Современная жизнь резко меняет традиции чеченского общества

«Люди прекрасно знают, что если человек хочет стать артистом, то у него должны быть свои песни, свой репертуар. Уже который год по поручению главы Чеченской Республики Рамзана Ахматовича Кадырова создана специальная комиссия, которая проверяет аккомпанемент, слова песни и многое другое. Только после одобрения песни комиссией музыка может выйти в народ», – заявил на днях министр культуры Чечни Хож-Бауди Дааев на встрече с чеченскими певцами, которые публикуют свое творчество в соцсетях.

Сюжет о работе комиссии и «псевдоартистах» был показан чеченской государственной телерадиокомпанией «Грозный», а высказывание министра «если текст не соответствует требованиям вайнахской этики, то он отклоняется либо направляется на доработку» быстро разошлось по соцсетям.

Песня – один из важнейших элементов чеченской традиции, комментирует высказывание главы минкультуры Чечни бизнес-консультант и политолог Шамиль Бено. Шамиль – выходец из влиятельной чеченской семьи, которая уехала на Ближний Восток после Кавказской войны, но в 1970-х годах вернулась в советскую Чечено-Ингушетию из Иордании.

«Но, к сожалению, сейчас вкусы заказчиков песен, например, на свадьбах, деградировали, – отмечает Бено. – У чеченцев есть ряд баллад, которые в традиции считаются неприкосновенными, но многие современные авторы интерпретируют их в соответствии со своим видением, и это приводит к искажению смыслов. Дать правильную интерпретацию старинным песням и легендам сегодня зачастую могут только профессиональные этнографы – неспециалистам об этом лучше не судить».

Представитель молодого поколения чеченцев, живущий в Москве Беслан Успанов, шеф-редактор портала «Кавказская политика», напоминает еще об одном нашумевшем документе – своде правил поведения на традиционных чеченских свадьбах, который был опубликован в 2015 году на сайте департамента культуры мэрии Грозного. В нем, в частности, строго запрещались «танец с двумя и более партнершами за один выход; выход в круг двух и более пар одновременно; выход в круг на первый танец, опередив присутствующих старших лиц».

На эту тему
• В Чечне объяснили запрет «вольного творчества»
• Пригожин поддержал инициативу минкульта Чечни утверждать номера артистов
• Минкультуры Чечни запретило артистам выступать без согласования даже в интернете

«Тому, кто не знаком с вайнахским свадебным обрядом, это, конечно, может показаться смешным. Действительно, в чем аморальность того, что жених вместе с невестой разрезают свадебный торт (как гласил один из пунктов постановления)? Ответ простой: на настоящей вайнахской свадьбе жених в принципе нигде публично не присутствует, он проводит этот день со своими друзьями. То же самое – танец: это не повод выделиться из толпы и обратить на себя внимание, блеснуть своей статностью. Смысл кавказского танца – в том, что мужчина демонстрирует умение достойно себя вести в обществе, и за ним следует женщина. Я время от времени смотрю, как ведут себя молодые ребята на свадьбах и других праздниках – в поведении некоторых из них всего этого нет даже близко. Собственно, в этом и заключается смысл регламентов: они напоминают о том, что вайнахская свадьба – это не дискотека», – говорит Успанов.

Похожие мотивы, по его мнению, можно увидеть и в требовании согласовывать репертуар певцов с чеченским минкультуры. Скорее всего, к такому решению власти Чечни подтолкнуло большое количество исполнителей, которые завоевали популярность благодаря интернету – соцсетям, рассылкам в мессенджерах и т. д. Они часто приезжают на те же свадьбы или другие праздники, гонорары за их выступления, судя по всему, не очень велики, а репертуар зачастую подается как «традиционный».

«Если цель заключается в том, чтобы напомнить этим исполнителям о чеченских традициях и правилах поведения, то в этом нет ничего предосудительного. Другое дело, что минкультуры не должно выступать в роли цензора – и пока непонятно, как данное постановление будет применяться», – отмечает Беслан Успанов.

Традиция – обратная сторона модернизации

Акцент чеченских властей на специфике национальных традиций приводит к вопросу о том, кто же такие чеченцы и в чем заключаются их традиции.

Некоторые лингвистические исследования действительно подтверждают очень древнее происхождение современных вайнахов. Однако британский журналист и политолог Анатоль Ливен, автор вышедшей недавно на русском языке книги о событиях войны в Чечне середины 1990-х годов, при всем своем местами восторженном отношении к чеченцам весьма скептически оценивает их собственное представление о себе как о некоей «первозданной нации». И дело тут не в древности происхождения.

Важнейшие события, которые сформировали идентичность сегодняшних чеченцев, произошли по историческим меркам совсем недавно – это Кавказская война середины XIX века, депортация 1944–1957 годов и две войны постсоветского периода.

