Неустановленные обстоятельства

@ из личного архива

2 октября 2014, 09:57 Мнение

Неустановленные обстоятельства

Когда в 1812 г. в Москве на Разгуляе горел трехэтажный восьмиколонный особняк, в клубах черного дыма и едкой копоти уходила в небытие уникальнейшая коллекция, оставляя на пожарище въедливые сомнения на пропитание потомкам.

Елена Кондратьева-Сальгеро Елена Кондратьева-Сальгеро

журналист (Франция), главный редактор парижского литературного альманаха «Глаголъ»

Знаменитые фамилии с очень старыми родословными можно смело заносить в списки благодетелей человечества, стоит лишь подумать, сколько поколений любопытствующих, от серьезных исследователей до литературных фантазеров, им удается прокормить. И когда уже, кажется, все прочесано, написано и пересказано, вдруг вступает в силу вечный закон бездонности загадочных толкований и суховатый термин «неустановленные обстоятельства» извлекает из закромов легенды новую порцию полуфактов, полугрез.

Графские коллекции спрятали в подвальном помещении дома на Разгуляе, в тайныx кладовыx, вход в которые был замурован

Когда в 1812 г. в Москве на Разгуляе горел (тогда белокаменный) трехэтажный восьмиколонный особняк № 291, в клубах черного дыма и едкой копоти уходила в небытие уникальнейшая коллекция, оставляя на пожарище въедливые сомнения на пропитание потомкам.

Дом этот (более точное определение все-таки дворец) принадлежал графу Алексею Ивановичу Мусину-Пушкину (1744–1817), персонажу, из ряда вон гордо выходящему даже среди представителей этого семейства, где один другого замечательнее, и глаза и мысли разбегаются, о ком писать.

1

Андрей Андреевич Мусин-Пушкин, достойный носитель славной фамилии в суете современной Франции, любезно предоставил для консультации семейные архивы и огласил собственные привязанности, из коих самая сильная – вот этот граф, государственный деятель, историк, археограф, страстный коллекционер.

Благодаря своей удивительной матери, граф Алексей Иванович получил превосходное образование, да еще и унаследовал от нее страсть и вкус к собиранию и изучению древностей. А благодаря собственным достижениям, заслужил прочную репутацию у самой государыни Екатерины Великой: кроме членства в Российской академии и президенства в Академии художеств, стал еще и обер-прокурором Святейшего Синода и действительным тайным советником.

Государыня императрица высоко ценила его коллекции, приумножала их личными вкладами и неоднократно консультировалась с графом, доверив ему специальным указом неограниченные полномочия в приобретении ценных бумаг, древних рукописей и старопечатных книг.

Какая часть репутации графа истоком своим имеет обычную зависть менее удачливых к исключительному положению человека самобытного во всех отношениях, а какая – действительно неопрятные факты, но слухов и духов вокруг имени знаменитого коллекционера не счесть по сей день.

Там и разговоры о подделках, и шепоток об исчезновении оригиналов, и обвинения в злоупотреблении своими необыкновенными полномочиями, и упреки в ублажении собственных вкусов в ущерб государственным интересам, и даже попытки уличения вo лжи по поводу нескольких шедевров, вроде бы подлинников самого Леонардо, или по поводу знаменитейшего скандала эпохального значения – Тмутараканского камня (этот уникум тоже побывал в графских руках и обязан публикацией гравированного на нем текста именно ему).

2

И все-таки наиболее загадочную судьбу завоевал самый драгоценный экземпляр из графских коллекций, всем раритетам раритет – «Слово о Полку Игореве», знаменитая графская находка. Тот самый таинственный оригинал, увидеть который удалось совсем немногим, говорили, даже императрице для ознакомления граф доверял копию. И вот – Наполеон в Москве, огонь на Разгуляе...

Сокровище, столь неосмотрительно оставленное в московском доме в 1812 г., канулo в пожарище, а может, в мародерстве, заслужив вечную скорбь ценителей и историков.

Чем более встречал я трудностей в исследовании исторических древностей, тем более углублялось мое желание найти скрытые оные источники, в течение многих лет успел я немалыми трудами и великим иждивением собрать много весьма редких летописей и сочинений. Горя усердным желанием быть полезным дорогому Отечеству, прошу повелеть присоединить сие собрание к библиотеке Государственного Московского архива.

Письмо это было написано графом в 1811 г. и завещает государственному архиву лишь книги и рукописи. Но и с этой частью своей коллекции граф не спешил расставаться при жизни, лишь щедро одалживая драгоценные экземпляры для ученых нужд.

Летом 1812 г., когда французская армия подошла уже так близко к Москве, что в угрозу взятия Первопрестольной поверили даже самые великие скептики, графские коллекции спрятали в подвальном помещении дома на Разгуляе, в тайныx кладовыx, вход в которые был замурован.

Перед самым вступлением Наполеона в город удалось вывезти наиболее ценные экземпляры: серебро, мраморные скульптуры, вынутые из рам картины. Но замурованные сокровища остались в доме. И были разворованы после того, как кто-то из обслуги в совместной пьянке с живущими в доме на постое французскими солдатами похвастался, что «у хозяина ружья почище будут». А на вопрос, где ж они, указал, где конкретно ими можно полюбоваться. Стену пробили, что нашли – взяли, что оставили – сгорело.

Слава знаменитой летописи продолжила свой триумфальный поход в историю копией с пропавшего оригинала, что, в общем, не помешало ее достойной репутации.

3

Но вот что интересно. В 1902 г. Тверская ученая архивная комиссия впервые опубликовала воспоминания княгини С.В. Мещерской, внучки А.И. Мусина-Пушкина.

Среди многих прочих любопытных заметок память княгини удержала такую деталь: «С христианским чувством покорности воле Божьей перенес граф потерю своих драгоценностей и коллекций, собранием которых занимался в течение всей своей жизни! Некоторые рукописи, как то: подлинное «Слово о Полку Игореве» и часть Нестеровой летописи – были спасены от погибели тем, что находились в то время у историографа Карамзина, другие тоже пользовались богатой библиотекой...»

Историограф Карамзин, личность из тех, которым поклоняются гении и монархи, о котором еще один представитель славного рода, Пушкин А.С., писал, что ученость свою приобрел он «уже в тех летах, когда для обыкновенных людей круг образования и познаний давно окончен и хлопоты по службе заменяют усилия к просвещению», за степень той самой учености и заслуги свои перед Отечеством был освобожден государем от цензуры – вещь доселе неслыханная! – и «Историю» свою писал и печатал в условиях абсолютной личной свободы.

Подлинник рукописи «Слова о Полку» он, несомненно, в руках держал, поскольку изначально высказывал сомнения о датировке этого документа, над коим проводил личную экспертизу. Но якобы одолженный ему в 1812 г. подлинник впоследствии так и не нашелся.

***

Человеческая порядочность историка Карамзина, судя по многочисленным и очень весомым свидетельствам, сомнению вряд ли подлежит. Сомнению подлежит скорее точность воспоминаний княгини Мещерской С.В., 1812 года рождения (!), которая на своей версии настаивала. Кто из посвященных ее знаменитого семейства снабдил княгиню этими сведениями, значения не имеет.

Сомнение осталось, а значит, осталась магическая сила надежды, в оправе из «неустановленных обстоятельств». Ведь если не сгорел, а затерялся в панике веков...

Кто знает, где отыщется?

..............