Не учебная тревога

@ из личного архива

17 февраля 2014, 08:21 Мнение

Не учебная тревога

Гендерная теория существует, и она куда как старее, чем многие думают. Она даже имеет автора. То есть в кои-то веки можно ткнуть пальцем в того, кто виноват. Слышали вы когда-нибудь о «деле Дэвида Реймера»? Я расскажу вам.

Елена Кондратьева-Сальгеро Елена Кондратьева-Сальгеро

журналист (Франция), главный редактор парижского литературного альманаха «Глаголъ»

Лет 20 назад один тогда уже посеребренный возрастом и мудростью парижский лингвист в частной беседе высказал интереснейшее замечание. Из тех, что не сразу валят с ног неожиданным откровением, а скромно откладываются в глубины подсознания, чтобы в нужный момент зардеться сигнальной лампочкой: «Это не учебная тревога!»

Обратите внимание, как поначалу простенькие конструкции незаметненько протаскивают в расслабленные мозги нужную идеологию

Он сказал, что, если вам по каким-либо причинам приспичит затеять кардинальные изменения в обществе, начать вашу не сразу заметную деятельность следует с языка. Нет, не в смысле что-нибудь там чистить от заимствований, гнать поганою метлой громоздкие неологизмы и допускать нелитературные вторжения в литературную речь. В смысле мелкими (поначалу!) штришками размывать четкие контуры определений, придавать эластичность когда-то твердым значениям и многогранность интерпретациям.

Это позволит спокойно, без резких потрясений, короткими перебежками, слабо дозированными прививками приучить никогда не отличавшуюся бдительностью «общую массу населения» к постепенному изменению основных понятий и, следовательно, к неуклонному отдалению от устоев. Потому что старые, пусть и не загнивающие сваи, если их как следует не расшатать и не выкорчевать по частям, так и останутся вечной помехой новостройке на руинах Пантеона.

Попросту говоря, добейтесь права не называть вещи своими именами, но теми, которыми, как благими намерениями, удобнее замостить, чтоб после продвигаться семимильными шагами, без оглядки на отстающих.

Начать следует тихо и аккуратно с самых малых, не режущих глаз и ухо трансформаций.

1

20 лет назад во Франции только-только обретало настоящий смысл бесконечно (как выяснилось) растяжимое понятие политкорректности, еще робкие опыты вводились в малой дозировке. Появились первые ненавязчивые замены грубых слов, таких, например, как «слепой», «глухой», «кассирша» или «уборщица».

Официальные источники заговорили ласково: «плохо видящий», «плохо слышащий», «кассовый ассистент», «специалист по поверхности». И красиво, и факт: она ведь, уборщица (фу, как некультурно!), именно что обрабатывает поверхность, то бишь специализируется. И ей обидно слышать то старое грубое слово, которым пользовались, как носовым платком, в эпоху доисторического антигуманизма.

Несколько робких голосов по поводу бессмыслицы происходящего, возразивших, что-де между «плохо видящим» человеком и человеком, не видящим вовсе, существует-таки одна, но большая разница, которую легко ощутить, например, на ощупь,  потонули в резвом потоке быстро набирающих скорость экспериментов и толкающих друг друга локтями азартных экспериментаторов.

Очень скоро стало ясно, что эти лютики-цветочки, пустившие необыкновенно мощные, всепожирающие корни во всех сферах общественной деятельности, не нуждаются в удобрениях, не боятся ни засухи, ни потопов и не изводятся здравым смыслом, поскольку обладают абсолютным иммунитетом ко всем попыткам их устранить: одно волшебное слово «дискриминация» – и руки прочь от ростков свободы!

Дальше все было просто, быстро и сердито. Массово привитая публика уже не вздрагивала при диких формулировках «использовать в занятиях с детьми отскакивающий ответный элемент» (то есть мячик, как когда-то грубо говорили доисторические антигуманисты). И уж совсем не реагировала, когда вместо новозапрещенного (расистского!) «цыгане» ввели обязательное понятие «люди путешествий».

