На днях достопочтенную публику удивили очередной новостью. Министерство обороны для своего храма решило отлить ступени из переплавленной трофейной немецкой техники – той, что осталась после Второй мировой войны.
Реакция публики была, мягко скажем, неоднозначна – сограждане поспешили увидеть в случившемся пережитки «магического мышления», впадение в архаику или демонстрацию вечной русской дичи. Правда, сомнения в «православности» этой идеи демонстрировало скорее незнакомство с православными храмами: достаточно посмотреть хотя бы на ограду Свято-Преображенского собора в Петербурге (основа ограды – стволы трофейных турецких пушек), чтобы не считать текущую инициативу чем-то из ряда вон выходящим. Традиция помещать трофеи в соборе – считая их приношением Всевышнему или святому патрону – существует, кажется, столько же, сколько вообще существует традиция войны.
Меня же, однако, смутило другое – к моему удивлению весьма немногими голосами озвученное в реакции на новость. Это, собственно, простой вопрос: а какое именно отношение имеет православие к обращенным в металлолом железякам Вермахта?
С детства меня учили – причем не только школа, но еще и живые на тот момент ветераны – что победу одержала великая Советская армия, плоть от плоти великого советского народа. Некоторые из них, несмотря на ветры времени, даже пытались контрабандой привнести мысль о руководящей и направляющей роли Иосифа Виссарионовича – но классная руководительница вовремя успевала их обрывать.
Я с младенчества помню, что цвет Победы – красный, что серп и молот, а не православный крест, остановили коричневую чуму, я вообще много чего помню, о чем в благословенном XXI веке, видимо, мне настоятельно рекомендуют забыть.
Будь я параноиком и конспирологом, я бы решил, что в Министерстве обороны завелись ревизионисты – подобно тому, как окопались они на наших западных границах – и ведут нагло и упорно работу по переписыванию истории.
Нет спора, Сталин – тиран и кровавый упырь. Но кормить рассказами про икону, которую на самолете осенью 1941-го возили над фронтом – в поисках небесного заступничества – и делать из этой байки вывод, что Богоматерь, а не советские многонациональные войска, остановили наступление под Москвой – за гранью добра и зла. То есть я не хочу вдаваться в религиозные споры и вопросы теологии – если Дева Мария была на нашей стороне, то и славно, но для множества наших солдат это было не так – они верили кто в Партию и коммунизм, кто в нирвану, кто в Аллаха и пророка его, запечатавшего печать пророчества, а кто ни во что не верил – назло всем или, по словам Толстого, поддаваясь «роевому чувству».
Иными словами, если Министерство обороны желает связать патриотизм с православием – то это его воля, но здесь есть, как принято нынче говорить, по меньшей мере один тонкий момент. Не вдаваясь в спор, сколько было верующих в 1941-м, ныне число воцерковленных колеблется в пределах статпогрешности, а готовность отметить хоть Рождество, хоть Хануку присуща и мне – главное, чтобы компания была хорошая, ведь под шашлычок и коньячок вкусно очень.
- За «православным Сталиным» подтянется «православный Ленин»
- Чудеса времен ВОВ остаются на совести тех, кто в них верит
- Портрет Сталина должен быть рядом с иконой Сергия Радонежского
Говорить о единении народа и связывать этот самый народ только с православием – помилуйте, очень странная идея. Она буксовала уже в конце позапрошлого столетия, а с тех пор дела явно не пошли на пользу православию – и если быть циничным и прагматичным, то есть встать в ряды эффективных менеджеров, то это не самый продающийся заход.
Кроме того, мой белорусский дедушка прошел всю войну и о его религиозных чувствах я знаю больше, чем Министерство обороны. Он был обычный сельский учитель, преподавал немецкий язык – и потому на передовых работал переводчиком, ходил в разведку за «языками» и много чего другого. Увы, не к моде нашего времени – он был коммунистом, не из рьяных, но вполне убежденных (насколько вообще может быть убежденным коммунист в белорусской деревне). И этой коммунистической идеи ему вполне хватало – и чтобы прожить жизнь, и чтобы пройти войну.
Я не говорю, что он был прав. Но он так прожил. И не он один.
И советские светские ритуалы – Вечный огонь, знамя Победы, пионеры в почетном карауле – были ему ближе, чем панихиды и храмостроительство. А иначе как бы он был заучем в деревенской школе и не испытывал при этом ни малейшего душевного дискомфорта? Хотя выпить, конечно, любил, но изобретал для этого другие предлоги.
Я совсем не против православного воинства, храмов во славу русского воинства и чего еще чья душа пожелает. Но православные сталинские соколы – это, право, помилуйте, перебор!
Хотя, с другой стороны, если вспомнить, что Русская православная церковь в нынешнем виде существует с 1943 года – и является прямым творением Иосифа Виссарионовича, утвердившего ее название (ведь в синодальные времена церковь именовалась «Российской») – то мысль приобретает изрядную гибкость.
