«Системные реформы возможны»

Последние новости с боев за заведение дела на экс-главу Минобороны Анатолия Сердюкова обнадеживают, однако пока борьба с коррупцией видна лишь по отдельным очагам активности. Как уже сообщала газета ВЗГЛЯД, в пятницу стало известно, что проверка деятельности Сердюкова ведется ГВСУ СКР параллельно расследованию уголовного дела о масштабных хищениях в структурах ОАО «Оборонсервис».

У власти есть потребность в социальном мире, в потребительском благополучии, но мир и благополучие – это еще не социальное государство

Тем временем общественная дискуссия сместилась с обсуждения закона, запрещающего усыновления российских сирот американцами, в сторону дискуссии о судьбах того слоя граждан, который в последнее время принято называть креативным классом.

Левые публицисты справедливо отмечают, что Алексей Кабанов, чья семья испытывала значительные материальные трудности, на митингах выступал не за увеличение детских пособий (ему как отцу троих детей они бы пригодились), а за вполне либеральные идеи.

Известный социолог Борис Кагарлицкий* в интервью газете ВЗГЛЯД рассказал о своем понимании социального государства, борьбе с коррупцией и возможности системных реформ в стране.

ВЗГЛЯД: Борис Юльевич, может ли креативный класс в случае ухудшения его положения бороться уже не свободу, а за социальные права?

Борис Кагарлицкий: Нет, и такое положение дел связано с социальной природой этой группы, которую принято называть «креативный класс». Речь идет о самом механизме перераспределения ресурсов: от социального государства в сторону паразитических проектов. Бороться за социальное государство креативный класс не будет, потому что развитое государство такого типа означат гибель этой группы людей как целостного привилегированного самодостаточного слоя.

Социальное государство предполагает перераспределение ресурсов в сторону первичных массовых задач. Перемещение же ресурсов в сторону отдельных проектов, ориентированных на специфическую, узкую (и не связанную с общественными интересами) аудиторию, возможно в том случае, когда много свободных средств, которые нельзя эффективно инвестировать в производственные и научные проекты.

Отсюда берется и производство стиля жизни вместо реального производства. Стиль жизни (в самом широком смысле – не только одежда и гаджеты, но и кофейни, гламурные журналы, например) оказывается в этих условиях важен для бизнеса, потому что позволяет поддерживать и развивать динамику потребления.

ВЗГЛЯД: Но Россия, кажется, движется в сторону социального государства? Во всяком случае, власть это декларирует

На эту тему
• В Счетной палате заявили о многомиллионных нарушениях в РГГУ
• Реформа высшего образования продолжается, и у нее наконец появилась логика
• Кирилл Мартынов: А что вы еще умеете?
• За младших детей убитой Ирины Кабановой поборются две стороны
• Анатолий Сердюков пришел на допрос по делу Оборонсервиса

Б. К.: Здесь очень странная ситуация. Наша элита страдает социальной шизофренией. Когда начальство говорит, что они хотят благосостояния для большинства, это ведь не демагогия. Я, как ни странно, им верю. Другое дело, что именно под этим понимают, но в целом власти хотят стабильного уровня благосостояния для большинства граждан, потому что хотят спокойствия для себя. По большей части речь идет о людях с консервативными установками: они не хотят потрясений (даже тех, которые потенциально могут привести к лучшему). Проблема в том, что власти абсолютно не способны воспринимать институциональную необходимость социального государства. Для них социальные программы – это просто деньги, которые нужно выделить, чтобы всем было более или менее хорошо.

А на самом деле социальное государство – это система институтов, прежде всего. Расходы на социалку выросли очень значительно за последние 10–12 лет, в совокупности – не меньше чем в шесть раз, но пропорционального улучшения нет. Деньги без институтов просто пропадают, а иногда от них становится только хуже.

ВЗГЛЯД: Но ведь с деньгами лучше, чем без денег?

Б. К.: Существуют ситуации, когда деньги вредят. Посмотрите на ЕГЭ. Экзамен ежегодно сжирает грандиозные суммы и приводит к резкому ухудшению качества образования. Мы тратим все больше и больше денег, чтобы становилось все хуже и хуже.

Причем людям, которые занимаются тем же образованием, невозможно объяснить, в чем они ошибаются. У них есть универсальный, как им кажется, ответ: посмотрите, мы же выделили деньги, год назад было меньше, а сейчас – больше, какие к нам могут быть вопросы.

То есть, подводя итог, у власти есть потребность в социальном мире, в потребительском благополучии, но мир и благополучие – это еще не социальное государство. Кроме того, экономический блок правительства, а также значительная часть элиты, включая деловые круги, до сих пор находятся в плену ортодоксальных неолиберальных схем. Нет иных методов работы с экономикой, с социальной сферой, кроме чисто рыночных. Выделить деньги в социальную сферу. Точка.

ВЗГЛЯД: У нас же рынок? Не можем же мы взять и отказаться от рынка?

