Прямая линия с Владимиром Путиным продолжалась почти четыре часа – глава государства в тринадцатый раз общался с людьми, ответив на 90 вопросов. И хотя в последние годы в формате общения произошли заметные корректировки – в частности, больше стало вопросов из студии и от ведущих, сама идея не претерпела принципиальных изменений: это по-прежнему важнейший социологический опрос, позволяющий судить о реальных проблемах и настроениях общества.
Россия не просто не согласна с американской гегемонией, но в принципе считает ее несовместимой с самим фактом своего существования
В этом году поступило более трех миллионов вопросов, которые будут систематизированы по темам и регионам. Но на самой линии Путин реагировал на то, о чем его спрашивали – и можно выделить три самых важных блока вопросов.
Главные вопросы были связаны с двумя блоками – экономика и социальные темы, Украина и международные дела. Причем большая часть пришлась, естественно, на экономические вопросы – да и сам Путин начал именно с экономики.
Основный смысл сказанного им – мы прошли, преодолели пик экономических проблем, связанных с падением цен на нефть и западными санкциями. Президент говорил об этом уверенно – и вовсе не потому, что хотел заразить этим чувством других, а потому, что и в самом деле так считает. Путин привел цифры, свидетельствующие о том, что, несмотря на все опасения, существенного падения производства не произошло. При этом он несколько раз повторил, что нам в любом случае нужно было оздоровлять нашу «однобокую» экономику. По сути, санкции стали поводом для давно назревших изменений – тем громом, без которого не перекрестишься. Поэтому и не имеет смысла вопрос о том, сколько еще нам «жить под санкциями»:
«Не то что терпеть – нам нужно использовать ту ситуацию, которая складывается в связи с санкциями, для того, чтобы выходить на новые рубежи развития. Мы, может быть, и не делали бы этого. Но то же самое импортозамещение – мы вынуждены сегодня, мы будем делать, и я надеюсь, что это приведет к развитию высокотехнологичных отраслей экономики большими темпами, чем это было раньше.
У нас был занят рынок для наших собственных сельхозпроизводителей внутри самой страны, внутри самой России, особенно после вступления нашей страны в ВТО, а теперь мы его очистили».
На прямой линии много говорилось о поддержке сельского хозяйства, о дорогом кредите – Путин отвечал, признавая, что закупочные цены на молоко (о нем много говорилось) часто ниже его себестоимости, и обещая поддержку.
Алексей Кудрин упрекнул правительство в том, что нет новой модели роста – в ответ Путин сказал, что принятая еще с участием Кудрина как министра финансов стратегия в целом продолжает действовать. В диалоге с Кудриным Путин затронул и одну из самых ожидаемых тем этой прямой линии – пенсионную реформу. И хотя он более подробно рассказал о своей позиции в отношении увеличения пенсионного возраста в другом ответе, именно в разговоре с бывшим министром финансов президент обозначил суть своего отношения к социальным обязательствам государства, да и к отношениям власти и народа вообще:
«Правительство в этом году заморозило некоторую социальную индексацию. Я знаю, что ваши коллеги, те, которые вашей точки зрения придерживаются, говорят, что этого недостаточно, надо еще больше это сократить, надо больше заморозить, а может быть, сократить доходы граждан, слишком сильно у нас растут зарплаты, нужно как можно быстрее повысить пенсионный возраст, иначе нам не сбалансировать пенсионную систему, в которую мы постоянно вынуждены из бюджета и из резервных фондов направлять огромные средства. Это все мешает нашему развитию. По сути, теоретически это, конечно, правильно. Но если мы хотим, чтобы люди нам доверяли, нужно иметь еще и сердце, и нужно чувствовать, как рядовой человек живет, как это на нем отражается.
Если мы сохраним доверие граждан, то они тогда будут поддерживать все, что мы делаем, и где‑то, как коллеги говорят, готовы будут и потерпеть. А если мы будем действовать, не обращая внимания на то, что происходит в реальной жизни, тогда, мне кажется, мы очень быстро можем скатиться к ситуации начала 90-х годов, когда будет утрачено, по сути, доверие к власти и мы будем вынуждены затыкать возникшие социальные проблемы гораздо большим количеством денег, чем предусмотрено сейчас на реальное, пусть скромное, но все‑таки движение вперед».
То есть примат социальных обязательств для Путина безусловен – сам рост экономики не может быть самоцелью. Этим словами Путин высветил принципиальную черту его курса – опираться на доверие людей, которое возможно только в том случае, если народ видит, что власть не просто объясняет свои действия, но и не отказывается в трудной ситуации от своих социальных обязательств.
