Ольга Андреева Ольга Андреева Почему на месте большой литературы обнаружилась дыра

Отменив попечение культуры, мы передали ее в руки собственных идеологических и геополитических противников. Неудивительно, что к началу СВО на месте «большой» русской литературы обнаружилась зияющая дыра, из которой доносились проклятия.

0 комментариев
Геворг Мирзаян Геворг Мирзаян Вопрос о смертной казни должен решаться на холодную голову

На первый взгляд, аргументы противников возвращения смертной казни выглядят бледно по отношению к справедливой ярости в отношении террористов, расстрелявших мирных людей в «Крокусе».

10 комментариев
Глеб Простаков Глеб Простаков Запад судорожно ищет деньги на продолжение войны

Если Россия войну на Украине не проиграет, то она ее выиграет. Значит, впоследствии расплачиваться по счетам перед Москвой может уже не Евросоюз с его солидарной ответственностью, а каждая страна в отдельности и по совокупности неверных решений.

10 комментариев
4 июня 2021, 08:50 • Общество

Почему Хрущев сорвал венское примирение с США

Почему Хрущев сорвал венское примирение с США
@ REUTERS/Evelyn Lincoln

Tекст: Евгений Крутиков

Ровно 60 лет назад Россия и США предприняли попытку разрядить свои отношения – состоялся «Венский саммит» Хрущева и Кеннеди. В итоге эта встреча на высшем уровне оказалась едва ли не самой провальной за всю историю советско-американских отношений. Почему лидеры двух стран не смогли друг друга понять и что последовало вслед за этим?

4 июня 1961 года в Вене состоялась встреча президента США Джона Кеннеди и советского лидера Никиты Хрущева, известная как «Венский саммит». Напряженность между двумя странами нарастала уже не первый год, полыхали Берлинский кризис и война в Лаосе. Предполагалось, что лидеры сверхдержав попытаются разрядить обстановку, поскольку мир широкими шагами шел к ядерной войне.

Но ничего не вышло. Кеннеди и Хрущев разговаривали на отвлеченные темы, спорили о судьбах человечества и историческом материализме, а мир в это время сравнивал платья и шляпки Жаклин с гардеробом Нины Хрущевой. Не было подписано ни одной даже протокольной бумаги, не сделано ни одного совместного заявления. И уже через несколько месяцев, осенью, советские и американские танки встанут лоб в лоб в нескольких метрах друг от друга у КПП «Чарли» в Берлине. А еще через год Карибский кризис снова поставит человечество на грань ядерной войны. Так что пошло не так с этим саммитом?

Несколькими месяцами спустя после «Венского саммита», 29 сентября 1961 года, в номер гостиницы в Нью Йорке, где жил пресс-секретарь президента Джона Кеннеди Пьер Сэлинджер, постучался заместитель главного редактора журнала «Советский Союз» Георгий Большаков. Для полковника ГРУ Большакова журналистское прикрытие было идеальным, поскольку позволяло легально встречаться и с Сэлинджером, и с еще несколькими американскими журналистами, которым особо доверяли братья Кеннеди. На этот раз Большаков держал в руках толстую газету, в которую были завернуты 26 страниц машинописного текста: личное письмо Никиты Хрущева Джону Кеннеди. И советский и американский лидеры по разным причинам, но одинаково сильно не доверяли официальным каналам связи и предпочитали переписываться тайно, с Большаковым в роли почтальона.

В этом письме, начинавшемся лирически («Уважаемый господин президент, – писал Хрущев, – сейчас я на берегу Черного моря... Это действительно прекрасное место. Как бывший военный моряк вы, несомненно, оценили бы по достоинству эти пейзажи, красоту моря и величие Кавказских гор. Под этим ярким южным солнцем даже трудно поверить, что в этом мире все еще существуют проблемы, которые из-за отсутствия решений бросают зловещую тень на мирную жизнь и на будущее миллионов людей»), Хрущев в итоге дает крайне негативную оценку результатов «Венского саммита».

«В последнее время много думал о развитии международных событий со времени нашей встречи в Вене и решил написать Вам это письмо. Весь мир надеется, что наша встреча и откровенный обмен мнениями возымеют успокаивающий эффект, направят отношения между нашими странами в нужное русло и будут способствовать принятию решений, которые дадут людям уверенность в том, что наконец на земле установится мир. К моему сожалению – и, я полагаю, к Вашему, – этого не произошло».

