределами общества соотечественников.

От «духовного цунами» спасется лишь тот, кто найдет силы покинуть заколдованный круг взаимных счетов, подлостей, обид и амбиций (между прочим, бедняки в романе Курчаткина ничуть не лучше богатеньких; чего стоит только озлобленно-хитрый поселковый пенсионер, мастер гаденьких подстав).

Мысль понятна, но не очень патриотична и главное – ложна. А во-вторых, роман разрывают три разнонаправленных вектора – социально-обличительный пафос, изощренный минимализм диалогов в духе уцененного Хемингуэя и старательное выписывание всех таиландских достопримечательностей (как будто бы текст Курчаткина писался по заказу туристических операторов).

Остальная проза августовского и сентябрьского номеров «Знамени» довольно скудна. Рассказ Бориса Иванова «Убит на переправе» (№ 8) – при всем благородстве замысла (сюжет: мальчик узнает об обстоятельствах гибели отца-фронтовика) донельзя многословен и написан каким-то дико выспренним языком. Ребенок у Иванова изъясняется так, как будто бы он – герой античной трагедии. «Миниатюры» Юлии Алехиной (№ 9) милы; более о них я ничего сказать не могу.

Как обычно, «Знамя» добирает на воспоминаниях и мемуарах. Иные из воспоминаний оказываются неожиданными – так, известный и признанный театральный художник Эдуард Кочергин говорит о своем давнем побеге из интерната («Проволочные вожди», № 9).

Повествование Кочергина правдиво, очень жестко, наполнено страшными подробностями изнанки позднесталинского мира. Инвалиды, надзиратели, ментовские облавы, уголовники, шкеты. Сам рассказчик в те годы был таким же озлобленно-отчаянным шкетом. И кто знает, как сложилась бы его дальнейшая судьба – если бы не рано пробудившаяся тяга к творческому ремеслу (мальчишка научился выгибать из проволоки профили вождей и зарабатывал в пути себе этим на хлеб).

Прочие тексты в жанре «невыдуманное» – более традиционны. Это классические литературные мемуары – доброжелательные и подчеркнуто интеллигентные.

Чингиз Гусейнов («Memor-портреты»; № 8) вспоминает о своих знакомцах (в числе которых – Виктор Урин, Назым Хикмет, Павел Антокольский, критик Иосиф Гринберг).

Борис Грибанов («…И память-снег летит и пасть не может. Давид Самойлов, каким я его помню»; № 9) рассказывает о давней (еще довоенной) дружбе с поэтом. При этом открываются интересные страницы биографии Самойлова. Оказывается, у него был бурный роман с дочерью Сталина Светланой. Я не знал…

Шторм и штиль

Книга Константина Рупасова

Отдел поэзии «Знамени» устроил читателям праздник, опубликовав подборки двух замечательных мастеров – Михаила Айзенберга (№ 8) и Марии Степановой (№ 9).

Тот, кто знаком со стихами Айзенберга, никогда не забудет их надтреснутый, воспаленный, нарочно утишающий себя страстно-сбивчивый говорок. Равно как незабываема великолепно витальная поэзия Степановой.

И пускай эмоциональный градус произведений Айзенберга по ходу времени все снижается (в данной подборке лишь два стихотворения заставляют вспомнить того, прежнего, Айзенберга), а Степанова слишком кардинально преображает свою манеру письма в каждом новом цикле стихов, и не всякое изменение ей к лицу (сейчас, например, она вдруг стала похожа на Парщикова с его «глобальными темами» и специфической метафорикой – не самая лучшая ее ипостась). Все равно неизменно главное: и Айзенберг, и Степанова – поэты, которые удивительно точны и профессиональны в каждом слове.

После их штормового творчества подборки других авторов «Знамени» воспринимаются не без разочарования. Притом что Александр Кабанов (№ 8), Константин Рупасов (№ 8) и Михаил Дынкин (№ 9) – пишут грамотно (Кабанов по-южному безудержен в красках и впечатлениях, Рупасов – более сдержанный и угрюмый поэт, а стихи Дынкина с их цветастой угловатостью напоминают картины Марка Шагала).

И все же подборки этих трех достойных авторов – «штиль»; им не хватает лихой и веской грозовой хлесткости. И еще: эти поэты весьма приблизительны и неточны в использовании образных средств.

Восьмой номер «Знамени» прямо-таки переполнен политической публицистикой. Оно и понятно: пятнадцатая годовщина «августовской революции»; «Знамя» не могло пройти мимо этой знаменательной даты.

Воспринимаются политтексты авторов «Знамени» всяко разно: если статья Мариетты Омаровны Чудаковой «Был Август или только еще будет?» читается не без умиления, а короткое сообщение Жанны Мельниковой о ее участии в борьбе за независимость Литвы («Мой август 1991-го») вызывает в памяти поговорку «За что боролись, на то и напоролись», то славословия Александра Храмчихина в адрес Ельцина («Первый президент России») – реально раздражают (рекомендую читать текст Храмчихина вперемежку с романом Курчаткина: гарантирую появление сильных эмоций).