2

Рубикон перешли и не заметили, сноровка не подвела, остальное пошло само собой и даже чеканно зашагало. Изначально непонятные «течения, оттеки и вытекушки» облагородились новыми именами, а препятствующие им старые нормы и ржавые скрепы заклеймились молотом общественного порицания. Установился незаметно навязанный «поправочный код» всех публичных коммуникаций, любое отклонение от которого стало чревато неприятными и даже грозными последствиями.

Под эгидой борьбы с дискриминациями за речевой завесой и словесными прикрытиями в надоевшую скрепами цивилизацию поползли новые свободы. А заигравшиеся словесами экспериментаторы с упоением продолжили перестановку мест слагаемых идей и подтверждение собственных теорий посредством слива из пустого в порожнее.

Несколько примеров языковых модификаций, отобранных современными лингвистами, позволяют наглядно убедиться, как легко можно вклинить в жизнь ничего не подозревающего общества мысли развитого французского социализма. Лингвисты – дотошный народ: замечают, фиксируют, анализируют, делают выводы. Обратите внимание, как поначалу простенькие, ничем вроде бы не различающиеся конструкции незаметненько протаскивают в расслабленные мозги нужную идеологию.

Вместо «равенство мужчин и женщин» нужно «женщин и мужчин». Было «строить гармоничное общество», стало «делать сообща» (заметьте, неважно, что конкретно делать, хоть бы и по-большому, и неважно, гармонично ли оно получается, важно – вместе).

Любые производные от «гармонии» стали ощутимо исчезать и заменяться на производные от «плюрализма». Раньше  «развитие Франции», сейчас – «плюралистичная динамика общества» (не уточнять какого и по возможности не упоминать название страны: в масштабах лелеемого многими социалистами «мирового парламента» отдельные мелкие «странишки» не предусмотрены и подлежат постепенному стиранию из мозгов).

Раньше  «будущее молодых французов», ныне  «общность молодых граждан» (неважно где). Раньше  «невозможность воспроизведения потомства однополой парой», отныне и впредь (прошу всех встать и сосредоточиться!)  «пара, переживающая социальное бесплодие» (вдумайтесь, какая глубина).

И далее – чеканя шаг. Вместо «быть беременной» (женский род, единственное число) – «находиться в состоянии медицински освидетельствованной беременности» (любой род, множество интерпретаций). Вместо «родители и медицинские работники» отныне «участники зачаточного процесса» (sic! кто угодно может поучаствовать). И наконец, вместо «разрушить сексуальную идентичность»  обязательное (подчеркиваю, обязательное!) «демонтировать гендерные стереотипы».

Я понятно объясняю? Хватит?

Другими словами, прием профессиональных наперсточников: пока вы пытаетесь уследить за шариком, то бишь разобраться в логике происходящего, давно заготовленное пушечное ядро появляется там, где его не ждут.

Тот факт, что, ввиду мощных манифестаций противников гендерных утех и сторонников традиционных ценностей нынешнее французское правительство было вынуждено приостановить оползень новых свобод, ни в коем случае не является победой одних или поражением других. Это всего лишь передышка. Заменим шарик, подкатим с другой стороны, официально объявив, что «гендерной теории не существует, есть только новые ценности равенства мужчин и женщин», то есть, конечно, женщин и мужчин! Так что расслабьтесь, отдохните, дайте подкатить...

3

На самом деле гендерная теория существует, и теория эта куда как старее, чем многие думают. Она даже имеет автора. То есть в кои-то веки можно ткнуть пальцем в того, кто виноват. Слышали вы когда-нибудь о «деле Дэвида Реймера»? Я расскажу вам.

Это случилось в канадском городе Виннипеге в 1966 году. Восьмимесячные близнецы семьи Реймер, мальчики Брюс и Брайан, попали в больницу с проблемами мочеиспускания. Назначенное Брюсу обрезание обернулось трагедией: неловкий жест хирурга с электрическим аппаратом сжег ребенку пенис.

В полном отчаянии родители обратились к светилу «межродовых» экспериментов, новозеландскому сексологу и психологу, основателю теории, согласно которой сексуальная идентичность ребенка в начале жизни абсолютно нейтральна и достаточно пластична для «корректировки» медицинскими средствами (гормоны и психология).