Шамиль Бено связывает нынешний интерес к национальным традициям с начавшейся в советские годы утратой тех ценностей и механизмов, которые регулировали отношения чеченцев между собой: «Я заметил это еще в тот момент, когда в позднесоветские годы наша семья вернулась в Чечню из Иордании, куда мои предки перебрались после Кавказской войны. Оказалось, что чеченская община в Иордании была гораздо более патриархальна. Например, для меня было большим удивлением, что в разговорной речи советских чеченцев появилось выражение «работай там, где можно заработать сверх зарплаты» – некая разновидность формулировки «вы делаете вид, что нам платите, а мы делаем вид, что работаем». В советском обществе «несуны» были нормой, и это, конечно же, не могло не оставить свой отпечаток на поведении и мышлении чеченцев».

Именно деградация условий жизни, настаивает Бено, привела и к неправильной интерпретации фольклора – в частности, к появлению произведений уличных чеченских авторов, которые соответствовали «лучшим традициям» панк-культуры: «Сейчас в массовой культуре мы наблюдаем то же самое, и нет ничего удивительного, что старики хотели бы оградить молодежь от такого влияния. Никто не спорит с тем, что чеченцы – это во многом уже модернизированное общество, но модернизация не должна противоречить национальной традиции».

Однако здесь уместно вспомнить о такой историко-социологической концепции, как «изобретение традиции» – одноименный сборник под редакцией крупного британского историка Эрика Хобсбаума еще в середине 1980-х годов заложил целое направление исследований проблем этничности и исторической памяти. Самая нашумевшая статья из этой книги была посвящена мифу о первозданной этничности шотландцев с их килтами, волынками и воинственным нравом – именно такой образ горцев Северной Британии знаком многим по фильму Мэла Гибсона «Храброе сердце», которым, как говорят, некогда восторгался Шамиль Басаев. Однако, как показал автор статьи историк-марксист Хью Тревор-Роупер, все это – не более чем историческая реконструкция, которая возникла в XVIII веке, в начальный период модернизации, когда стремительные изменения в британском обществе стимулировали интерес к славной старине и «вечной традиции».

Можно ли все, что сегодня делают власти Чечни, записать именно по части изобретения традиции уже в совершенно новую, постмодернистскую эпоху? И да и нет.

Чеченцем быть все так же трудно

Современных чеченцев уже нельзя назвать «традиционным» обществом – и важнейшим признаком этого является фактическая утрата традиционной структуры этого общества, в основе которой лежала родовая единица – тейп. Как отмечает Беслан Успанов, подавляющее большинство чеченцев по-прежнему могут легко назвать имена своих предков на протяжении многих поколений, но сегодня принадлежность к определенному тейпу или тукхуму – более крупной единице родового строя, объединяющей несколько тейпов – уже не играет такой роли, как прежде.

«В отношениях между собой чеченцы не отдают приоритет выходцам из своего тейпа, и здесь тоже сыграла свою роль депортация, – говорит Успанов. – Никто не забыл о том, что многие нынешние чеченцы по крови принадлежат к другим народам, представители которых в разное время вливались в чеченское общество: грузинам, дагестанцам и даже русским. Но они вместе прошли через депортацию, и это сформировало у всего народа общую историческую память, которая сейчас гораздо важнее, чем разделение на тейпы и их иерархия. На смену ему пришли земляческие связи. Например, Рамзан Кадыров является представителем тейпа Беной, но это не означает, что вокруг него находятся только его однотейповцы. В целом ключевые позиции во власти в Чечне сейчас в большинстве своем занимают выходцы из Курчалоевского района и села Центарой, где родился Рамзан, а это представители самых разных тейпов».

Однако это стирание старинной иерархии лишь обострило вопрос, что значит быть чеченцем

– вплоть до таких вполне характерных для традиционного общества решений, как изгнание из рядов «своих», пусть и символическое. «Этот человек не чеченец и никогда им не был» – примерно в таких выражениях Рамзан Кадыров реагировал на высказывания своих соплеменников, которые пытались по-иному осмыслить идентичность чеченской нации в современном мире. Список этих «нечеченцев» весьма разноплановый – от лидеров «Чеченской республики Ичкерия» до питерского писателя Германа Садулаева, автора книги «Я – чеченец». Хотя один из главных мотивов в этом типично модернистском произведении, чем-то напоминающем прозу Уильяма Фолкнера, – хорошо известный любому чеченцу тезис: трудно быть чеченцем.

«Если ты чеченец – ты должен накормить и приютить своего врага, постучавшегося к тебе как гость, ты должен не задумываясь умереть за честь девушки, ты должен убить кровника, вонзив кинжал в его грудь, потому что ты никогда не можешь стрелять в спину, ты должен отдать свой последний кусок хлеба другу, ты должен встать, выйти из автомобиля, чтобы приветствовать идущего мимо пешком старца, ты никогда не должен бежать, даже если твоих врагов тысяча и у тебя нет никаких шансов на победу, ты все равно должен принять бой. И ты не можешь плакать, что бы ни происходило. Пусть уходят любимые женщины, пусть нищета разоряет твой дом, пусть на твоих руках истекают кровью товарищи, ты не можешь плакать, если ты чеченец, если ты мужчина. Только один раз, всего один раз в жизни ты можешь плакать: когда умирает мать», – писал Садулаев в своей книге.

