Возвращению ученых в Россию мешает бюрократия

На последнем Всемирном фестивале молодежи и студентов в Сочи Владимир Путин анонсировал намерение вернуть в Россию состоявшихся учёных, которые по тем или иным причинам предпочитают работать в других странах. Вопрос «утечки мозгов» за границу активно обсуждался на протяжении многих лет, но только в последние годы предпринимаются усилия для обращения этого процесса вспять. И некоторые успехи на этом пути действительно имеются.

В принципе, активная миграция ученых – это процесс естественный и в целом нормальный. Научное сообщество трансгранично и находится в непрерывном обмене идеями и технологиями.

При этом многие современные научные методы унифицированы и выполняются по типовым протоколам на основе общих баз данных. Это значительно упрощает трудовую миграцию научных сотрудников: если для юриста и экономиста переезд в другую страну предполагает переучивание и адаптацию под местные правила, то для молекулярного биолога нет критичной разницы, где ставить полимеразную цепную реакцию – в Саратове или в Бруклине. А универсальный английский язык научной среды и способность к быстрому самообучению позволяют быстро адаптироваться к местной приборной базе и традициям лаборатории в новых условиях (привнося в них порой особый колорит). 

Другое дело, что российская традиция в этом смысле более консервативна: большинство отечественных учёных значительную часть своей научной карьеры трудятся в одном и том же университете или НИИ. В то время как западная модель предполагает периодические смены лабораторий, зачастую – с перемещениями внутри страны и между странами. 

Отдельная история – студенты и аспиранты. В их случае академическая мобильность в процессе выполнения своих исследовательских проектов всячески приветствуется по определению. Сейчас это особенно характерно для ряда азиатских стран, массово отправляющих свою молодёжь для обучения и стажировок в ведущие университеты мира – количество китайских и индийских студентов в них тому примером. В том числе и поэтому одной из точек зрения на миграцию учёных является идея «циркуляции умов», когда интеллектуалы перемещаются по всему миру вслед за ресурсами и интересными проектами с большим бюджетом. Страны, способные подобные проекты порождать, стараются обеспечивать не только финансирование, но и дружественную среду для их участников, в конечном счете завлекая к себе всё больше научных специалистов с прорывными идеями и высокой квалификацией.

Помощник президента России Андрей Фурсенко в принципе считает, что в России нет «утечки мозгов», а есть «мобильность научных кадров». Но порой естественный процесс миграции учёных может принимать однонаправленный и масштабный характер – то, что называют «утечкой мозгов». Россия познала это после 1991 года, когда «утечка» напоминала прорыв плотины. Тогда из НИИ уезжали целыми лабораториями, страна стремительно теряла целые сформировавшиеся направления и перспективные технологии вместе с их создателями.

На эту тему
• Российской науке в прошедшем году было чем гордиться
• На фоне ровесников из других стран российские школьники смотрятся достойно
• Игорь Рябов: Не идет ли новый Ломоносов?

По информации еще одного бывшего главы Минобрнауки физика-теоретика Дмитрия Ливанова, с 1989 по 2004 год из России уехали порядка 25 тысяч ученых, не считая еще большего количества тех, кто работал в других странах по временным контрактам. Государства как Запада, так и набирающего мощь азиатского Юго-Востока логично проводили системную политику по «перекачке» интеллектуальных ресурсов из РФ – в конце концов, получить готового специалиста экономически гораздо выгодней, чем годами выращивать его самостоятельно. В итоге за границами России сформировались полноценные русские научные диаспоры, фактически научные школы эмигрантов, успешно функционирующие по сию пору.

В этой связи существует условно оптимистическая точка зрения, согласно которой эмиграция ученых – это не потеря России, а её возможность сохранить их как специалистов, просто за рубежом, раз уж на родине в тот период шансов на их профессиональную реализацию практически не было.

В любом случае это не отменяло острой необходимости как-то решать проблему, и стабилизация экономической ситуации в стране позволила властям России предпринять некоторые системные шаги для возвращения хотя бы части выехавших специалистов – некоторые из них были готовы вернуться домой при условии возможностей для нормальной работы. Широко известны как минимум три подобных шага – это инновационные центры «Сколково» в Москве, «Иннополис» в Татарстане, а также выдача специальных крупных грантов.

Проекты постройки двух наукоградов с нуля бесспорно амбициозны, но в случае со Сколково вызвали бурную дискуссию: не лучше ли было, например, вложить эти средства в уже имеющиеся наукограды с известными научными школами? На это авторы проекта отвечали, что важен экосистемный подход, когда для ученых созданы не только финансовые условия, но и удобная среда для проживания, общения, воспитания детей. 