Писали этот текст, видимо, зять Хрущева Алексей Аджубей и Михаил Харламов – на тот момент завотделом печати МИДа (советский аналог современной должности Марии Захаровой). Эти двое за месяц до этого были в США и официально брали интервью у Кеннеди. Но судя по тому, что к середине письма его тон становится всё менее лиричным и более рваным, чем в начале, Хрущев его или наговаривал, или настаивал на максимальной приближенности «приглаженного» письменного текста к его экспансивной манере речи. И за обтекаемыми формулировками «личного» письма всё больше проглядывалась крайне жесткая позиция советского лидера и категоричность оценок.

При этом коммунистический лидер сравнивает мир с Ноевым ковчегом, в котором нашли приют и «чистые» и «нечистые» животные. Такое придумать могли только Аджубей с Харламовым, воинствующий атеист Хрущев и слов-то таких не знал. Но независимо от того, кто причисляет себя к «чистым», а кто к «нечистым», все в равной степени заинтересованы в том, чтобы Ковчег продолжал свой путь. «И у нас нет иной альтернативы: либо мы должны жить в мире и сотрудничать, чтобы удерживать Ковчег на плаву, либо он пойдет ко дну».

Неожиданная для поколения искренне верующих коммунистов библейская аналогия – на самом деле прямой отсыл к самому ходу провалившегося «Венского саммита». Три дня Хрущев и Кеннеди вели идеологическую дискуссию, лишь иногда переключаясь на актуальную повестку дня международной политики. Причем каждый раз неудачно. Малейшая попытка заговорить о Берлине приводила к взаимному непониманию, вплоть до открытого обсуждения начала военных действий между СССР и США в Европе.

Проблема тут была во взаимной неверной оценке противника.

Советский посол в Вашингтоне Михаил Меньшиков заранее прислал в Москву записку, где охарактеризовал братьев Кеннеди как «мальчишек в коротких штанишках». И как ни сопротивлялся глава советского МИДа Андрей Громыко, эта точка зрения дошла до Хрущева и оказалась ему понятной и приятной. В результате он двое суток читал Кеннеди лекцию о преимуществах социализма перед капитализмом и об исторических путях развития человечества, старался словесно и морально подавить молодого американского президента и почти в этом преуспел.

Кеннеди на обратном пути из Вены в США в самолете в бешенстве говорил тому же Пьеру Сэлинджеру и корреспонденту New York Times Джеймсу Скотти Рестону (это он затем во время Карибского кризиса сыграет одну из ключевых ролей как контрагент Большакова): «Это худшие дни в моей жизни, он [Хрущев] издевался надо мной». Под напором энергичного и даже местами агрессивного Хрущева Кеннеди оказался вынужден оправдываться за «исторический выбор человечества» и отказывался признавать, что «капитализм загнивает».

Так что аналогия в хрущевском письме про «чистых» и «нечистых» на Ковчеге – это про идеологию, а не про практическую политику. Мы тут «чистые», потому правы, а вы не очень. Сомнительная логика, если на кону война и мир. Вернее, ядерная война в Европе.

А конкретика была такая. Хрущев уже год как требовал вывести войска западных держав из Западного Берлина и объявить его «свободным городом». В случае отказа до 31 декабря 1961 года, он обещал заключить с ГДР мирный договор, то есть разрушить режим оккупации Германии и передать Берлин под контроль немцев. При этом с предыдущим американским президентом Эйзенхауэром он почти договорился, но случился полет U2 Пауэрса – и всё рухнуло.

Кстати, и «Венский саммит» с Кеннеди вполне мог не случиться из-за американского вторжения на Кубу в заливе Свиней. Но Кеннеди было очень надо поговорить с Хрущевым, он не хотел воевать в Европе «из-за каких-то немцев», и потому сам первый начал писать письма в Москву с просьбой о встрече, даже оставив за Хрущевым окончательно утверждение места встречи (фигурировал еще Стокгольм, но Хрущев предпочел Вену, до которой можно было доехать на поезде с Киевского вокзала). Примечательно, что американский посол в Москве Льюэллин Томпсон больше недели буквально гонялся за Хрущевым по всему Советскому Союзу, чтобы вручить ему письмо Кеннеди с предложением о встрече. Первый секретарь находился в длительной поездке по СССР, и посол Томпсон с письмом американского президента в кармане нагнал его только в Новосибирске.

