Еще не все осенние листья осыпались и не все мокрые печати высохли, а парламентский зал Верховной рады принимает новых посидельцев. Видавшая все на своем веку гигантская люстра, выкрашенная в желто-синий, мигает в первом в своей жизни недоумении.
Смешная аллюзия на интеллектуальную элиту тонким слоем размазана по непрошибаемому фундаменту политического цинизма
Миллиардеры, ставшие миллионерами, и наоборот – чинно на камеры раскланиваются с новичками. За кадром миллиардеры и миллионеры брезгливо трясут брылями, а новички трепетно вынюхивают незнакомый питательный воздух. Новый парламент как никогда жадно берется за сохранение целостности Украины.
Между рядами бегает советник министра внутренних дел Зорян Шкуряк, принимая в карманы законопроекты, которые нужно продвинуть. Братья Белуги вперевалку вытаптывают себе закарпатские вотчины целыми гектарами и квадратурами старинных замков.
Козак Говорильнюк скорбно бредет по залу. Раздирает на себе рубаху-вышиванку, расшивает поджарое свое тело кровавым крестиком. Это его фишка, навязанная сошедшим с ума, но очень известным маркетинговым агентством. Козаку становится скучно, и он исподтишка больно колет соседей острой ржавой иглой. Соседи воют, и Говорильнюк закусывает чуб, чтобы не рассмеяться.
Журналисты-депутаты и их гражданские жены – блондинки-грантоедки – по привычке фотографируют чужие мобилки. Забывая ненадолго, что теперь получатели коварных эсэмэсок – любимые коллеги журналистов-депутатов и их гражданских жен, блондинок-грантоедок.
В третьем ряду – интересный спарринг. Виталий Глючко, удобно устроившись на трех стульях, рефлекторно выбрасывает руку. Удар! Лидер Радикальной партии Олег Няшко падает. Снова падает. Сзади заботливо, но радикально поднимает его на вилы Злата Фигневич.
Поставленным голосом фаворитки Евровидения Злата поет в спину шефа ободряющий гимн Украины. Но Няшко трусливо пятится, ища глазами родной театральный батальон «Окраина».
В углу Глючко его друг и партнер Артур Халатный вытирает глючковский задумчивый лоб полотенцем. «Если вы окрасили себя в цвета, в которые окрасили себя...» – бубнит, насупившись, Глючко, целясь прямо в мокрую лысинку Няшко.
Советник президента Юрий Мужчинко в первом ряду подмигивает жене. Она краснеет и нажимает не на ту кнопочку во время голосования за помощь беженцам Донбасса. Мужчинко ее успокаивает: «Наконец мы увидим, способны ли Донецк и Луганск прокормить себя». Над его исторической репликой тонко хихикает уполномоченная по урегулированию конфликта в Донбассе и просто блондинка Ирина Завиращенко.
Оксана Мойдодыр в миловидной вышиванке вдруг вспоминает, каким темпераментным министром прачечной она когда-то была, как давила в 2005-м Театр русской драмы за не тот репертуар, не те политические симпатии, не того директора. Подкатывается лисой к колобковидному депутату-актеру Богдану Говнюку: не хотел бы он посидеть директором в русской, а теперь, разумеется, большой украинской драме?
Но тот занят: вместе с хвостатым абырвалгом Игорем Двурушниченко он бьет об стол нового директора национальной телекомпании Зураба Волосанию. Зураб не понимает, за что. Но как ему объяснить, что парни-«хлопци-свободиуци» просто увлеклись депутатской неприкосновенностью: ведь в прошлый раз у них ее так и не отобрали. А теперь и те, кто на гневных митингах робко попытался отобрать – сидят рука об руку, любуясь новенькими мандатами.
Николай Материнчук, отрастивший на холеном лице холеную бородку, впрыгивает на трибуну с ногами. Кричит, что он революционный команданте, показывает раны от шрапнели, полученные на колчаковских фронтах, задирает штанину. Носок от «Бриони» действительно снайперски порван несколько раз.
Рядом Андрий Зарубий кутает утонченное, располагающее лицо Волдеморта в желтый шарф. Героически заработав простуду на Евромайдане, он так и не оправился. Деликатно покашливает в кулачок, по привычке посасывает кусочек сахару и чертит иссушенной рукой с волшебной палочкой новые карты Украины – от Лиссабона до Владивостока.
Александр Болтунец, пострел, снова здесь. Ты его в дверь, а он – в окно. И покачивается в кресле, как вечно удивленная круглолицая неваляшка в детском камуфляжном комбинезоне. Его пальцы дымятся: еще столько напостить в «Фейсбуке», пока не закончилась сессия.
Хмуро, исподлобья изучая контингент, Татьяна Чернозол злобно кусает острым клычком нижнюю губу. Вдруг отталкивается сапожком от соседки – мечтательной престарелой нимфоманки-писательницы Папирос – взмывает на стол, разбрасывая по залу листочки с компроматными сметами на золотые унитазы.