Насколько эффективно поставленные задачи были осуществлены, пока сказать сложно. C одной стороны, строится инфраструктура, работает и пользуется определенной популярностью университет Сколтех, имеется информация о двух сотнях компаний, которые уже вышли со своими технологиями на глобальные рынки. С другой, наукоград не раз фигурировал в финансовых скандалах и пока еще не стал признанным центром концентрации научной мысли, как, например, Саров (Арзамас-16) у физиков-ядерщиков или Пущино-на-Оке у биологов. Возможно, всё еще впереди.

Привлечение ученых через гранты – решение в принципе бесспорное. В 2010 году планировалось выделение до 150 (в дальнейшем – по 30) миллионов рублей на проект с лабораторией и командой под руководством вернувшегося учёного с мировым именем. Знаменитый химик-кристаллограф Артём Оганов (собственно, именно он поднял данную тему в беседе с Путиным в Сочи) в своё время отнесся к идее таких мегагрантов восторженно, тем более что он сам из когорты вернувшихся в РФ и в настоящее время руководит лабораторией компьютерного дизайна материалов Московского физико-технического института и является профессором Сколковского института науки и технологий (тот самый Сколтех). 

Другим известным примером успешного возвращения (и получения мегагранта на одном из этапов работы) стал биолог Константин Северинов. Между прочим, автор предельно точного высказывания о сути проблемы:

«Когда слышу, что российскую науку надо чуть ли не воскрешать, я не согласен. Она не умерла, а переехала за границу, но русской быть не перестала. Нашу науку надо не воскрешать, а возвращать. Именно в этом и должна быть суть ее реформирования».

Северинов – специалист в области молекулярной биологии, профессор Сколтеха, профессор Ратгерского университета (США), заведующий лабораториями в Институте молекулярной генетики РАН и Институте биологии гена РАН. Его бурная активность и способность одновременно эффективно работать по обе стороны океана – отличный пример и даже вызов многим коллегам по цеху.

Со своей стороны, государство делает, что может: начиная с 2000 года финансирование гражданской науки из федерального бюджета выросло почти в 24 раза (по данным уже цитировавшегося выше Фурсенко). В бюджете на 2018–2020 годы также заложен небольшой рост финансирования фундаментальных исследований. Однако необходимо понимать, что финансовый вопрос – не единственная составляющая проблемы. Ученых, в принципе готовых вернуться на родину, также тормозит крайняя забюрократизированность многих процедур в РФ.

Закон есть закон, но исследовательский процесс – это не выпуск гаек на конвейере, где можно на год вперед рассчитать расход стали и человеко-часов. В поисковой науке подобное планирование зачастую невозможно, как невозможно запланировать открытие. А с учётом российских бюджетных реалий любая закупка даже несложного оборудования и реактивов превращается в суровый квест, способный отобрать у научного сотрудника значительные объёмы времени. Подчас люди неделями оформляют бумаги на относительно небольшие суммы вместо того, чтобы заниматься экспериментальной работой.

Особенно непростой оказалась жизнь университетских ученых: интереснейшая задача по обучению студентов и включению их в научные проекты дополняется «бонусом» в виде большого массива сопроводительной документации. Её детализированное ведение несомненно правильно с административной точки зрения, но не оставляет времени для творческого поиска. Имеется шанс растерять характерный для лучших университетов педагогический подход – живой, оперативно реагирующий на научный прогресс. Взамен ему придет сугубо формалистичный, пусть бы строго соответствующий букве новых требований Минобрнауки. 

Верные идее работы в России учёные неизменно стоически переносят и это, и многие другие факторы, но в конечном счете бюрократическая махина может нивелировать позитивный эффект от финансовой стимуляции исследователей, привлекаемых из-за рубежа.

Пока что вернуть удалось не столь многих. Гораздо больше успехов в области замены выбывших теми, кого «уговорили» остаться. По крайней мере, количество молодых учёных в возрасте до 39 лет с 2000 года по настоящее время выросло в 1,5 раза и составляет теперь 43% от общей численности исследователей. Научный и образовательный процесс в России идёт, героически преодолевая трудности с верой в светлое будущее. Это будущее окажется в том числе в руках поколения детей, прошедших лаборатории и мастерские «Сириуса» (на недавней пресс-конференции президент заявил о планах дальнейшего развития этого образовательного центра, в том числе через создание мощных биологических лабораторий на площадях Медиацентра и технопарка для внедрения разработок в практику), «Кванториумы» и другие инструменты по привлечению молодёжи к проектной исследовательский деятельности. Задача государства – сделать так, чтобы впоследствии не возникло необходимости возвращать из-за границы уже эти кадры.