Монетаристский подход заключается в другом – ради некоторой теоретической модели можно принимать решения, которые будут бить по людям, но их мнение при этом можно игнорировать – «ведь они просто не понимают, что власть действует ради их же блага».
Вот эта логика – неприемлема для Путина. Реформы и теории, на которых они основаны, могут и не сработать, или вообще быть ошибочными – а отказ власти от социальных обязательств и падение уровня жизни людей приведет к падению доверия к государству. Кому нужна бессердечная власть, оторванная от жизни простого, рядового человека? Такая власть лишится не просто кредита доверия и возможности проводить какие-либо реформы – но и просто права руководить страной.
И это будет проблема не власти, не лично Путина – а России как таковой, потому что слишком много желающих провести под лозунгом сноса власти демонтаж государства. То, что происходит в результате, мы видим сейчас на примере Украины – и это была вторая по количеству вопросов тема на прямой линии.
Путин не сказал ничего принципиально нового в отношении оценки происходящего на Украине – несмотря на то, что, как сообщалось накануне, очень много вопросов было связано с возможностью признания Россией независимости Донецкой и Луганской народных республик. Путин не обещал признания – но при этом, конечно, ни в каком виде не «слил Новороссию». Он вполне четко заявил, что «в конечном итоге право на то, чтобы сказать решающее слово: кто, как и с кем хочет жить, на каких условиях – должно принадлежать людям, которые живут на этих территориях», то есть признал, как и раньше, право Новороссии отделиться от Украины. Но одновременно он продолжал говорить об Украине в целом, включая Донбасс – для того, чтобы подчеркнуть, что киевская власть «совершает много ошибок, и результаты будут негативные»:
Путин не обещал признания Новороссии – но признал, как и раньше, ее право отделиться от Украины
«Ждем от украинских властей исполнения всех договоренностей в Минске. Прежде всего нужно, конечно, сейчас фактически уже говорят об этом, создать рабочие группы в рамках минского процесса и начать работу над несколькими направлениями. Это политическая реформа, ее конституционная часть, это экономика, это граница и так далее. Вот это все нужно начать делать, не говорить об этом, а начать делать практически.
К сожалению, мы пока видим только продолжение попыток, элементы давления, а реального желания решать вопрос политическими средствами пока нет».
Верит ли Путин в способность украинской власти пойти на политическое урегулирование с Донбассом – то есть на переучреждение Украины на новых условиях? Конечно, нет – убийство в Киеве оппозиционного журналиста Олеся Бузины, о котором стало известно во время прямой линии, демонстрирует отношение даже не к пророссийским, а к не националистически настроенным деятелям на Украине.
Кстати, сам факт прихода к власти в Киеве радикальных националистов Путин назвал провалом внутренней политики Украины – отвечая на вопрос о том, почему же Россия, столько помогавшая Украине после 1991 года, в итоге провалилась там. По сути, Путин обвинил всю украинскую правящую элиту образца начала 2014 года в том, что она провалилась – и так оно и есть. Более того – в результате ошибок, преступлений, жадности, трусости как власти, так и оппозиции провалилась не просто политическая система – рухнула вся Украина.
Чтобы в итоге одна ее часть – Крым – сбежала в Россию, вторая – Донбасс – восстала с оружием в руках, а остальная попала под управление людей, умоляющих Запад о колониальной опеке. Такая Украина не жилец – и Путин понимает это, желая только уменьшить страдания людей. С которыми нам предстоит жить вместе:
«Политическая ситуация в той или другой стране меняется время от времени, а народ остается – народ, как я уже говорил, очень близкий к нам. Я вообще не делаю разницы между украинцами и русскими, я считаю, что это вообще один народ. Но у кого‑то другое мнение, мы можем подискутировать – сейчас не место, наверное, об этом говорить. Но мы помогаем людям прежде всего, мы помогаем украинскому народу».
Нет сомнений, что один народ снова будет един – хотя сейчас и не время загадывать и тем более публично обсуждать, через какие этапы пройдет этот процесс. Интересно, что Путин даже специально подчеркнул, что «мы сами отторгли Украину от себя в начале 90-х», приняв решение о суверенитете России. То есть преподнес ситуацию с ликвидацией СССР едва ли не как выбор самой России – притом что подавляющее большинство тогда, говоря о суверенитете, не понимало, что за ним скрывается распад единого союзного государства (да и в России, в отличие от Украины, никакого референдума о суверенитете не было – все решил парламент). Понять, зачем Путин сказал это, помогают следующие его слова:
«Мы их освободили от себя. Но мы сделали это сами, это наше решение было. И если уж мы это сделали, надо относиться с уважением и к их независимости. Это выбор украинского народа – как строить отношения».
