Посещение музея

Изолента Криcтины Гиберт

Самая заметная из временных выставок в здании пинакотеки модерна – многокомнатная экспозиция Томаса Хиршхорна на первом этаже. Самая незаметная – на самом верху пинакотеки, под прозрачным куполом. Хотя синяя изолента на белой стене видна очень отчетливо, расположена она так высоко, что ее запросто можно не заметить, если не задрать голову вверх. Под круглым прозрачным куполом пинакотеки модерна с момента ее открытия была пустота. Просто белое кольцо диаметром 25 метров. Круглые стены высотою в пять метров сверкали девственной белизной, за все эти годы там не было ни одной выставки. И дневной свет там слишком яркий, и вообще трудно было представить произведение искусства, которое можно туда вписать. Пока кто-то не предложил освоить это пустое пространство Кристине Гиберт.

Она родилась в Швейцарии, в четыре года ее увезли в США, она учила график-дизайн в Филадельфии, живопись – в Бруклинском колледже, подолгу всматривалась в ландшафты американских национальных парков, потом тем же самым занималась в каких-то малонаселенных местах Италии и Франции, чтобы в конце концов прийти к чистому листу бумаги и тихонько намывать о т т у д а, из пустоты то бишь, очертания не известных никому городов и невидимых ландшафтов.

Результаты этого показались кому-то из руководства пинакотеки весьма вдохновляющими, и Кристине Гиберт предложили «приручить» пустоту под куполом. Сказать, что я сильно обрадовалась, увидев вверху синюю ломаную линию, – не могу. Но, представив, что это пространство отдали бы для заполнения тому же Томасу Хиршхорну... Можно-таки, да, испытать тихую радость...

И прежде чем перейти к описанию навороченного кофейного потока Хиршхорна, надо сказать о Кристине Гиберт что-нибудь хорошее. Приходит на память Бродский: «...В конечном счете, чувство любопытства к этим пустым местам, к их беcпредметным ландшафтам – и есть искусство».

Изостудия Томаса Хиршхорна

«Двойной гараж» Томаса Хиршхорна

В первом зале выставлены четыре огромные ванны с красной застывшей пеной. Из пены торчат многочисленные руки, и на этих руках покоятся гигантские фолианты священных книг четырех мировых религий. Композиция так и называется «Les Quatre Livres» («Четыре книги»), выполнена она в этом году и вряд ли нуждается в комментариях.

В следующем зале работы «Not in My Name» и «North Pole, South Pole», посвященные, судя по всему, жертвам последних военных катастроф. Дальше начинается «Двойной гараж», сложная аппликация, в которой чего только нет...

Там высоченные поганки, между которыми ездят настоящие игрушечные поезда, сям огромная торпеда или сигара, сплошь залепленная коричневой клеящей лентой, кое-где попадаются листки бумаги с напечатанными разным шрифтом цитатами из текстов философа Маркуса Штейнвега, который в свою очередь активно цитирует современных философов... И таким образом цитаты из Делеза, Деррида и прочих расклеены везде – это белые островки в почти непрерывном кофейном потоке «скотча», который местами приобретает объемные формы, видны головы то ли людей, то ли личинок из фильма «Чужие», потом снова «скотч» служит только для прикрепления чего-то к чему-то, новых цитат к кирпичной стене... Или их же цитат – к ножкам гигантских поганок...

Особого политического накала в этих произведениях я не увидел, хотя Хиршхорн считается одним из самых ангажированных современных художников, он всегда в первых рядах антиглобалистов, пацифистов...

Самым интересным во всем этом потоке оказался… вот именно, – «скотч». Даже не потому, что я перед этим видел клеящую ленту на самом верху, под куполом (только там синюю). Я вспомнил выставку другого художника, который тоже активно использует «скотч», и при этом тоже швейцарец (почему это вдруг все швейцарцы попали на клеящую ленту?)

Я имею в виду недавнюю выставку Ника Гесса в Haus der Kunst, в огромном зале были опять же с помощью «скотча» объединены в единую композицию разные предметы, огромное зеркальце, скажем, какие-то куклы, надпись «МаМа в БЕРЛИНЕ» (тогда еще в Берлине была «МоМа», все содержимое нью-йоркского музея «Модерн арт»), ну и так далее, все наспех (как бы) соединенное полосами «скотча».