Чьи? Его?
Почему? Да просто обозналась.
Арсений Уценюк и Александр Дурчинов неловко жмутся друг к другу. Стало холодно. Мимо, вся в белом, проплывает Юлия Таещемошенко, задевая их наточенной косой. Те приседают тихонько, собирают филигранно нарезанные галстуки, покрываются испариной. Дурчинов бормочет что-то душеспасительное.
Вслед за своей Батькивщиной плывет, постреливая цепкими глазами, Александра Вружель. За ней бодрой походкой – Сергей Спасенко. Он снова готов читать спичи своей шефини, интерпретировать их, дополнять и расшифровывать.
Таещемошенко вдруг оглядывается, впивается глазами в лоб Уценюка. Знакомство с украинской пенитенциарной системой даже в формате light подсказывает ей, что делают с теми, кто «у параши».
Первый номер в списке, летчица по прозвищу Куля, уже наготове. «Куля, лети ему в лоб!» – пронзительно, как Панночка, кричит Таещемошенко, кровожадно смакуя эффект неожиданности. Соседи снопами валятся от ее крика на пол, открывая обзор асу.
Летчица, нацепив шлем, отталкивается опорной ногой и несется во все сопла, растопырив руки. «Вжжжжжии-ррр», – угрожающе рычит, неумолимо приближаясь к цели. Сбивает, ставит татуировку на плече, покорно идет в плен к оппозиционному блоку. Сидит, жует жвачку, поет гимн, читает Шевченко. Ей из скайпа машут «Пусси Райот» – при всем параде, в дырявых колготках и балаклавах.
Зал трещит от «журналистов», «литераторов» и «издателей» карманных журнальчиков или украино-европейских «кныжок». Смешная аллюзия на интеллектуальную элиту тонким слоем размазана по непрошибаемому фундаменту политического цинизма. Но литераторам хорошо – если нет литературы, можно корректировать грамматически фривольные законопроекты.
В курилках – не подступиться. В кулуарно-келейном дыму вырисовываются зыбкие монохромные силуэты. Они красиво плавают в туманных завихрениях Parliament. Прикуривают от долларовых пачек. Наклоняются друг к другу в замысловатых фигурах.
Руки, которые ничого нэ кралы, и руки по локоть в крови, по-родственному жмут друг другу толстые пальцы. Руки тянутся, тянутся: правая – в правый карман соседа, левая – в левый. И-и-ии!
Пошли, сцепившись, в самозабвенном танце, отмеряя грациозную поступь маленьких лебедей: там-там-там-там-тарарам-там-там, там-там-там-там-тарарам-там-там, тра-ля-ля-ля... И вот одним миллионером больше – вот еще один гадкий утенок превратился в белого лебедя!
Молодцы, танцуем-танцуем.
А в парламентской столовой – война. Стенка на стенку, АТО унесут дешевую осетрину с икоркой. Вступают батальоны-ветераны, отвоевывая благодетелям гуманитарные коридоры к заставленным подносам. Отщепенцев и слабаков опрокидывают в огромный булькающий борщом котел – пленных не берут.
Повариха баба Шура, выжившая из ума, пережившая все созывы и вскормившая еще Срачука с Сучмой, растроганно качает головой, крестится: все вы – мои дети. Хоть и выродки-провокаторы.
Под стенами парламента не попавшая на фуршет общественность мечет трескучие искры из сухих голодных глаз. «Есть! Есть! Есть! Ку-у-у-шать!» – скандируют как один. «Безвизовый режим с ЕС!» – кто-то слабо пискнул и тут же нехорошо захрустел – раздавили жука, колорада-провокатора. «Поднимите мне веки, – требует затесавшийся в толпу Виктор Вийщенко. – Я что, не в парламенте?»
А одичавший украинский народ бродит околицами. Вышиванки обвисли мешком, тоскливо поджаты выращенные на макушке хвосты. В квартирах ждут теплые холодильники, холодные батареи и телевизор, затаскивающий онемелые души в спокойный зыбучий омут. Лишь иногда – бульк!
Одинокий Савик Хипстер, встревоженно, как проснувшийся сыч: «Хутин – Пуйло! Хутин – Питлер. Ху-пу-пу...» Телевизор мигнул, произвел хлюпающий звук, всмоктал в себя последнюю дозу зрителей, всплакнул и умолк. Веерное отключение.
Темно. Всем спать и спасаться во сне.
А во сне – как в кино. Камера быстро отходит, показывает спины. Они сливаются и гудят. В объективе роится множество одинаковых макушек. Над ними дрожит хрусталем желто-синяя люстра. За стенами парламента тоже все дрожит. Здравствуй, кредо – горе на века.
Купол Верховной рады превращается в крошечную точку на карте. Маленькое пятно на всех хороших начинаниях. Такое маленькое, что можно раздавить об него карандашный грифель, провести разок ластиком.
И забыть навсегда.
