Ольга Андреева Ольга Андреева Почему на месте большой литературы обнаружилась дыра

Отменив попечение культуры, мы передали ее в руки собственных идеологических и геополитических противников. Неудивительно, что к началу СВО на месте «большой» русской литературы обнаружилась зияющая дыра.

0 комментариев
Геворг Мирзаян Геворг Мирзаян Вопрос о смертной казни должен решаться на холодную голову

На первый взгляд, аргументы противников возвращения смертной казни выглядят бледно по отношению к справедливой ярости в отношении террористов, расстрелявших мирных людей в «Крокусе».

11 комментариев
Глеб Простаков Глеб Простаков Запад судорожно ищет деньги на продолжение войны

Если Россия войну на Украине не проиграет, то она ее выиграет. Значит, впоследствии расплачиваться по счетам перед Москвой может уже не Евросоюз с его солидарной ответственностью, а каждая страна в отдельности и по совокупности неверных решений.

10 комментариев
9 ноября 2019, 12:00 • В мире

Падение Берлинской стены зависело от одного человека

Падение Берлинской стены зависело от одного человека
@ Fabian Sommer/Global Look Press

Tекст: Евгений Крутиков

30 лет назад не стало Берлинской стены – главного символа холодной войны в Восточной Европе. С ее открытия начался неконтролируемый процесс падения социалистических режимов в Восточной Европе, принявший характер домино и затем перекинувшийся на сам Советский Союз. Есть основания полагать, что это важнейшее событие произошло в значительной мере случайно.

Подполковник погранслужбы Штази Харальд Йегер был человеком суровым, спокойным и исполнительным. Такие редко делают серьезную карьеру в армии, даже в немецкой, хотя очень соответствуют ее тыловому стереотипу. Ему не хватало решительности и способности мыслить самостоятельно. Это одна из разновидностей бытовой слабости: человеку удобно выполнять приказы, а когда срочных приказов нет, он считает действующим крайний. Эти люди часто достигают виртуозных высот в делах, не требующих смекалки и бесстрашия: например, в выпиливании лобзиком или строительстве бань. Йегер, кстати, до того, как поступить в Народную армию ГДР, учился на печника. Но в какой бы сфере человеческой активности они ни участвовали, они всегда упираются в некий потолок. Иногда потолок бывает довольно высоким, но он всегда есть. И такого сорта люди крайне не любят, когда им об этом напоминают.

В ночь на 9 ноября 1989 года подполковник Харальд Йегер командовал переходом у Берлинской стены на Борнхольмер-штрассе. Он сидел в караулке и ел бутерброд, когда по телевизору впервые в истории ГДР в прямом эфире транслировали пресс-конференцию первого секретаря СЕПГ Гюнтера Шабовски, относительно молодого интеллектуала, женатого на русской и журналиста по образованию, считавшегося фаворитом Эрика Хонеккера. И когда Шабовски, взглянув в таинственный листок с каракулями, вдруг заявил, что новый порядок пересечения границ для граждан ГДР вступает в силу «немедленно», Йегер поперхнулся бутербродом. Пару часов назад он получил приказ не применять силу к демонстрантам, собиравшимся у стены. Инструкции в прямом эфире он получать не привык.

Чтобы уточнить ситуацию, Йегер позвонил своему непосредственному начальству и спросил, что ему делать, для наглядности высунув телефонную трубку в окно караулки, чтобы на другом конце провода услышали, как беснуется толпа, тоже слушавшая Шабовски. Начальство скорректировало приказ: пропусти самых крикливых, но предупреди их, что обратно они уже не вернутся. Но начальник Йегера одновременно говорил по другому телефону и допустил ошибку: своему второму собеседнику он открытым текстом сказал, что «Йегер – слабак».

Видимо, это стало последней каплей. Йегер взбесился и приказал открыть границу, войдя тем самым в историю как «человек, который открыл Берлинскую стену».

Через много лет он написал книгу с таким названием. Все годы, последовавшие за падением Берлинской стены, уволенного из армии и погранслужбы бывшего подполковника Харальда Йегера никуда на работу не брали. Он мыкался все 1990-е годы безработным, за ним шла репутация человека слабого, но исполнительного, чего хватало для временной работы сторожем на складе, но не более. В геройство и демократические устремления бывшего подполковника Штази никто не верил, а кадровые службы армии и контрразведки объединенной Германии внимательно изучали служебные характеристики, доставшиеся в наследство от ГДР. Ничего привлекательного там про Йегера написано не было. В конце концов, он накопил денег на газетный киоск в Берлине, но в 2009 году бывший полковник Штази Хайнц Шефер вдруг заявил, что это он первый, а не Йегер, «открыл стену» на юге города в районе Вальтерсдорф. Случился скандал.

