Крылатые ракеты «Фау-1» и «Фау-2» были прорывом с точки зрения технологий. Крылатые ракеты вроде «Томагавка» или «Калибра» более чем актуальны и сегодня. А баллистические – наследницы «Фау-2» – составляют основу сил ядерного сдерживания.
Но переломить ситуацию в 1944 году даже такое прогрессивное оружие уже не могло. Понятно почему – пусть немцы и научились бомбить Лондон без бомбардировочной авиации, чьи силы к тому времени уже были истощены. Бомбардировщики союзников все равно сбрасывали на немецкие города куда больше бомб – многие из них выгорели дотла. И это все равно не подорвало немецкую самонадеянность. Куда там значительно меньшим успехам «Фау-1» и «Фау-2».
Правда, так было далеко не всегда. В истории человечества существовали времена, когда техническое преимущество всего в одном виде оружия решало судьбы целых империй. Пусть гунны не смогли завоевать Рим, но благодаря боевым возможностям составного лука они продвинулись достаточно глубоко – настолько, чтобы Западная Римская империя израсходовала свои последние силы и окончательно лишилась шанса разобраться со всеми навалившимися кризисами.
Монгольская конница, правильным образом организованная кочевая орда, совмещавшая в себе эффективность на поле боя, неприхотливость и мобильность, обрушила другую империю, Китайскую. И заодно завоевала большую часть Евразии, разнеся по пути немало вполне жизнеспособных и могущественных государств.
Но с наступлением индустриальной эпохи этот принцип уже не работал. Чудо-оружие той или иной степени эффективности, конечно, появлялось, и в немалом количестве. Но оно, если речь шла о по-настоящему серьезном, а не локальном конфликте, уже не могло оказать решающего влияния на ход войны в целом. Будь то броненосец, бомбардировочный дирижабль, танк, торпедный катер, пулемет или подводная лодка, или еще что угодно. Громить армии противника было все еще можно. Но вот благодаря массовому производству, массовым армиям, массовой пропаганде, позволявшей вселять ненависть в целые народы, на место разбитых и уничтоженных соединений выдвигались другие. Эффект неожиданности, вызванный применением чудо-оружия, уже ничего не значил – в условиях, когда новое изобретение не обрушивало все и вся, у противника появлялось время. И на все хитрые гаечки, как правило, удавалось подобрать свои болты.
Взять, например, японцев и их камикадзе. К 1944 году американцы окончательно реализовали свое индустриальное превосходство и подготовили не просто большой, а в разы и десятки раз (по разным параметрам) превосходящий японцев флот. Громада продвигалась к Японии – медленно, но уверенно. Остановить ее не могла никакая цепь укрепленных баз – японцев просто сметало подавляющей огневой мощью со всех позиций.
Тогда японцы решили ценой жизни своих пилотов улучшить точность авиабомбардировок по вражескому флоту. То есть не бросать на корабли американцев бомбы и не пытаться попасть в них торпедами, а таранить самолетами. Эффективность повышалась в десятки раз – если раньше часто было достаточно отогнать атакующих, расстроить их атаку, то теперь, чтобы обезопасить себя, надо было гарантированно уничтожать цели в воздухе. А это было намного сложнее.
В самом начале новая тактика таранов резко подняла эффективность японской авиации и даже ввергла американцев в кратковременный шок. Но те быстро опомнились – и ответили асимметрично: просто нафаршировали свои корабли зенитными орудиями и увеличили количество истребителей в авианосных группах. Да, это отвлекло немало ресурсов и уменьшило ударные возможности. Но при тотальном экономическом перевесе американцев это было им вполне по карману.
- Болгарам напрасно позволили забыть про нацистское прошлое
- Открытое письмо Виктору Шендеровичу про стыдобесие
- За что воевали русские
В результате к началу сражения на Окинаве, когда японцы сознательно сделали ставку на летчиков-самоубийц, их эффективность стала не выше, как ожидалось, а ниже – подавляющее большинство камикадзе сбивались еще на подлете. А те, что прорывались к целям, так и не смогли потопить ничего тяжелее эсминца – хотя им и удалось повредить немало кораблей.
За это японцам пришлось заплатить – их летчики, в своей массе, к 1944–1945 годам и так не блистали стабильным средним уровнем, а стали и вовсе совершенно беспомощными. Ведь гибнущие в ста процентах удачных атак камикадзе не могли передать коллегам никакой опыт. Таким образом, в итоге слабости чудо-оружия уравновесили его сильные стороны задолго до того, как оно получило шансы хоть на что-то серьезно повлиять. А победа в войне достигалась все равно экономикой – кто больше произвел, тот и выиграл.