Б. К.: Не все так линейно и просто. Мне очень импонируют рассуждения экономиста Йозефа Шумпетера о том, что есть антирыночные институты, которые просто необходимы для стабильной работы рынка (об этом у него и в «Теории экономического развития», и в статьях). Существует ряд сфер жизни, которые подчиняются противоположным требованиям, правилам, например все то же образование. Вы не можете измерить эффективность университета рыночными механизмами. Единственное, что вам под силу, – измерить результаты трудоустройства выпускников университета, но даже они не прямо зависят от деятельности университета. Репутация, скажем, не может быть измерена количественными показателями.

В итоге получается двусмысленная ситуация. Невозможно ответить на вопрос, куда мы идем, потому что мы пытаемся идти в разные стороны сразу.

Именно этим продиктована условность разделения на «либералов» и «государственников» во власти. Человек, бывает, сегодня утром проснулся – и он либерал, пообедал плотно – и уже государственник. Один и тот же чиновник в зависимости от расклада, от ситуации, от обстановки может быть и либералом, и государственником, да кем угодно.

ВЗГЛЯД: Каково следствие этой двусмысленности?

Б. К.: Именно поэтому так трудно бороться с коррупцией. Проблема российской коррупции – не в том, что ее много, а в том, что она неэффективна. Страны Юго-Восточной Азии были высококоррумпированными, но они очень динамично развиваются, потому что там коррупционные механизмы встроены в стратегию развития. И в рамках этой стратегии нужно купить лояльность бюрократии.

ВЗГЛЯД: Ну ведь и в России, если ты не купишь аппарат, он отправит тебя отдыхать на дачу куда-нибудь?

Б. К.: Совершенно верно, но воровать можно лишь в рамках выполнения задачи. А если задача не выполнена, то вы и воровать не сможете. Бюрократия все-таки должна реально работать, а у нас нет никакой гарантии выполнения задач, потому что в России задача так формулируется, что ее не выполнить. То есть коррупция у нас – это не форма оплаты, а просто грабеж.

ВЗГЛЯД: И административная реформа не исправила ситуацию?

Б. К.: Но задачи-то не были поставлены. Поймите, в России коррупция всегда была, но одно дело – воровство, которое сопровождало реформы Петра Великого (Россия в итоге вошла в число ведущих мировых государств), а другое – сегодняшнее.

Принцип покупки лояльности ведь еще предполагает наказания за нарушения: если вы не выполняете задачи, будьте готовы ответить. Спросят так, что мало не покажется. На примере Сердюкова, собственно, и обкатывается экспериментальный вариант модели: «А сможем ли мы наказать за неисполнение задачи?» Пока обкатка идет, мягко говоря, не очень хорошо.

ВЗГЛЯД: А в динамике – ситуация с бюрократией ухудшается или улучшается?

Б. К.: Ситуация в динамике ухудшается, и вот почему. Ресурсов становится явно меньше, а сохраняющиеся неопределенность задач и безнаказанность – это очень драматично в итоге. Низкая эффективность и высокая коррупция не слишком страшны, когда у вас много ресурсов, а вот когда их меньше – это уже другая история.

Представьте: строят где-нибудь мост. Причем в расчете, что 20% денег будут украдены или разбазарены. Дается 120%, мост построен. А теперь – нет денег, чтобы дать 120%, дают 100%, украдено сначала те же 20%, но на 80% мост не построишь, он не доходит до другого берега. Поэтому воруют и оставшиеся 80%: не пропадать же деньгам. Не со зла, а просто вот так. Это такая анекдотическая притча, но она до известной степени описывает то, что происходит.

ВЗГЛЯД: И где предел?

Б. К.: Мы его почти достигли, дальше начинаются технические срывы, потом – распад. Обратите внимание, сколько в этом году не катастроф, а именно срывов. Снег зимой выпал неожиданно (в России всегда зимой неожиданно падает снег, невозможно это предугадать, вы же понимаете), и встают МКАД, трасса между Москвой и Санкт-Петербургом. Дальше – больше: свет, отопление.

Мне из Твери пишут: по всему городу падает температура подачи воды для отопления, и если ситуацию не исправить, граждане включат в сеть отопительные приборы, и посмотрим, что случится с электросетью в итоге. Я думаю, что последует череда довольно драматических событий, за этим последуют какие-то системные изменения. Я не верю в то, что изменения эти будет проводить оппозиция. Скорее всего, какая-то часть нынешней элиты должна будет определиться с тем, кто они такие, чтобы не вставать утром либералом, а к обеду превращаться в державника.

Системные реформы возможны, вопрос в том, что они явно не будут безболезненными.

ВЗГЛЯД: А срок?

Б. К.: Год-два-три. Закончилась схватка власти и столичного креативного класса, но долгоиграющие проблемы-то остались, и с ними что-то нужно делать.

* Некоммерческая организация, включенная в реестр НКО, выполняющих функции иностранного агента

** Признан(а) в РФ иностранным агентом