Не очень знаменитый кинорежиссёр затеял снять что-то вроде «доброй лирической комедии» на материале Ленинградской блокады. Что было дальше – известно.

Люди возмутились, стали призывать в свидетели безобразия других людей. Те тоже принялись возмущаться и призывать. И я тоже, и вот сейчас должен упомянуть хотя бы фамилию режиссёра – правда? Так она, земная слава, и зарабатывается.

Но, к счастью, быстро проходит. А вот проблема остаётся.

Если раньше память о Войне штурмовали в лоб – в любом новом фильме война была лишь поводом для очередного рассказа о «преступлениях сталинщины и совка», то теперь на первое место выходит «мягкая сила» – этакий «гуманистический» подход: «А почему нельзя соединить комедию и Блокаду»?

Ну, в самом деле, снимали же комедии о войне в прежние времена?

Но, во-первых, тогда это делали те, кому доверяли. Сегодня слово «режиссёр» сродни приговору или диагнозу. Изменилась сама роль искусства в жизни общества. Если раньше «песня строить и жить помогала», искусство существовало для того, чтобы поддержать, ободрить человека, то теперь его преобладающая цель – человека опустить и травмировать.

Во-вторых, те прежние комедии были либо о врагах (сатирические), либо о сражающихся (героические, лирические: «Небесный тихоход», «В бой идут одни старики», «Женя, Женечка и «Катюша»). О жертвах комедий не было. И не должно быть. 

Почему? Попробую привести пример. Был в «святые девяностые» такой «арт-проект» у одних тогдашних недоброй памяти «контемпорари-артистов»: ездили по кладбищам, искали похороны. Где находили толпу возле свежей могилы, останавливались, выпускали из машины голую девицу, фотографировали её на фоне похорон и быстренько сматывались. Получались «интересные фотографии»: лица хоронящих – серые, осунувшиеся, девица – розовая, жизнерадостная. «Интересный контраст». 

Стоил ли этот «контраст», эта спекуляция на теме жизни и смерти совершаемого поступка?

Искусство может если не всё, то очень многое. Но далеко не на всё из того, что может, имеет право. Как бы это попроще радетелям за «свободу» и «безграничные возможности» искусства попонятнее объяснить…

Ну вот, представьте, что вы не художник, а боксёр. Идёте по улице среди других людей – и «всё можете». Можете свалить человека с ног, можете «вырубить», можете – убить. Ну и?

Когда-то вы, деятели искусства, бились за то, чтобы символическое значение слова и образа не приравнивалось к действительному. То есть, если писатель N. пишет про то, как изнасиловали, зажарили и съели ребёнка, это не делает людоедом и педофилом.

Добились. Поздравляем. Давайте теперь мы добьёмся, чтобы символическое значение действия (дать по роже) не приравнивалось к буквальному (причинение вреда здоровью лёгкой тяжести), м-м?

Хотя лучше поступить по-другому: признать, что люди имеют такое же право на душевное здоровье, как и на здоровье физическое, и что посягательства на него так же недопустимы. Тогда боксёры будут держать при себе своё всемогущество, а вы – своё. Иначе, согласитесь, как-то несправедливо, если им нельзя, а вам можно.

Интересная задача – попытаться сделать из Блокады комедию? Интересная. Ведь это можно попытаться сделать деликатно, без легкомыслия и неуважения, и тогда это получится вообще, наверное, шедевр. Если получится. А если нет?

У хирургов тоже бывают «интересные задачи», когда не получается их решить – человек умирает. Если бы хирурги не замахивались на нерешаемые задачи, медицины бы вообще не было. Если бы учёные и художники не были движимы «легкомысленным любопытством» – попробовать сделать то, что ещё никто не делал, «залезть туда, куда нельзя», то прогресс бы остановился, «заглохла б нива жизни».

Но, знаете, что мне кажется… Если бы их не жгли за это на кострах инквизиции, не лишали бы финансирования, не томили бы в шарашках и не гноили бы в гулагах, эта нива тоже бы заглохла. В мире ничего не случайно.