На всякий случай в «Знамени» хвалят и действующего президента: для этого припасена статья Николая Работнова «Управляемая демократия без кавычек», в которой он, кстати сказать, спорит с Храмчихиным. Такой вот плюрализм в отдельно взятом номере «Знамени».

Страстный монолог Елены Холоповой «Утопленная истина» (№ 9) посвящен важной и чрезвычайно болезненной теме – алкоголизму в России. Цифры статистики и факты из жизни, приведенные Еленой Холоповой, вселяют ужас.

Однако следует заметить: нередко «борцы за трезвость» в своем праведном гневе переходят меру (особенно если они лично столкнулись с бедой - если «зеленый змий» напал на их близких). Всецело сочувствую искреннему порыву Холоповой, но… кое-где она переборщила.

Рубрика «Родная речь». Ирина Левонтина («Шум словаря»; № 8) отмечает изменения в употреблении таких слов, как «амбициозный», «агрессивный», «комфорт», «шок». Я разделяю ее обеспокоенность (особенно по части выражения «я в шоке», которое слышу отовсюду).

Владимир Елистратов («В трехмерном пространстве русского языка»; № 9) пытается создать очередную «теорию всего» - на сей раз лингвистическую.

Еще один присяжный теоретик «Знамени» - Георгий Циплаков – описывает «Битву за гору Мидл» (№ 8). Оказывается, борьба писателей за читательский спрос «среднего класса» – процесс, происходящий в соответствии с военными стратегиями: непременно должен присутствовать укрепившийся на высоте «царь горы» (один), также в ходе «битвы за гору Мидл» имеют место быть «лобовые атаки», «обходы с правого фланга», «обходы с левого фланга» и «партизанские набеги».

На первых же страницах текста Циплакова обнаруживаем открытия. Да еще какие…

«Образцом для стремления Пелевин выбрал право на тихое индивидуальное счастье, свободу и покой, логично переходящий в пресловутое мещанство, филистерство, буржуазность с ее традиционным, немного скучным семейным уютом, тем, что можно обозначить как «благополучие». На него, невзирая на все известное несовершенство буржуазного мира, держит курс большинство положительных героев Пелевина».

Георгий Циплаков

Что?! И это – о Пелевине, знаковом представителе интернационального левацкого дискурса, таком же, как Уэльбек или Паланик! Не спутал ли Циплаков Пелевина с Тимуром Кибировым?

Самое время поговорить о литературно-теоретических штудиях авторов «Знамени» как о целостном явлении. В «Знамени» постоянно обсуждаются такие вещи, как «социальные потребности читателей», «творческие стратегии», «литературный менеджмент» - и это здорово.

Но боюсь, что теоретики из «Знамени» угодили в заколдованный круг и блуждают по нему из номера в номер. Это неудивительно. Они, теоретики, – суть либералы, следовательно они обязаны верить в «невидимую руку рынка» и благоговеть перед всеми причудами сей «невидимой руки».

С другой стороны, они же, теоретики, – высокодуховные интеллигенты, стало быть, им положено ужасаться «Петросяну» и «Донцовой». Но как тогда быть с «невидимой рукой рынка», выбравшей именно Петросяна и Донцову?

В довершение всего авторы «Знамени» - материалисты, они находят причину всего – исключительно в «стратегиях» и «рыночном регулировании», не понимая, что успех Пелевина, например, может быть обусловлен метафизическими факторами. Тяжелый случай, в общем…

Пойдем далее. Борис Голлер: «Чувство пути. Размышления над книгой Якова Гордина» (№ 9). Девятнадцатый век. Декабристы. Александр Агеев: «Анатолий Королев: Кто спит в лодке?» (№ 9). Есть о чем подумать. Например, о «комплексе декабриста» у «либералов старшего поколения». Или об «удобных декадентах» (вроде Анатолия Королева), которым обычно сходит с рук то, что не спускается другим (тому же Пелевину или Лимонову, допустим).

На эту тему
• Времена путешествий
• Розы в терновнике
• Мясо под соусом
• Конокрад Товстоногов
• Праздники и будни
• Средние люди
• Мелочи жизни

Рецензии. Восьмой номер. Иосиф Нелин пишет о стихах Дениса Датешидзе, Андрей Урицкий – о скандальном романе украинского прозаика Сергея Жадана «Депеш мод» (уникальный случай – издатели скрыли факт, что этот роман – переводной).

Рецензия Арсения Замостьянова посвящена книге В. А. Гурковского «Кадетские корпуса Российской империи». Девятый номер. Артем Скворцов рассказывает о новой книге Давида Самойлова, Мария Галина – о сборнике стихов Ивана Волкова, а Ольга Воронина – еще об одном сборнике стихов – о сборнике Сергея Арутюнова. Сергей Боровиков подробно разбирает биографию Алексея Николаевича Толстого «Красный шут», созданную Алексеем Варламовым.

Тема обзора Елены Погорелой «Солнечное сплетение» (№ 8) – калининградская поэзия.
А из «заколдованного круга» «Знамени» все же пора выходить…