На днях уполномоченный при президенте РФ по правам ребенка Анна Кузнецова убедила органы опеки отменить процедуру лишения родительских прав в отношении семьи из Нижнего Тагила. В результате восемь детей, которые могли быть изъяты из семьи, останутся вместе со своими родителями.
Почему-то считается, что Кузнецова спит и видит, как бы отобрать детей у всех российских семей
Однако это достижение вряд ли остановит критиков Кузнецовой, которые развернули против нее самую настоящую информационную войну. Попытки обвинить детского омбудсмена в насаждении в стране ювенальной юстиции, что, по мнению некоторых околоправославных и околопатриотических кругов, означает чудовищное преступление, идут в последнее время волнами. Несколько недель назад инициативная группа пыталась провести пресс-конференцию с соответствующим уклоном, а совсем недавно в бой послали самого Никиту Михалкова.
Аргументы противников работы Кузнецовой стандартны: традиционная семья – это священная корова, что родители делают с детьми – это их личное дело, а любое посягательство на подобный уклад – зло. При этом почему-то считается, что Кузнецова спит и видит, как бы отобрать детей у всех российских семей и распихать по детдомам, а также является главным проводником этой самой непонятной «ювенальной юстиции».
При этом успешно забывается, что органы опеки и комиссии по делам несовершеннолетних действовали до Кузнецовой, останутся после нее и вообще не очень зависят от института уполномоченного по правам ребенка. И уж тем более она не обладает силой и властью инициировать создание в стране полноценной системы ювенальной юстиции – для этого нужен как минимум субъект законотворчества.
Детский омбудсмен, как и любой государственный правозащитник, это точечный инструмент корректировки правоотношений между родителями, детьми и уполномоченными государственными органами. И говорить, что Кузнецова всегда играет только на одной стороне – совершенно неверно.
Если мать избивает трехлетнего ребенка и морит его голодом, то вне зависимости от всех традиционных семейных ценностей такого ребенка надо изымать. Да, слово само по себе ужасное, но в данном контексте изъятие означает спасение. Если поддержать действия органов опеки в таком случае означает быть адептом «ювенальной юстиции», то где тут в них записывают?
С другой стороны, есть кейс семьи с восемью детьми в Свердловской области, которых органы опеки собирались изъять за непосещение ими школы. Восемь отпрысков – это вообще для европейской части России не очень характерно, да и в целом ситуация требовала тщательного разбора. Кузнецова этот разбор провела: дети в порядке, родители вразумлены, семья не разрушена. Как-то это не очень увязывается с тем демоническим образом, который рисуют противники детского омбудсмена.
Среди них, кстати, такие интересные организации, как правозащитный центр «Иван-чай» или движение «Пчелки», и если с ними и подобными им все ясно – лишний пиар никому не вредит, то «Лиге безопасного Интернета» стоило бы заняться подростковым суицидом и прочими проблемами детей в Сети, а не пережевыванием особенностей несуществующей в реальности ювенальной юстиции.
Балансировать между правами ребенка на жизнь, здоровье и правом расти в семье – непросто. Тот же случай мальчика-с-Арбата демонстрирует, что оптимального решения не существует – и попрошайничать плохо, и задерживать нехорошо. И, несмотря на это, стоять неподвижно на одной радикальной позиции, в том числе в вопросе отношения к Кузнецовой – означает публично расписаться в своем невежестве.