Гюнтер Шабовски умер в одиночестве в доме престарелых в 2014 году, отсидев три года в тюрьме за все ту же стену, после нескольких инсультов и инфарктов. На той пресс-конференции он все попутал и перепутал, практически спровоцировав своей некомпетентностью и слабостью неконтролируемый штурм стены.

Первой пограничные укрепления на границе с Австрией демонтировала еще летом 1989 года Венгрия, и восточные немцы, желавшие выехать на запад, устремились именно туда. Венгры были этому не шибко рады и стали настойчиво предлагать руководству ГДР решать свои проблемы самостоятельно. Да и без Будапешта было понятно, что проблему пересечения границы надо как-то либерализовывать. Поддержки из Москвы ждать не приходилось: Горбачев даже слышать не желал о событиях в Восточной Европе. Профильные отделы ЦК КПСС читали сводки «белого ТАСС» (материалы «для служебного пользования», распространявшиеся «по списку») как увлекательные приключенческие романы, передавая друг другу и наплевав на секретность. Сделать-то с этим ничего уже было нельзя без команды свыше. А ее никто и не ждал. В ведомстве Пономарева работали неглупые люди, они прекрасно понимали, что «Горбачев всех сдал».

8 ноября начался десятый трехдневный съезд ЦК СЕПГ. В полдень 9 ноября генсек Эгон Кренц, сменивший Хонеккера, зачитал «Временные переходные изменения в порядке выезда граждан за пределы ГДР» в присутствии членов политбюро и выступил с поддержкой проекта, аргументируя свою позицию необходимостью остановить массовые побеги граждан через границу. В итоге было решено вычеркнуть из названия закона слово «временные», равно как и «переходные», и предать его огласке через отдел печати совета министров.

Гюнтер Шабовски на этом заседании не присутствовал. Он готовился к заявленной на 18.00 первой в его жизни международной пресс-конференции. Его назначили главным по информации из-за того, что он был журналистом по образованию. Он очень нервничал и не знал реального политического расклада. Перед началом пресс-конференции Эгон Кренц передал ему проект документа, в котором было много правок, но в котором ничего не говорилось о том, что закон вступает в силу в четыре утра 10 ноября. Там дат вообще не было. Но именно в такой форме все это озвучил Шабовски, запутавшись в простых вопросах иностранных журналистов и ничего не разобрав в собственных каракулях. Бумажку эту он потеряет, ее кто-то подберет, и недавно она была продана на аукционе за 25 тыс. евро и хранится теперь в Доме истории ФРГ в Бонне.

Но люди, смотревшие пресс-конференцию Шабовски в прямом эфире, восприняли его выступление дословно и массово бросились к стене, не дожидаясь официального вступления закона в силу. А по нему любой гражданин ГДР имел право получить выездную визу для краткосрочного посещения ФРГ. Никакого «гражданского героизма» и разноса стены на сувениры уже не требовалось.

Иначе говоря, есть соблазн утверждать, что падение Берлинской стены в ночь на 9 ноября определялось набором случайностей и личностными качествами нескольких человек. Отчасти это так. Никаких радикальных или насильственных мер, чтобы успокоить людей, не требовалось. На нескольких участках офицеры более решительные, нежели Харальд Йегер, успешно применяли разрешенные водометы, и ничего не случилось.

Но дело было даже не в сохранности именно стены как инженерного объекта. Побег на Запад для значительной части населения ГДР символизировал слепую и неубиваемую веру в светлое будущее. С этим трудно спорить, поскольку тогда уровень жизни ассоциировался со стандартами потребления, проще говоря, с наличием пресловутой колбасы в магазинах. В ГДР и Венгрии с продуктами было намного лучше, чем в СССР, но вера в то, что за стеной молочные реки с кисельными берегами – и все это бесплатно, была железобетонной.

Решить эту проблему можно было очень просто: либерализовав выезд, что и предлагал Эгон Кренц. После того, как СССР самоустранился и всех бросил, выжить можно было, только позволив населению своими глазами посмотреть, как это там все на самом деле. Да и в реальности праздник непослушания продлился недолго: 100 марок, которые выдавали всем беженцам в первые дни, и бесплатные обеды с братанием скоро закончились. Жизнь за стеной оказалась не только заметно труднее, чем в ГДР, но и просто совсем другой.

