Большая история страны, исторической эпохи, складывается из множества частных человеческих историй. Донецкое Сопротивление во всей его полноте еще ждет своего историографа и истолкователя, но сотни и тысячи человеческих историй проживаются на наших глазах. Каждая из них – как нить, из которой ткется не только полотно этого противостояния, этой войны, но и нашей страны в целом. Каждая такая нить скрепляет прошлое, настоящее и будущее.
Когда-то в 1980-х годах ХХ века, когда знаменитый сербский писатель Милорад Павич издал свой знаменитый «Хазарский словарь», многие обратили внимание, что у книги две версии: мужская и женская. Они почти не отличались, но существовала одна деталь. В женской версии чувственный опыт опережал интеллектуальный, а в мужской – наоборот.
Павич тогда много писал о войне, но о старой, почти забытой. Писал скупо, имитируя словарь, – о многом одним абзацем. Мы сегодня видим перед собой новую войну, которая не только корежит, разрушает и стирает в труху, но и собирает, преображает и наделяет смыслом людские судьбы. И на фронте, и на гражданке у них, как всегда в этом мире, есть свои мужская и женская версии.
Скупо, тоже одним абзацем, попробуем пересказать несколько знаковых эпизодов, за которыми встает образ происходящего (все они – реальные, но имена изменены).
…Катерина и дочь ее Сашенька с первых дней Сопротивления открыли двери своего дома под Донецком для бойцов. Они кормили ребят, приходивших с передовой, стирали одежду, ухаживали за легкоранеными. А в 2015 году и сами ушли на фронт. Катерина, повариха Божьей милостью, получила от своих товарищей-добровольцев позывной Мама.
В 2015 году стояли они в одном месте, почти на линии. У Мамы кухня, на крыше газовый баллон большой. Оставили ее одну при готовке. А при ней поставили парня, позывной Пчела, на всякий случай, охранять. Начался обстрел.
Мама и говорит: «Пчела, дорогой, давай снимем баллон, а то еще попадет, взорвемся».
Он дверь открывает в соседнюю комнату, а там целый КамАЗ противотанковых мин выгружен.
«Не бойся, – говорит Пчела, – если попадет, мы даже не заметим».
Или другая ситуация, но тоже начальное время этой войны.
Комбат попросил Маму: «Слушай, съезди, пожалуйста, за продуктами».
Она даже возмутилась:
«Что, съездить некому? Я лучше здесь на кухне повожусь».
«Да некому», – отвечает комбат. – «Все при делах как-то...»
Ну и поехала Мама. Вернулась, кухни нет. Прямое попадание.
И еще раз было так же. И еще раз.
Ну и последняя история, смешная. Уже после перемирия минского. Стояли они на полигоне, а там сморчков – косой коси. Две помощницы Мамины, молодые девчонки, пошли по грибы. Час их не было, другой.
И тут прибегает парень, зовет:
«Давайте скорей, я в бинокль видел, там девочки наши в одних трусах идут. Странно как-то».
Все бойцы побежали, думают, укропы откуда-то явились или еще кто – время-то неспокойное. Девчонок обидели. Однако ситуация разрешилась самым благополучным образом. Девушки вышли по грибы с ведерком. А там грибов немерено. Ну и повязали узелком одежду, возвращаются по-модному, топлес, хохочут.
Такое лицо у этой войны, которое женское. За границами крови, смертей, бедствий, прощаний и больших побед. Которые уже были и которые обязательно будут. Мужские истории тоже короткие. Еще суше.
Жили-были в Енакиево четыре друга. Современные пацаны, родители недовольны, все время проводили за компьютером. Играли в контр-страйк. Сыгрались в команду. Участвовали в соревнованиях. Что-то выигрывали. В 2014 году, как началось, сразу пошли на фронт. Один перегорел, сейчас в Волгограде. Второй в Донецке, гражданский. Двое воюют, недавно были передислоцированы с Херсонского направления...
И в Саратове жили четыре друга. Университетские. Лет по 25. Один владел от отца сетью ювелирных магазинов. В 2014 году купил друзьям фирменную снарягу, они приехали в Донецк и пошли добровольцами. Вчетвером легли на Саур-Могиле.
Или еще один человек, Тёма. Учился в Ростове в художке, на скульптора. Было ему 18 лет. В 2014-м приехал в Донбасс, на каникулы. Сразу сказал: на месяц. Остался. Зимой съездил домой, взял академку. Как Минские заключили, завербовался в ВагнерА, прокатился в Сирию. Потом в ЦАР. Сейчас ювелир. В Питере. 26 лет. Будет надо – вернется. Говорит: устал немного я от войны. Но по первому слову, лично ко мне обращенному, готов. Ни на день не задержусь. Семья – не семья, а что делать?
- Жительницы ЛНР начали получать сертификаты на материнский капитал
- Ребенок погиб в результате обстрела Кременной со стороны ВСУ
- Американский телеканал показал танки ВСУ в жилой застройке Артемовска
Или вот еще о судьбах людей, вполне гражданских.
…Сидим в Донецке, разговариваем с Сашей, тренером по самбо. Больше всего он переживает за детей, своих учеников. Обидно, говорит, когда у ребят лучшие годы уходят. Понимаешь, пацаны в 10–12 лет еще могут ждать, а в 15–16, если ты не будешь бороться на нормальном уровне, время твое безнадежно сгинет.
А федерации, чиновники спортивные, о чем они думают? Они о санкциях думают, о международных ограничениях. Сейчас Донецк стал Россией, значит, должен бороться, играть, участвовать в России. «Пока же, – говорит Саша, – в Донецке даже места безопасного, чтоб тренироваться, нет... А дети, им же нужно быть друг с дружкой, они не могут поодиночке, тем более поодиночке бояться. Было дело в ковид – разрешили после изоляции тренировки, так никто не заболел. И какой праздник. Пришли все понурые, чуть ли не в депрессии. Выходили – светились просто. А сейчас некуда и собрать их. Прилетит что-нибудь, так мне голову снимут…
Сейчас самое главное, повторяет он, чтоб донецкие, луганские спортсмены могли жить общей жизнью со своими сверстниками, участвовать во всероссийских соревнованиях, играть, ездить на сборы.
«Если стали Россией – давайте будем Россией по-настоящему, – раз за разом повторяет тренер. – В этом наша единственная надежда».
…Разумеется, все эти истории – только капля в море. Идет война, продолжается Сопротивление, и каждый новый день приносит десятки новых свидетельств переживаемой эпохи. Иногда может показаться, что эти голоса доносятся к людям, живущим во «внутренней России», издалека. Но это не так. Жребий брошен, судьба у всех одна – общая, и всё, о чем готовы говорить Донецк и Луганск, о чем готова свидетельствовать Новороссия, касается каждого из нас. И наши собственные мужские и женские истории тоже будут неизбежно вплетены в это общее полотно.
