Решения российского парламента и президента о принятии в состав РФ четырех новых субъектов – ДНР, ЛНР, Запорожской и Херсонской областей – имеют не только юридическое значение. Это и идеологический, и моральный выбор.

Страна подтвердила: присоединяемые территории – не просто дружественные или близкие нам в культурном смысле. Это такая же часть России, как и остальные 85 её субъектов. Это решение – одновременно и обязательство, и даже клятва: мы с вами один народ, мы считаем вас своими, будем защищать как самих себя, а ваша судьба никогда не станет предметом торга. Торговаться не велит ни Конституция, ни совесть.

Однако никаким правовым актом нельзя механически скрепить воедино разнородные земли. Прежде чем проявиться на географической карте, новые границы страны должны были возникнуть на карте общественного сознания. Руководство государства не могло односторонним образом стремиться к расширению территории, нигде в мире это не делается. СССР не стремился включить в свой состав Афганистан и даже Болгарию. США до сих пор не решаются сделать 51-м штатом Пуэрто-Рико, хотя на самом острове очень желают этого; просто данная территория не входит в тот образ «своей земли», который сложился у американцев. Границы этого ментального образа не всегда совпадают с границами на географической карте.

Мысленно выйти за номинальные пределы, признать своей территорию, находящуюся вне официальных границ – это на самом деле не так просто, хотя отдельные энтузиасты всегда грезят о новых территориальных приобретениях и государственных союзах. Вспомним хотя бы Эдуарда Лимонова, идеи которого сегодня оказываются пророческими.

Легче всего было с Крымом в 2014 году. Нельзя сказать, что многие в России жили мечтой о возвращении Крыма, но как только такая возможность (и необходимость) возникла, общество, за исключением вечно оппозиционного меньшинства, с готовностью подхватило эту идею. Общественное сознание шло за исторической памятью об «ошибке Хрущева», как теперь это называет Илон Маск. «Крым наш» – это был как будто бы непроизвольный синхронный выдох десятков миллионов людей, признание человеческого факта, который стал фактом официальным. Сейчас же, когда едешь по Крыму, вообще сложно вообразить, что эта земля ещё совсем недавно считалась «заграницей».

С Донбассом получилось сложнее. Хотя вокруг идеи и образа Донбасса, его борьбы за свободу и идентичность возникла целая культура, которая теперь легла в основу так называемой новой патриотической культуры, эта культура долгое время не могла стать всеобщим достоянием. После подписания вторых Минских соглашений донбасская тема постепенно стала отходить в тень. Восемь лет ДНР и ЛНР доказывали свою верность России. Что Донбасс, как и Крым – не просто территория, ориентирующаяся на Россию. Донбасс – это Россия и есть, а его население может служить эталоном русских. И вот теперь, если оглянуться назад, возвращение Донбасса в российскую семью видится естественным и даже запоздалым.

А вот идея о том, что Херсон и Запорожье – русская земля, овладела массами совсем недавно. Но стоило присмотреться, примериться к этой идее, как все сомнения растаяли. Ведь это территории, которые когда-то составляли вместе с Крымом единую Таврическую губернию. Ведь в Херсоне покоится князь Потемкин-Таврический. Ведь Запорожье – это исторически русский город Александровск, тот самый, из светловской «Гренады».    

В конце концов, чуть больше 30 лет назад Россия и Украина вообще составляли единое государство. Однако на ментальной карте «своей земли» часть Украины для нас отсутствовала и тогда, наряду с прибалтийскими республиками. Русские знали, что есть Западная Украина, где нас не любят и хранят на чердаках пулемёты, и есть Восточная Украина, где живут в принципе такие же люди, как и мы, говорят и мыслят по-нашему. Распад СССР, помимо прочего, породил конфликт между юридическими границами вновь возникших государств и ментальным образом «своей земли». Поэтому сейчас, осознавая родство с жителями новых российских территорий, мы фактически припоминаем, регенерируем в собственном сознании тот образ «своей земли», который когда-то уже существовал.

Но процесс не может так просто остановиться, поэтому можно понять российского министра иностранных дел Сергея Лаврова, который на историческом заседании Госдумы упомянул о новом «комплекте конституционных законов», который парламенту предстоит принять в будущем. Исходя из контекста, можно предположить, что речь шла о принятии в состав России новых субъектов. Что это могут быть за субъекты?

Казалось бы, не время об этом рассуждать, положение на фронтах сейчас сложное, но принятие в состав России четырех территорий, бывших в прошлом областями Украины, необратимо изменило парадигму конфликта, просто по той причине, что к новым российским территориям примыкают другие, которые столь же хорошо вписываются для нас в образ «своей земли». Значительная часть Харьковской области уже была под российским контролем и готовилась жить по российским законам. Разумеется, и сам город Харьков, столь важный для русской культуры, вписался бы в Российскую Федерацию без особых натяжек. Эту землю обязательно надо освободить.

В противоположном углу карты Украины мы видим не только Одессу – город, который 2 мая 2014 года вписал своё имя в историю русского мира. Мы видим Приднестровье, которое воспринимается в России как своя земля с начала его самостоятельного существования. Население этой территории в любой момент проголосовало бы за воссоединение с Россией, мешает только отсутствие общей границы. Наконец, здесь же находится и Южная Бессарабия, которая и по своей истории, и по составу населения не имеет ничего общего с Украиной.

Эти два полюса – Харьков и Южная Бессарабия – и определяют конфигурацию тех земель, которые российское общество готово осознать как свои. Дело за военными успехами.