Главное вундерваффе XX века
Японское чудо-оружие в итоге смогло лишь увеличить среднюю плотность американского зенитного огня. Сумрачный тевтонский гений смог добиться большего. Это неудивительно – его чудо-оружие было куда более сложным и комплексным. Эффект его применения был рассчитан не на тактические, а на стратегические цели. Оно и правда сумело, пусть и на время, перевернуть всю старую геополитическую шахматную доску Европы.
Германия с момента своего объединения была сильной страной, но в XX веке постоянно нарывалась на коалиции – и в итоге все равно оказывалась слабее. Поэтому немцы всегда хотели долгую и позиционную войну свести к быстрой и комбинационной – ведущее к истощению и проигрышу, время работало против них.
В конце Первой мировой они в беспрецедентном для европейских армий масштабе воплотили тактику штурмовых групп, позволившую прорывать даже сложную и эшелонированную оборону. Но штурмовым группам, сведенным в полки и дивизии, даже в таких масштабах не хватало выносливости и скорости продвижения. Фронт можно было прорвать, но окружить противника, взять его в котел до того, как он опомнится и выстроит новую линию обороны, они не успевали.
Ко Второй мировой немцы учли свои ошибки. Добавили новейшие достижения техники. И получили филигранно настроенную машину для блицкрига – быстрой войны. Маневренные соединения бросались в бреши во вражеской обороне, после чего они устраивали грандиозные котлы на сотни тысяч человек. Армии гибли, государства падали в лапы Рейха одно за другим. Причем такого же чудо-оружия немцам долгое время никто не мог противопоставить – нужную формулу стоило еще найти. Нельзя было просто собрать много-много танков в одном месте и приказать им наносить контрудары. В Красной армии, к примеру, к началу войны пытались создавать мехкорпуса, но там было слишком много танков и слишком мало техники обеспечения, в результате чего бронетехника ломалась и глохла от недостатка топлива. Немцы же подбирали пропорции долго и вдумчиво, и в итоге их маневренные соединения имели все в нужных количествах – и танки, и мотопехоту, и ремонтников, и мобильную артиллерию.
Словом, просто скопировать чудо-оружие блицкрига не получилось бы ни у кого. По крайней мере, быстро. Но в итоге и эта страшная, сравнимая с непобедимой монгольской ордой сила была повержена. И вновь сказались особенности индустриальной эпохи – даже такое преимущество, даже способность постоянно побеждать и уничтожать армии противника в огромных котлах, ни к чему не привела. Третий рейх в итоге задавили численностью, экономическим потенциалом, его остановили героизмом советских солдат, закидали бомбами и снарядами.
Завтрашний день
Но будет ли так всегда? Индустрия, конечно, никуда не делась и не денется. Но индустриальная эпоха – эпоха национальных государств, способных снаряжать армию за армией, отправлять в окопы чуть ли не всех взрослых мужчин, чувствует себя не очень хорошо. Она борется за существование с грозящим переходом в неосредневековье глобалистским будущим. Сейчас уже наступило то, что военные теоретики называют постгероической эрой – чем богаче страна, чем лучше ее вооружение, тем более ее общество чувствительно даже к самым незначительным потерям. Взять, к примеру, Первую чеченскую кампанию, к поражению в которой привел шок общества от потерь, которые в условиях Великой Отечественной легко было можно понести на второстепенном направлении за час-другой серьезного боя.
Все это ведет государства к постепенному отказу от массовых армий, от концепции «вооруженного народа», от возможности посылать в бой дивизию за дивизией, армию за армией, эшелон за эшелоном, вплоть до того, пока мобилизационный ресурс не будет исчерпан либо не будет одержана победа. Сам народ в глазах сильных мира окончательно превратится из потенциальных носителей оружия (а значит, какого-никакого суверенитета) в податное сословие – как это и было до эпохи национальных государств. Ценность национальных мифов, идеалов и структур будет падать, а ценность клановых, финансовых, научных связей будет возрастать. Если национальные государства срочно не перейдут в культурное контрнаступление, не придумают новых смыслов и идей хотя бы для самих себя, если скатывание в это неосредневековье продолжится, то изменится сам подход к войне. И сталкивающиеся в мире силы станут куда более хрупкими.
Шанс сокрушить соперников внезапным ударом увеличится. Просто потому, что он уже не сможет мобилизовать десятки миллионов вооруженных и экипированных солдат. А значит, вновь возрастет роль новых вариантов чудо-оружия – будь то новый образец военной техники, что-то на новых физических принципах, компьютерный вирус или технология культурной войны. Такое оружие вновь сможет решать судьбы гигантских территорий, населенных уже миллиардами человек. Война из серьезного дорогостоящего предприятия станет чем-то, что сможет себе позволить все большее количество игроков. И, конечно, они будут стремиться играть комбинационно. Что вполне может превратить концепцию чудо-оружия во что-то эффективное и живучее.