Примерно так же пишет о чеченцах Анатоль Ливен: «Это ощущение – родиться в условиях тяжелого и жестокого, но чрезвычайно благородного и славного набора обязанностей, ритуалов и ответственностей, – в той или иной степени влияет на огромное большинство чеченцев, по меньшей мере тех, кто сохраняет связь с чеченским обществом... Многие представители младшего поколения могут не справиться с жизнью в соответствии с этими требованиями, но никто из них не сможет совершенно игнорировать их или полностью их не осознавать». Для своего западного читателя Ливен обстоятельно цитирует «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына: «Но была одна нация, которая совсем не поддалась психологии покорности – не одиночки, не бунтари, а вся нация целиком. Это – чечены».

Чеченцем быть действительно трудно. Наверное, как и представителем любого другого малого кавказского народа, который в наши дни старается жить в соответствии со своими обычаями и традициями, констатирует Беслан Успанов:

«Чеченский кодекс чести «Нохчолла» унаследован из глубокой истории. Это неписаный закон, но он регламентирует практически всю жизнь чеченца: как вести себя с родственниками – старшими и младшими, соседями, просто случайными людьми, вплоть до самых мелких ситуаций, например когда навстречу идет женщина. Именно поэтому законопроекты и различные инициативы, которые по замыслу властей Чечни должны регулировать культурную сферу, вряд ли стоит оценивать абстрактно, в отрыве от правил, сложившихся в чеченском обществе».

Диктатура свободы

«Приходи свободным» и «Оставайся свободным» – традиционные формулы чеченского приветствия и прощания считаются самым концентрированным выражением главной ценности этого народа. Сегодня, в условиях «цифровизации» общества, фактически уничтожающей свободу личности в привычном понимании, эта ценность крайне востребована на Кавказе. 

Исторически чеченская нация вбирала в себя представителей многих других народов, о чем чеченцы хорошо помнят. Поэтому их менталитет удивительным образом напоминает то, что социологи и политологи называют современной гражданской нацией – сообществом людей, разделяющих определенные ценности вне зависимости от кровной принадлежности. Сохранится ли главная ценность этого сообщества – свобода – в мире, где стремительно растет социальное неравенство?

Вайнахские народы (чеченцы и ингуши) делают очень многое для сохранения своей идентичности в условиях глобализации, но нужно честно признать, что эта идентичность сегодня трещит по швам, говорит Беслан Успанов. Он напоминает о недавней истории с девочкой из Ингушетии, которая регулярно подвергалась насилию в семье. Этот скандальный инцидент сразу дает основания критически относиться к тому хорошо распиаренному факту, что в Чечне и Ингушетии нет детских домов и детей-сирот.

«Нельзя отмахиваться и от многочисленных историй, когда чеченцы ездят в соседние регионы, чтобы погулять там на широкую ногу, поскольку в Чечне фактически запрещена продажа алкоголя. Проще всего было бы в очередной раз сказать: это не настоящие чеченцы, потому что настоящий чеченец так себя вести не будет. Да, таких людей сложно назвать достойными представителями народа, но это не основание для таких радикальных выводов.

Вряд ли стоит осуждать и богатых чеченцев или ингушей, которые имеют возможность пригласить на свадьбу своих детей мировых звезд – это, в конце концов, нормальное желание людей показать, как они любят своих детей, и блеснуть своими возможностями перед деловыми партнерами. В Чечне всегда нормально относились к тому, что каждый живет по своим возможностям. Но выдавать такие роскошные мероприятия за «чеченскую» или «ингушскую» свадьбу, мягко говоря, странно – особенно если это потом обсуждает вся страна», – считает Успанов.

Социальная атомизация затронула чеченцев точно так же, как и другие народы России, признает Шамиль Бено. Он делает парадоксальный вывод: чтобы сохранить свободу – главную ценность чеченцев, практически невозможно обойтись без того стиля руководства, который исповедует Рамзан Кадыров, как минимум на протяжении одного поколения.

«Во многих ситуациях Рамзан действует как человек, находящийся на фронте боевых действий, хотя его позиция в том виде, как она обычно излагается, часто оправданна, – говорит чеченский эксперт. – Другое дело – качество работы в направлении сохранения традиций: здесь не должно быть волюнтаризма или, наоборот, формального чиновничьего подхода. Рамзан на интуитивном уровне это прекрасно понимает, но понимает ли его окружение?»

Видимо, этот вопрос как раз и нужно задать тем, кто собирается строго регламентировать исполнение чеченских свадебных песен.