Входа нет?

Были еще варианты, устраивавшие меня одинаково мало. Чтобы не перечислять их, скажу одно: мои мучения закончились, когда я задал себе вопрос: «А за что же мы, собственно (исключая чисто художественные характеристики), ценим работы Эрика Булатова?»

О силе заднего ума

Булатов был тогда больше известен как иллюстратор детских книг

Здесь нужно иметь в виду то, что едва ли каждый двадцатый из посетивших выставку в Третьяковке 20–30 лет назад знал о московском концептуализме вообще и художнике Эрике Булатове в частности. Советское актуальное искусство не случайно называется неофициальным. По понятным причинам оно было интересно лишь самим художникам, их приятелям, а также «искусствоведам» из КГБ.

Булатов был тогда больше известен как иллюстратор детских книг (в издательстве «Малыш» он работал с другим замечательным художником – Олегом Васильевым). Прочим поклонникам Булатова дела до него и вовсе не было никакого – просто потому что они во времена буйного цветения отечественного концептуализма ходили пешком под стол.

Таким образом, первые могут лишь сопоставить работы Булатова со своими воспоминаниями об СССР (это очень удобно – делать что-то задним умом), а вторые если что и помнят о «великом, могучем», то нескончаемое «Лебединое озеро» по телевизору и изумленные лица родителей. Поэтому первые обычно скорбно поминают свое советское житье-бытье, а вторые ничего не вспоминают, но, тыча пальцами в картины Булатова, лепечут нечто ультралиберальное об опасности тоталитаризма.

О романтике обкомов

Работы Булатова стали чем-то вроде иллюстрированной истории позднесоветского дизайна

Хотя сам я принадлежу к поколению юных зрителей аншлагового телебалета, мне кажется важной следующая мысль. Воспринимать Булатова в рамках исключительно политического дискурса – это по крайней мере однобоко. Здесь важнее эстетическое – не важно, что оно почти всегда задавалось политическим. Брежневизм стерся из памяти, как из московских электричек выветрился запах колбасы. Бесконечные памятники Ленину и здания обкомов окутал своеобразный флер – не то чтобы романтический, но присущий всему, что своими корнями находится в далеком прошлом. Найденная на чердаке табличка типа «Дом образцового содержания» воспринимается как полноценный артефакт.

Работы Булатова стали чем-то вроде иллюстрированной истории позднесоветского дизайна. Или иллюстрированной истории позднесоветского быта. А понимание многочисленных коннотаций с властью осознаешь много позже. Потому что это было с другими людьми (в прямом или переносном смысле – не важно).

Хорошо это или плохо – неясно. Наверное, просто закономерно. Ибо бесполезно пытаться влезть на час в давно сброшенную шкуру. Равно как, зная, что реалии уже не те, бесполезно пытаться проникнуться ими. Булатов позднесоветский (между прочим, художник продолжает работать, и на выставке в Третьяковке есть его новые картины) – это уже история плюс неизменно классное искусство. Как мне представляется, этого достаточно.

Андрей Ерофеев, заведующий отделом новейших течений Третьяковки, сетует на отсутствие лидеров в нашем актуальном искусстве и надеется на то, что им, возможно, станет именно Булатов. В этом есть свой резон: если нет инсайдеров среди относительно молодых художников, впору взглянуть на отцов-основателей соц-арта – самого известного течения в российском искусстве последних десятилетий. Вернуть Кабакова (не в прямом смысле – из-за границы, а в переносном – целиком и полностью примирить с художественным истеблишментом) не удалось. С брендом «Кабаков» в целом сопоставим бренд «Булатов». Он хоть и не намерен уезжать из Парижа, где живет уже едва ли не два десятка лет, но признается, что все больше и больше считает себя русским художником.

Другое дело, отсутствие лидеров – не единственная проблема российского искусства. На сегодняшний день никто из наших актуальных художников не способен вести осмысленный диалог с властью. Не в смысле хвалить или ругать, а в смысле поддерживать хотя бы какие-то отношения. Теоретически Булатов мог бы это делать (правда, не факт, что сам художник хочет). Вопрос – решится ли власть на диалог с Булатовым? Не слишком ли он сильная и независимая для этого фигура?