То есть если две части одного народа – Россия и Украина – изменят свое решение и захотят быть снова вместе, то это будет выбором населения обоих государств. В этом суть украинской политики Путина – создать условия для такого воссоединения, воссоединения по обоюдному желанию. Именно поэтому он подчеркивает, что нынешняя интеграция Евразийского союза не носит имперский характер (конечно, если вкладывать в «имперскость» негативный смысл – но так и делают наши противники):
«Ведь в чем смысл всех этих объединений? Не в том, чтобы к себе подтащить, нет. Смысл, чтобы все люди, которые проживают в наших странах, жить стали бы лучше, чтобы границы были открыты.
Ну какая нам разница, что русский человек проживает на этой территории либо на соседней, за государственной границей, если он имеет возможность свободно ездить к родственникам, если его уровень жизни растет, если он чувствует себя полноценным человеком, его не ущемляют в его правах, не запрещают ему говорить на родном языке и так далее. Вот если все это соблюдается, то нам какая разница? Мы видим, что люди достойно там живут и к ним относятся достойным образом.
У нас так складываются отношения и с Казахстаном, и с Белоруссией, и с Арменией сейчас уже, и с Киргизией. Нам бы очень хотелось, чтобы этот процесс развивался. Он самый главный, самый основной, а не удержание в сфере какого‑то своего влияния. Мы не собираемся империю возрождать, нет у нас таких целей, в чем нас пытаются постоянно обвинять. Это нормальный, естественный интеграционный процесс. Весь мир идет по пути интеграции: вся Латинская Америка, Северная Америка – Канада, США, Мексика, вся Европа, в Азии то же самое происходит, а нам все время пальцем тычут, что мы империю собираемся возрождать. Непонятно – почему? Почему нам отказывают в этом?
Хочу это подчеркнуть: у нас нет цели возрождения империи. У нас нет имперских амбиций. Но обеспечить достойную жизнь, в том числе и русским людям, проживающим сегодня за границей, в близких для нас странах СНГ, мы можем, развивая взаимодействие и сотрудничество».
Эти слова Путина, конечно же, попытаются выдать и за отказ от русского мира, и за отказ от возрождения исторической России. Но в реальности речь идет о войне смыслов – Путин просто противопоставляет «империю» «интеграции», собирая в первую негативные ассоциации, связанные с навязыванием воли сильного слабому. Сейчас такой империей являются США – и Путин прямо напоминал об этом.
И когда упоминал о том, что Франция в рамках НАТО «добровольно отдает туда часть своего суверенитета», и когда замечал, что «вашингтонский обком» запрещает некоторым руководителям государств приезжать на парад Победы в Москву, и когда говорил, что американцы пытаются навязать свою модель по всему миру, и их ждет такая же неудача, как и СССР, навязавший свою модель развития восточноевропейским странам. И особенно тогда, когда повторил свою мысль о том, что «супердержаве, которая претендует на свою исключительность и считает себя единственным центром силы в мире, союзники не нужны – им вассалы нужны».
Россия как интегратор противопоставляется американской империи, «миру по-американски». Это противопоставление, конечно, связано не только с планами по реинтеграции постсоветского пространства – но и с общим противостоянием с США. Которое для России не следствие каких-то непомерных амбиций, а естественная реакция на продвигаемые американцами глобальные «правила игры»:
«Россия в такой системе отношений существовать не может. Она не только не может поддерживать такие отношения, даже существовать не может. И это все должны понимать».
Это очень важная констатация. Россия не просто не согласна с американской гегемонией и продвигаемой Штатами системой международных отношений, не просто объявляет ее угрожающей нашим национальным интересам – но в принципе считает ее несовместимой с самим фактом своего существования. Более чем внятное обозначение причин конфронтации с США.
К которой Россия не стремилась – и даже сейчас в ответ на настойчивые просьбы назвать наших недругов Путин сказал, что «мы никого врагами не считаем». Добавив с легким нажимом в голосе – но и не рекомендуем никому считать нас своими врагами.
Геворг Мирзаян
Китай и Запад перетягивают украинский канат