И у Гесса, и у Хиршхорна набор предметов кажется достаточно случайным, но, приглядевшись, понимаешь, что это только тебе он таким кажется, а на самом деле человек выставляет напоказ свое самое, можно сказать, сокровенное...

«Из чего же, из чего же, из чего же сделаны наши мальчишки?» Ник Гесс позволил заглянуть в свою детскую комнату, при этом он увеличил ее до гигантских размеров зала Haus der Kunst, Хиршхорн – в потайной гараж, в котором в наши дни зарождаются все системы, от операционных (Билл Гейтс вроде смастерил «DOS» в гараже) до философских.

«Три окна»

Роберт Лакс, видео "Три окна":

Напоследок еще об одной временной выставке все в той же пинакотеке. Выставка Губерта закроется 30 октября, причем, если Хиршхорн перевезет свои экспонаты в другой музей, то изолента Кристины Губерт, отклеенная от стены, будет просто выброшена в урну, и белые стены сделаются еще белей... «...Многое можно вещи простить, тем паче там, где эта вещь кончается...»

Но если вы по пространственным, временным, или еще каким-то причинам не успеете увидеть «Три окна», это не страшно, я думаю, это не в последний раз. Когда я увидел триптих в пинакотеке, я думал, что у меня дежа вю. Я сидел в черном зале на скамейке, смотрел на три экрана и не мог отделаться от впечатления, что я все это уже видел.

Когда я покинул зал и почитал программку, то понял, что все так и есть, премьера видеоинсталляции была в 1999 году в мюнхенском Haus der Kunst. А теперь, значит, шесть лет спустя видео решили снова показать в Мюнхене, и на этот раз в пинакотеке. В промежутке времени длиною в шесть лет фильм был показан в Токио, в Хельсинки, Риме, Праге и Риге. А в 2000 году умер Роберт Лакс.

40-минутный фильм о нем показывают в виде бесконечного цикла, так что в зале можно просидеть от открытия пинакотеки до ее закрытия. Конечно, я не сидел там от рассвета до заката, но так получилось, что я посетил ее два раза, и первый раз – шесть лет назад, а поскольку фильм сделан в виде бесконечного цикла... Остальное достраивает воображение, пищу для которого, то есть сам фильм, дали немецкие художники Николас Гумберт и Вернер Пенцель. Они соглядатайствовали Лаксу семь лет. На греческом острове Патос, где Лакс провел последние 30 лет своей длинной жизни (1915–2000).

Вообще Лакс считается... Или нет, это он сам себя так называл – «самый неизвестный поэт Америки». Когда-то был редактором, или даже издателем журналов «Ньюсвик», «Таймс», – в это трудно поверить, глядя на отшельника на экране...

Впрочем, старик говорит в какой-то момент, что на полках у него стоят бесчисленные литературные журналы, – которые ему продолжают присылать, – большей частью нераспечатанные конверты...

Медитативный видеоряд, сопровождающийся стихами, которые читает автор. Ящик, сгорающий на морском берегу, ботинки Лакса, сидящего на скамейке и рассуждающего о Беккете... Голова старика, очень похожего на какого-то святого, лежит на подушке, на другом экране – луна, на третьем – морщины ночного моря... Почти все время звучат его стихи. В сущности, самое странное – это его голос. Стихи – слова, медленно падающие сверху вниз, по одному... Они напоминают записываемый на диктофон отчет детектива, или естествоиспытателя...

При этом Лакс ведет свои репортажи из собственной комнаты или по дороге к морю... «Комната... В ней почти нет мебели... Кровать... Одеяло... Плотное... И тонкое...» Скажу только, что это было лучшее видео, которое я видел за последние годы. И я помню, что шесть лет назад, глядя на три экрана, я думал то же самое... Слова, которые произносит Лакс, – это не те слова, которые слова, которые произносит Лакс... Это что-то другое... «Комната... В ней – окно... В комнате одно окно... И две двери... В этой комнате две двери».