Знакомьтесь  доктор Джон Мани, определивший свою «теорию» аж в 1955 году и с тех пор экспериментировавший вот этим самым в Балтиморском университете Джона Хопкинса. При вести о трагедии маленького Брюса у доктора Мани глаза и зубы разгорелись и зачесались волосатые ручонки. Это он убедил несчастных родителей полностью довериться новой науке и никого не слушать, кроме него.

Брюса переименовали в Бренду, напичкали гормонами и в возрасте 21 месяца хирургическим путем лишили всего, что еще оставалось от его рода при рождении. И начался самый отвратительный в современной истории эксперимент, сравнимый разве что с забавами доктора Менгеле.

Ничего не подозревающего «Бренду» воспитывают, как девочку: одевают, одаривают и усердно заинтересовывают всем, чем по общепринятым меркам обычно занимаются дети женского рода. Продолжают кормить гормонами и окучивать психологическими сеансами лично с доктором Мани. Тем не менее очень рано ни о чем не подозревающий «Бренда» начинает подавать тревожные сигналы несоответствия «теории»: швыряет куклы, таскает у брата машинки, лезет в мальчишечьи игры и все менее понимает, почему так странно устроен мир.

Чуть позже он выказывает непреодолимое желание одеваться в мужскую одежду, его манеры начинают вызывать насмешки соучеников, хождение по школьным мукам приобретает все более трагичный характер.

Все это время добрый доктор Мани продолжает настаивать на верности своей теории и неукоснительном соблюдении рекомендаций. До тех пор пока в возрасте 13 лет «Бренда», у которой начал странно меняться голос и которая чувствует все более сильное влечение к девочкам, а не к куклам, ставит ультиматум родителям: если не прекратятся сеансы с доктором, он(а) покончит с собой.

Мани бросается в полную панику и изо всех сил настаивает на окончательной операции, дабы смастерить из Бренды «настоящего транссексуала». Мани доходит до того, что организовывает личные встречи мальчика с матерыми транссексуалами, чтобы те убедили ребенка, где-таки находится настоящее счастье. Противостояние Бренды оказывается столь отчаянно сильным, что сломавшиеся родители не выдерживают и посвящают обоих близнецов в кошмарную историю.

После первого шока решение несчастного мальчика – снова стать самим собой. Он заново проходит через курс обратной гормонотерапии и операцию по возвращению пола, насколько это возможно в его уникальном случае.

Он станет Дэвидом Реймером, женится и даже успеет усыновить детей. Но история эта все-таки окажется фатальной для обоих близнецов. Брайан умрет от передозировки антидепрессантов в 2002 году, а Дэвид покончит с собой два года спустя, застрелившись из короткоствола.

А доктор Мани обвинит всех протагонистов и критиков в «ретроградстве и экстремизме» по отношению к чистой науке, продолжая утверждать, что мужское и женское начала ни в коем случае не являются определенными на генетическом уровне, а регулируются токмо волею славных докторов. Простите, конечно, женское и мужское.

***

Многие хорошо знакомые с гендерной теорией социологи и журналисты нахально утверждают (я присоединяюсь), что теория эта имеет гораздо большее отношение к идеологии, нежели к науке. За что в сегодняшней Франции их бьют по пальцам, стыдя и склоняя несогласных к новому счастью: что хочу  то ворочу, не мешайте вы, педанты и фашиствующие мракобесы!

Мы покамест перемалываем язык, готовя трансобщественные операции более крупного масштаба. Скандинавы, конечно, впереди: они уже замахнулись на смещение «он», «она», «оно», «они» и наблюдают, что получается.

Один очень важный, почему-то прошедший совершенно незамеченным момент: по каким-то непонятным причинам норвежское правительство неожиданно прекратило субсидии ассоциациям и исследованиям, связанным с гендерной теорией.

А ведь у них, как известно, самый богатый на этот счет опыт. Пока их догонят-перегонят, они уже вернутся. Очень любопытно узнать, что ж такое они вдруг обнаружили, чтобы притормозить на светлом пути взращивания новой расы... людей? Или как это теперь следует называть? Раскрепощенных и не отягощенных ни памятью, ни совестью, ни любовью.

Вы не знаете? Я не знаю.

..............