Одним из главных мотивов постройки Берлинской стены изначально было опасение, что ГДР покидают в основном высокообразованные специалисты и студенческая молодежь, то есть перспективная и активная часть населения. Образование в ГДР было бесплатным, потому и появился диссидентский лозунг: учиться – в ГДР, работать – в ФРГ. Сейчас, когда выросло целое поколение, видевшее стену только в кинохронике, появился термин «стена в головах», поскольку разница в менталитете оказалась настолько стойкой, что никакой потребительский рай не смог убить в бывших гражданах ГДР и их потомках фантомные воспоминания о бесплатном социальном обеспечении и прочих достижениях соцстроя. Требовалась массированная пропаганда, чтобы объяснить бывшим жителям ГДР, что потребительский рай и свобода перемещения важнее и лучше, чем бесплатное образование и медицина. И до сих пор этого сделать не удалось.

Другой разговор о том, почему восточноевропейские социалистические режимы оказались настолько нежизнеспособны, что после самоустранения Москвы пали так быстро. Есть версия опять же личного характера. Практически в каждой стране Восточного блока были возможности, не только насильственные, чтобы прекратить все это задолго до того, как события приняли необратимый характер. В качестве отрицательного примера приводят политику «круглого стола» в Польше, когда генсек Ярузельский фактически легализовал в политическом поле несистемную оппозицию, согласившись на открытый диалог с ней на равных.

Противники этой версии настаивают на том, что «Солидарность» и прочие уже по факту захватили власть в стране, а генерал Ярузельский лишь зафиксировал это положение. При этом Ярузельский постоянно пугал оппозиционеров возможной советской агрессией, прекрасно понимая, что ее никогда не будет – реальную ситуацию в Москве он знал. В Венгрии слишком силен был националистический элемент, там даже перезахоронение расстрелянного при Ракоши (венгерском Сталине) министра иностранных дел Ласло Райка (коммуниста, интернационалиста, добровольца в гражданской войне в Испании и еврея) сопровождалось шествиями в национальных костюмах и с флагами отобранной у Венгрии в 1945 году Трансильвании. В Чехословакии «нежная революция» напоминала студенческий праздник и легко решалась методами, очень далекими от насильственных. А в ГДР же с ее сверхдемонизированным Штази все уповали на возможность контролировать ситуацию изнутри, но на практике никто этого делать не хотел.

Тот самый личностный момент заключался в том, что демонстративное поведение Горбачева было тем самым ударом в висок, после которого уже не оправиться. Даже стойкий оловянный солдатик Войцех Ярузельский функционировал как бы по инерции. Из этих людей и, следовательно, из всех структур, которые они возглавляли и контролировали, как будто выпустили воздух. Они последовательно соглашались со всем, что им предлагала оппозиция или навязывала толпа, придумывали какие-то компромиссные, но нежизнеспособные концепции, а порой просто уже ничего не делали. Или вступали в сложные закулисные переговоры на заведомо проигрышных условиях с людьми, которые компромисса не желали.

Никто сейчас задним умом не утверждает, что социалистический строй надо было сохранять всеми усилиями, вплоть до гражданской войны или репрессий. Это было невозможно, да и не нужно. Но восточноевропейские страны оказались в стратегическом тупике: Советский Союз от них отвернулся, а самостоятельной идеологической концепции, кроме национализма, как у венгров и поляков, у них под рукой не было.

Панические попытки достучаться до Горбачева, Шеварднадзе и Пономарева ни к чему не приводили.

В конце концов все это аукнулось и Москве: вряд ли кто-то сомневается в том, что потеря союзников в Восточной Европе после падения Берлинской стены стала началом распада и самого СССР. Слабость, в том числе и персонифицированная, сугубо личного свойства, никем не ценится. Задним числом Гюнтер Шабовски мог рассуждать, что он всю жизнь был за демократию и христианские ценности, а Харальд Йегер рассказывать, как открыл ворота в Европу. Примерно так же, как Горбачев и его команда уже три десятилетия повторяют одни и те же тезисы, что они хотели счастья и мира, когда по каким-то совершенно неясным мотивам бросали своих бывших союзников и друзей.

Это был какой-то коллективный приступ ментальной и физической недееспособности. Их как подменили всех, заменили тряпичными куклами с пластилиновыми мозгами. Или, может, они такими и были изначально, просто годы пропаганды и ограничения доступа к реальной информации создавали на пустом месте голографию ответственных государственных мужей? Или ущербная карьерная система все-таки сделала свое дело, вытолкнув на поверхность совсем не тех людей, которые должны были бы там находиться. Целый социальный слой безвольных карьеристов, боящихся собственной тени.

Даже в поражении бывает сила, хотя бы в приступе последней храбрости или в изворотливости ума. А в победе никогда нет слабости. 

..............