С другой стороны, и американская сторона не блистала дипломатией. Кеннеди собрал для этого саммита тех советников, кто считался главными в США специалистами по СССР. Первым среди них был Джордж Кеннан, знаменитый своей «длинной телеграммой», с которой, собственно говоря, и началась холодная война, а отнюдь не с Фултонской речи Черчилля. Кеннан, надо отдать ему должное, точно спрогнозировал поведение Хрущева и пытался убедить Кеннеди не вступать с Никитой Сергеевичем в абстрактные идеологические дискуссии. Но Кеннан был «ястребом», он ненавидел всё советское и русское, и позитивной программы для переговоров предложить не мог. Не мог ее придумать и бывший посол Аверелл Гарриман, вообще видевший в Москве главный источник зла на планете.

Единственный, кто занимал хоть какую-то конструктивную позицию – госсекретарь Дин Раск. Но весь его «конструктив» сводился к предложению «сохранять статус кво». То есть устроить «новую Ялту», заново поделить мир между двумя сверхдержавами и за эти линии не переступать. Именно это Кеннеди и озвучивал в Вене.

Хрущева статус кво не устраивал, поскольку именно в этот период началась активная поддержка Советским Союзом (после «года Африки», когда независимость одновременно получило около 40 государств) национально-освободительных движений по всему миру. Многие из них полагали себя социалистами или преподносили себя Москве как социалистически ориентированных. Одной из тем «Венского саммита» была ситуация в Лаосе, и Кеннеди пытался убедить Хрущева не вмешиваться. Кстати, считается, что война во Вьетнаме стала косвенным следствием провала «Венского саммита». Есть свидетельства того, что проиграв словесную дуэль Хрущеву, а затем «битву за Берлин», Кеннеди ввязался в войну во Вьетнаме, чтобы таким образом «вернуть уважение» к США.

Никита Сергеевич искренне считал, что он переиграл «этого мальчишку», несмотря на то, что «Венский саммит» не дал никаких практических результатов. Ситуация только ухудшалась и всё ближе приближалась к опасной черте. Тем не менее Берлинский кризис разрешился для СССР благополучно, договор с ГДР был заключен, стена воздвигнута. Одним из немногих достижений «Венского саммита» стало последовавшее прекращение огня в Лаосе, но по сравнению с тем, что произошло в Юго-Восточной Азии в последующие годы, это лишь приятная мелочь.

Хрущев в своих воспоминаниях откровенно издевается над Кеннеди. «Я не хотел его расстраивать. Мне бы очень хотелось, чтобы мы расстались в другом настроении. Но я ничем не мог ему помочь ... Политика – это беспощадное дело». Это его личная оценка.

А с точки зрения дипломатии и политики «Венский саммит» был едва ли не самым провальным за всю историю советско-американских отношений.

У этого результата есть и объективные и субъективные причины. Кстати, после гибели Кеннеди глава советского МИДа Андрей Громыко под предлогом «смены президента» снял с должности посла в Вашингтоне Меньшикова, которого откровенно недолюбливал. Реальной же причиной отставки Меньшикова были его ошибки в оценке личности Кеннеди, которые повлияли на переговорную позицию Хрущева и весь настрой первого секретаря. А в ближайший год, включая Карибский кризис, все основные контакты между Кремлем и Белым домом шли через резидентуры КГБ и ГРУ, вплоть до назначения послом Анатолия Добрынина.

Но нельзя и прямолинейно говорить, что «Венский саммит» 1961 года был изначально провальным делом. Кеннеди, очевидно, был не готов к тому, что Хрущев будет в такой жесткой и странной форме отстаивать свою позицию, практически не предлагая компромиссов. А Хрущев, конечно, был дезориентирован, но его характер, его личные качества помешали ему выбрать иную манеру поведения. Из всех донесений и записок, что предлагали ему перед поездкой в Вену и МИД, и КГБ, он выбрал за основу докладную Меньшикова, потому что она соответствовала его представлениям о Джоне Кеннеди. А субъективность – всегда плохая основа для переговоров. Недаром этот период не слишком литературно удачно называется «эпохой волюнтаризма».

..............